Террор, терроризм и преступления террористического характера - Салман Дикаев

Вместе с тем при классификации нельзя пренебрегать ни одним из признаков, присущих явлению. Все признаки террора, терроризма или террористического акта, взятые в совокупности (субъекты преступных акций, их мотивы, цели, способы, число действий и их правовая основа, масштабы жертв и их социальный статус и т. д.), позволяют подвергать их классификации и относить конкретный преступный акт к какому-то классу. Но в основе классификации, как нам представляется, должна лежать конечная цель организаторов преступления – тот идеальный результат, к которому стремится именно организатор преступления. В основу классификации должны быть положены не промежуточные (даже в одном акте терроризма их может быть несколько), а именно конечные цели преступников, потому что только они являются устойчивыми и доминирующими в терроре или акте терроризма.

Таким образом, проблема классификации терроризма напрямую связана с проблемой определения терроризма и его отграничения от таких смежных понятий, как «террор» и «террористический акт». Без решения последней задачи любые попытки классификации обречены на неудачу, ибо они с неизбежностью упрутся в смешение признаков этих трех далеко не равнозначных понятий[117].

Все три явления должны рассматриваться как категории материалистической диалектики: террор – явление всеобщее, терроризм – особенное, а террористический акт – единичное. Всеобщность террора определяется не только массовостью жертв и их палачей, но и многообразием форм и методов его воплощения. Вселяя ужасающий страх практически во все население, террор осуществляется путем судебных и внесудебных расправ, провокации голода, внеэкономического принуждения, духовного порабощения. Террор обретает форму геноцида: например, высылаются целые народы, проводятся опыты над людьми и т. д. Терроризм – явление особенное по отношению к террору. Он, в отличие от террора, более «специфичен» и по масштабам, и по целям, и по жертвам, и по методам, и по средствам осуществления. Террористический акт как единичное событие обладает более четкими признаками, позволяющими рассматривать его как частный случай устрашения ограниченного круга лиц, объединенных характеризующим признаком.

Как представляется, одной из причин отсутствия единых подходов к определению терроризма являются попытки ученых познать часть (терроризм) без ее связи с целым (террором). Исследованию части (терроризма) должно предшествовать исследование целого (террора), поскольку, изучив только часть, мы не можем судить о целом, в которое она включена. Напротив, исследуя целое, мы можем выделить в нем соответствующие части и проанализировать характер их связи. Это убеждает нас в том, что три рассматриваемых явления необходимо классифицировать каждое в отдельности.

2.2. Классификация террора

1. Революционный и контрреволюционный террор. История революционных движений в России и в мире показывает, что в основе данных видов террора лежат классовые критерии. В период социалистического строительства в СССР революционный террор трактовался как необходимый, прогрессивный, вынужденный и гуманный, навязанный силами контрреволюции, не желающими без боя уступать свои позиции, и т. д. Контрреволюционный террор, соответственно, считался реакционным, кровавым, жестоким, бесчеловечным и т. д. Научно-объективный подход к трактовке данной проблемы подменялся примитивно-пропагандистским подходом: революционный террор априори получал индульгенцию, а контрреволюционный ставился вне закона. Исследователи данной проблемы в качестве классических иллюстраций диалектики и динамики революционного и контрреволюционного террора ссылаются на опыт Великой Французской революции (1789–1793 гг.) и Великой Октябрьской социалистической революции (1917 г.). Сходство двух рассматриваемых видов террора по характеру их осуществления, по степени экстремизма, ожесточенности и бесчеловечности является неоспоримым. Но существенной особенностью революционного террора как во Франции, так и в России стало то, что его инициаторы и организаторы (Робеспьер, Марат, Дантон, Сен-Жюст и др. – во Франции; Ленин, Троцкий, Дзержинский и др. – в России) апеллировали к самым зверским, диким и необузданным инстинктам толпы. Именно это обстоятельство определяет иррациональность и неоправданность никакими политическими спекуляциями, масштабность и ожесточенность этой разновидности террора. Чудовищный размах, изощренность и жестокость революционного террора в России не в последнюю очередь были обусловлены доктринальной установкой большевистских вождей революции на классовую нетерпимость, которая так же, как и гитлеровская нетерпимость, априори освящала и оправдывала любой произвол и жестокость.

