Вера Петровна. Петербургский роман (Роман дочери Пушкина, написанный ею самой) - Наталья Пушкина-Меренберг

Борис молча стоял посреди комнаты. Наконец, взяв себя в руки, сказал тихим голосом:

— Ах, отец! У меня был сегодня несчастливый день. Я проиграл пять тысяч рублей, а сегодня утром потерял свою невесту! К чему мне жить, если я лишен всех радостей жизни. Лучше пулю в лоб!

Действие этих слов он рассчитал неплохо. Потерю денег он хотел смягчить или даже совсем изгладить неудачей с планом женитьбы. Он понимал, что проигрышу отец придаст куда меньшее значение, чем он сам. И он надеялся, что большое несчастье заслонит собой малое.

— О пяти тысячах рублей ты на этот раз можешь не беспокоиться, — отвечал генерал, — завтра я заплачу за тебя, хотя ты хорошо знаешь, как ненавижу я твою страсть к картам. Когда-нибудь она доведет тебя до нищеты. Сейчас меня больше интересует то, что ты сказал о планах женитьбы.

— Это я могу объяснить в двух словах, отец. Так как дальнейшая неопределенность моей судьбы стала невыносима, я заключил, что настал момент внести ясность. Сегодня утром я просил у Марии Дмитриевны Громовой руки Веры Петровны… И как ты думаешь, что я услышал в ответ?

— Для полноты отчаяния ты получил поворот от ворот.

— Да, но почему мне отказали?

Генерал помолчал. Он не думал, что госпожа Громова назвала действительную причину своего «нет».

— Потому что Вера Петровна обручена с Владимиром Островским! — сказал Борис, сам отвечая на свой вопрос.

К крайнему удивлению Бориса, его сообщение не произвело на отца того впечатления, на которое он рассчитывал.

— И это все, Борис? — только и сказал генерал.

С легкой усмешкой (громкого смеха от него еще никто не слыхал) он смотрел некоторое время на ошеломленного сына и наслаждался его удивлением. И тогда добавил:

— Если ничего другого нет, то не трать слов зря. Я знаю об этом уже давно.

— Но откуда, отец? И зачем ты так долго позволил мне надеяться, стремиться к недостижимой цели? — спросил Борис повышенным тоном, снова накаляясь и превратно принимая поведение отца за бессердечность.

— Не волнуйся, мой друг, не распаляйся напрасно, — спокойно и хладнокровно ответил отец. — Во-первых, мне кажется, ты забыл, что я знаю все, что здесь происходит, особенно то, что люди скрывают.

При этом он бросил многозначительный взгляд на сына, которому совсем не нравилось его всеведение.

— Итак, я знал факт этой помолвки. Во-вторых, должен тебе сказать, что ты действительно много моложе, чем я думал. Иначе бы ты не выпалил, не подумав, свой вопрос. Я никогда не позволю тебе стремиться к недостижимой цели. Это было бы потерей времени в этой и без того короткой жизни. И в этом деле я придерживаюсь таких же правил.

— Но эта пара все-таки обручена! — прервал его Борис.

— Разве ты не понимаешь, что я говорил о «так называемом» обручении?

— Да, я понимаю… что ты хочешь этим сказать, отец?

— Сначала сядь, мой мальчик. Ты стоишь посреди комнаты, я нахожу это неудобным. А сейчас послушай, что я скажу.

Борис сел в кресло рядом с отцом и зажег сигарету.

— Вера Петровна и Владимир Островский могут любить друг друга и иметь намерение пожениться, — начал генерал свое поучение. — Они могут легко давать друг другу обещания. Но я не называю это обручением. По моему мнению, в этой стране для настоящего обручения, как и для свадьбы, необходимо согласие родителей с обеих сторон. Я не сомневаюсь ни на мгновение, что госпожа Громова с радостью дала согласие. А вот кто не даст согласие ни на обручение, ни тем более на свадьбу, так это граф и графиня Островские.

— Правда, отец? Ты в этом уверен?

— Так же уверен, как в том, что вижу тебя.

— Тогда ты снял тяжелый камень с моего сердца, и я снова могу надеяться.

— Ты никогда не должен терять надежду, Борис. Я часто повторял это важное жизненное правило, но, кажется, напрасно. Ну, как ты предполагаешь использовать мое сообщение?

— Это большой вопрос, который я себе сейчас задаю. Что ты посоветуешь мне?

— Прежде всего действовать без излишнего напора, как сегодня, — ответил генерал. — Начал ты очень хорошо. Но излишняя спешка может все дело испортить. Вот что надо делать. Ты должен стремиться к тому, чтобы заронить в Вере подозрение к ее возлюбленному, сомнение в его верности и преданности. Я полагаю, что достичь этого во время его пребывания в Париже не невозможно. Если тебе это удастся, считай, что главную трудность ты преодолел. Потом нужно умело и постепенно это недоверие усилить, и размолвка между влюбленными будет неизбежной. Это было бы лучше всего. Как только это случится, ты сможешь умело воспользоваться этой размолвкой, разрыв между Beрой и Владимиром станет неизбежным… Но пойми меня правильно: разрыв должен произойти между самими влюбленными. Не раньше, чем наступит момент, когда Вера почувствует себя несчастной и покинутой, не раньше этого говорю я, можно начинать со сватовством.

Генерал остановился. С миной высокомерного светского человека глядя на восхищенного Бориса, он любовался произведенным им впечатлением. Потом продолжил:

— Более сказать я не могу, Борис. Детали, оценка конкретных обстоятельств и выбор подходящих моментов, необходимых для дела, — это уж ты выработаешь сам. Ты сам кузнец своего счастья.

— Твоя идея просто замечательна, — отвечал Борис. — Когда я пойму, как ее осуществить, нас ждет победа. Теперь надо обдумать план военных действий… Спокойной ночи, папочка. Спасибо за добрый совет!

Он еще много часов лежал в постели, размышляя о том, как найти дорогу в темном лабиринте. Нельзя было довериться случаю и сделать неправильный шаг. Были все шансы на успех, если только следовать его расчетам. Его голова работала безостановочно. Разговаривая сам с собой, он говорил вполголоса отрывочными фразами:

— Отец прав… Вызвать недоверие… Прервать всякую связь между ними… Но как?… Один я не смогу…

Вдруг он радостно вскочил.

— Да! Я знаю план! Влюбленная в меня Любочка мне поможет… Она — мой союзник…

Утро дало о себе знать шумом в доме и на улице. Борис вдруг заснул. Но это был не освежающий сон. Он видел дикие сцены. Образы его чрезмерно раздраженной фантазии летали вокруг него. Это были фантастические образы Веры, Любочки и других знакомых. Вдруг он увидел, как открылась дверь и поток писем, гонимый невидимой силой, закружил по комнате. Напрасно он пытался закрыть дверь. Напрасно искал защиты от все нарастающей массы писем. Все выше и выше росла гора бумаги. Работая руками и ногами, он много раз пытался вылезти из этой кучи… Все было напрасно. Вот уже эта масса покрыла его целиком, все тяжелее и тяжелее сдавливала ему грудь… Он едва мог дышать. С каждой секундой росла опасность… Он боялся, что бумага похоронит его живого. Тогда его охватило отчаяние. Собрав последние силы, он соскочил с кровати с пронзительным криком о помощи.