Вампиры в Москве - Кирилл Клерон

По другой легенде, камень являлся сгустком человеческой крови, никогда не перестававшей литься на алтарях в честь древних и кровожадных богов. Именно один из таких алтарей, находящийся в заброшенном святилище, увидел Влад в пророческом сне. Вещий сон обещал бессмертие и удивительную магическую силу тому, кто отыщет этот алтарь в священном лесу Зутибур, где по-прежнему царствует Дзеванна — покровительница глубоких прозрачных озер. Ее тень, глядящая с верхушек ореховых деревьев на волшебные цветы ириса, примерно раз в столетие, в день, известный колдунам под названием валтакорен, вызывает к жизни давно забытых мстительных духов.

И духи просыпаются, злые и голодные, требующие крови. И Влад нашел алтарь в мрачном подземном гроте, дождался валтокорена и принес обильные жертвы. И духи не остались неблагодарными.

В наш просвещенный век можно сколь угодно скептически относиться к подобным историям, но необходимо признать, что кровавый камень действительно обладал совершенно необъяснимыми свойствами:

— его можно было растопить, как смолу, но застывая, он снова становился твердым, как алмаз

— если пытаться сфокусировать глаза на его центре и долго всматриваться в глубину, вместо беспорядочного сплетения прожилок начинал отчетливо проступать силуэт летучей мыши

Чем-то аналогично с древним жучком, попавшим в янтарь, но с какой стороны ни смотри на камень, силуэт всегда оказывался в анфас' И еще один оптический обман:

казался значительно больше размеров самого камня!

Летучая мышь стала символом нового вампирического рода, необычного хотя бы тем, что он не стал прятаться в тесные склепы и сырые могилы, что имел официальную власть над тысячами людей. Скоро в виде фамильного герба мышка красовалась на дверцах карет Дракулы, на флагах, развивающихся над башнями Келеда.

Однако, камень обладал еще третьей особенностью, которая и определила название кровавый. Смоченный человеческой кровью, он начинал светиться необычным бордовым светом. Именно от крови, как от сказочной живой воды, он начинал дышать и неровно пульсировать Особенно эффектно это выглядело в темноте, когда красноватые блики принимались ползти и переплетаться, как воздушные змеи, по стенам и потолку, образовывая странные и причудливые фигуры. Словно сотканные из какой-то призрачной и неуловимой ткани, из лунного света и пламени геенны, фигуры и блики периодически сливались, как сливаются реки в океан, и заново появлялись, как лучи из вечерней звезды.

Казалось, завихрения красного огня рождали демонов, сразу же начинавших свои сумасшедшие пляски. Это зрелище столь завораживало, что не отпускало взгляд. пока не высохнет кровь. Но и потом душа долго пребывала в смятении, ибо куда лучше глаз понимает, когда касается неведомого. Когда нечто по-настоящему удивительное касается ее потаенных струн, они начинают играть совершенно особенную музыку.

Этот удивительный камень, повинуясь какому-то неведомому порыву, одному из тех, которые называют знаком свыше, граф однажды повелел растопить и перелить в три сердца, каждое величиной с грецкий орех. И теперь силуэт летучей мыши присутствовал в каждом из них! Эти каменные сердца искусный столичный ювелир вставил в совершенно одинаковые стальные ладони. Ладонь грубо держала сердце, крепко «впиваясь» в него звериными ногтями и одновременно сжимая, словно желая выдавить все соки. Всю кровь, всю, до последней капли.

И однажды граф собрал своих повзрослевших детей и торжественно произнес:

— Вот и пришла пора передать вам эти амулеты, как знак нашего рода. Храните их и не снимайте никогда!

Собственноручно надев Ладони, висящие на массивных золотых цепях, Йону, Раду и Мириам, граф покорно сказал в пустоту ночи, словно отчитываясь перед кем-то неведомым.

— Долог путь, но мы идем…

Из серебряного графина Влад разлил по бокалам еще теплую кровь, несколько минут назад бежавшую в теле одного из пленников столовой Келеда:

— Вот вы и выросли, дети мои. Теперь будете пить этот прекрасный напиток только из вен, будете охотиться вместе со мной. Узнайте все, что знаю я, научитесь всему, что умею я, и идите дальше. И когда-нибудь вы прославите наш род по всей земле.

Помнится, старший сын Раду не мог удержался от вопроса:

— Отец, в этих амулетах заключена наша сила?

— Нет, ваша сила внутри вас. А это — ваша память. Никто тогда не понял значения этих высокопарных слов, а расшифровывать сказанное Влад не привык.

АЛХИМИК

Как-то ближе к вечеру, примерно за год лет до описываемых событий, в замок Келед прикатила богатая карета, запряженная шестеркой породистых лошадей. Местами позолоченная, с холеным кучером на облучке и замысловатым гербом на дверцах — три волчьих клыка, крепящихся на вертикально расположенной челюстной кости и свившийся в кольцо дракон. Карета остановилась перед подъемным мостом, и кучер громко и высокомерно прокричал привратнику Мирче, олицетворявшему стражу, что к графу приехал лично барон Надсади. Он так и сказал лично, видимо, убежденный в непреложной важности персоны своего хозяина.

Впрочем, внешне эта важность не чувствовалась. Барон сильно дисгармонировал с символом своего древнего дакийского рода — сутулый и тщедушный старикашка, может, и не столь старый, сколь немощный. Он даже не мог самостоятельно выбраться из кареты и обратился за помощью к слуге, вышедшему встречать гостя, после того как экипаж въехал внутрь крепостной стены.

Так впервые обитатели Келеда познакомились с Ференцем Надсади, о котором были немало наслышаны.

Барон являлся весьма зловещей и одиозной фигурой даже для того смутного времени. Известный астролог, присутствовавший при его рождении, с явным прискорбием отметил Луну под вредным влиянием Марса и Меркурия. Как известно, именно эта комбинация планет порождает маниакальные психозы, частые помутнения рассудка и длительные периоды, когда человек совершенно не способен укрощать или сдерживать свои желания. А желания эти почти всегда буйные и кровавые, почти всегда далеко за рамками дозволенного.

Именно Луну, мрачные силы которой довлели над его разумом и волей, еще очень юный Ференц лихорадочно искал глазами во время безумных конных прогулок, сумасшедших катаний в полночь на лодках по топким озерам, диких головных болей. Всю жизнь барон видел ее отражение в снеге, в росе, в себе, в зрачках своих жертв, в меланхолии и неумении совладать с сатанинскими прихотями. Видел не Луну слащавых поэтов, одетую в серебристые шелка и прозрачную вуаль, воплощение доброты и гармонии Матери-Природы, отнюдь. Его Луна другая, черная и гнойная, делающая убийц беспощаднее, раны более кровоточащими, а боль еще невыносимее для одних и желаннее для других.