Так, в Постановлении СНК 5 сентября 1918 г. (СУ № 65), узаконившем «красный террор», подчеркивалось, что «необходимо очистить Советскую Республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях… подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам… необходимо опубликовать имена всех расстрелянных, а также основания применения к ним этой меры».

«Ленин постоянно настаивал на терроре и его расширении, – пишет Ю. М. Антонян, – теоретически и практически обосновывал его необходимость». Так, в работе «Как организовать соревнование?» В. И. Ленин писал: «Никакой пощады этим врагам народа, врагам социализма, врагам трудящихся. Война не на жизнь, а на смерть богатым и прихлебателям, буржуазным интеллигентам, война жуликам, тунеядцам и хулиганам… Богатые и жулики – это две стороны одной медали… это главные враги социализма… с ними надо расправляться при малейшем нарушении правил и законов социалистического общежития…». А решение вопроса, кого относить к «врагам народа», к «богатым», к «прихлебателям» и т. д. было отдано на усмотрение вооруженных и революционно настроенных лиц.

В книге «Рассекреченный Ленин» (М., 1996. С. 27.) А. Г. Латышев приводит массу документов, написанных и подписанных В. И. Лениным, указывающих региональным руководителям партии большевиков на необходимость организации террористических актов в отношении всех слоев населения. Например, 9 августа 1918 г. Ленин направил председателю губсовета Нижнего Новгорода письмо следующего содержания: «Надо напрячь все силы, составить тройку диктаторов, расстрелять и вывезти сотни проституток, спаивающих солдат, бывших офицеров и т. п. Ни минуты промедления». В другом документе, направленном в 1918 г. в Пензу, Ленин указывает на конкретные способы реализации террора: «1) Повесить (непременно повесить, дабы народ видел) не меньше 100 заведомых кулаков, богатеев и кровопийц; 2) опубликовать их имена; 3) отнять у них весь хлеб; 4) назначить заложников согласно вчерашней телеграмме. Сделать так, чтобы на сотни верст кругом народ видел, трепетал. Найдите людей потверже» (Там же. С. 57).

Широкое использование в тот период массового захвата заложников в революционных целях подтверждается многочисленными архивными документами. Постановлением ВЦИК от 5 ноября 1919 г. «Об амнистии ко второй годовщине Октябрьской революции» (СУ № 55) в одном из пунктов ВЧК предписывалось «незамедлительно пересмотреть списки всех заложников и освободить всех тех из них, содержание коих не вызывается крайней необходимостью, для чего всем местным чрезвычайным комиссиям предписывается не позже, чем в двухнедельный срок, представить ВЧК полный список всех содержащихся в данной местности заложников». Постановлением ВЦИК от 6 ноября 1920 г. «Об амнистии к третьей годовщине Октябрьской революции» (СУ № 88) в пункте 6 также предписывалось «обязать Всероссийскую Чрезвычайную Комиссию и ее отделы пересмотреть в месячный срок списки всех заложников и военнопленных гражданской войны и освободить тех из них, содержание коих не вызывается крайней необходимостью». Здесь же приводится длинный список категорий заложников, не подлежащих освобождению.

Контрреволюционный «белый» террор мало чем отличался от революционного «красного», причем «белый» террор был вызван «красным» террором, а не наоборот. Пытки и издевательства в застенках контрразведки Деникина, Колчака и Юденича были сопряжены с не меньшими жестокостями и бесчеловечностью. Так Пуришкевич в конце 1917 г. писал Каледину на Дон: «…с чернью теперь нужно будет расправиться уже только публично расстрелами и виселицами»[118]. Только в июне 1918 г. контрреволюционеры в 22 губерниях РСФСР расстреляли 824 человека, в июле – 4141, в августе – 393, в сентябре – свыше 6 тысяч[119].

Если большевики расстреливали за принадлежность к белому движению или по подозрению в таковой, то белые – за принадлежность к красному. Если чекисты убивали заложников за убийство Урицкого и ранение Ленина, то колчаковцы и деникинцы мстили противникам за расстрел царской семьи.