Суть времени. Цикл передач. № 11-20 - Сергей Кургинян

Но это же хорошее общество. То есть общество, в котором смешано плохое и хорошее.

Жестокое модернизированное общество выкинуло бы этого слепого человека за свои пределы, и никуда бы он не вошёл. А он вошёл и добился крупных результатов. Как же можно говорить, что в этом обществе не сплетены черты интересные, странные, гуманистические, мечтательные («Вперёд, вперёд! Каждому, кто может, даём возможность подняться») — и черты репрессивные? Они же были сплетены! Зачем же надо всё теперь мазать одной краской потому, что кто-то кого-то когда-то обидел? Ну, обидел… Ну, негодяй обидел… Но нельзя же распространять эти мелкие обиды на всё происходившее. Это же не философский поход! «Понять действительность и, поелику это возможно, простить оной», — говорили великие философы. «Всё действительное разумно», — говорил Гегель.

Одна из последних книг Ракитова — «Путь России».

«Корр.: В чём состоит путь, Анатолий Ильич?

Ракитов: Да уж, конечно, не в том, чтобы возрождать великую державу. История не знает примеров возрождения империй. Тем паче в современном мире величие определяется не танками и ракетами. И оно не зависит от площади, не имеет отношения к славной истории страны. Великой является любая страна, если в ней так хорошо живётся, что туда хотят приехать жить и работать. Даже если эта страна крохотная».

Так что нужно было — создать великую модернизированную Россию или крохотную страну? О чём теперь, в 2005-м году (а я настаиваю, что именно в этом году у России начались очень большие, затяжные неприятности в отношениях с Западом, и что в данном случае озвучивается именно это — «даже если эта страна крохотная»), идёт речь?

О том, что мы сейчас во имя модернизации, превращения страны в правильную, начнём её разрушать. Её целиком не удаётся — по частям будем.

Корреспондент спрашивает Ракитова, не кажется ли ему, что нужна национальная идея?

Ответ: «Когда в Америке после великого кризиса к власти пришёл Рузвельт, им была сформулирована национальная идея: чтобы у каждой семьи в воскресенье была на обед курица. Примитив! Но это сплотило нацию».

Извините, я читал все работы Рузвельта подробно. Рузвельт начал не с этого. «Ничего нет страшнее, чем сам страх», «величие Америки», американская долина Теннесси, огромные программы индустриальные и постиндустриальные — сплотили нацию. «Американская мечта»… «Мы встанем, мы поднимемся, мы исправимся, мы все вместе, общими великими усилиями, отстроим Град на Холме, придадим ему новое технологическое величие, станем главной державой мира»… Этого не было у Рузвельта? Курица — и всё? Ну, сказали бы «давай курицу», сидели бы и ели куриц. В чём дело?

«Из России наконец нужно сделать Родину…»

То есть она ею не была. У Гагарина Россия Родиной не была. У Гастелло Россия Родиной не была.

«Родина — это страна, где жить удобно и приятно. Комфортно! В этом смысле большинство россиян — люди, у которых нет родины. Они люмпены, а у люмпенов нет отечества. Поэтому многие и уезжают отсюда в другие страны… Они уезжают в поисках родины — ни больше, ни меньше».

«Особый путь», «душевность», «соборность» — это «попытка пить воду из колодца, в котором нет живой воды. Заметьте: русские мыслители в большинстве своём — и славянофилы, и западники — были богатые люди».

Не понял. Белинский был богатым человеком? Чернышевский?

«Нужно осознать, что всему — и советскому, и дореволюционному — конец. И чем дольше мы будет затягивать агонию, тем хуже».

Вот что началось. И у этого начавшегося (я не хочу здесь педалировать негодование, мне хотелось бы разговаривать на другом языке) есть одно уязвимое место. В противном случае оно и добьёт Россию, и ничего мы не сделаем, если не ударим точно в эту «десятку»…

Есть понятие «акупунктура». Если вы бьёте точно в ту точку, в которую нужно, ваш удар по силе может оказаться в сто раз больше. И тогда, даже если вы слабы, вы наносите достаточное повреждение противнику. Но если вы бьёте рядом с этой точкой — противнику наплевать. Булавочный укол должен быть уколом в точку акупунктуры.

Где теоретически эта точка акупунктуры? Где главная точка всей этой системы?

Это, конечно, вопрос о том, в чём разница между модерном и развитием.

Является ли модерн только одним из вариантов развития? Или есть тождество между модерном и развитием?

Является ли модерн магистральным путём человечества, по которому надо триумфально идти, ломая все преграды, включая культурную матрицу и всё прочее? Или это один из вариантов, который захлёбывается, и по отношению к которому у России есть гениальное «ноу-хау», есть русский клад, содержащий в себе жемчужину, есть советский клад, содержащий в себе жемчужины. Но только русских хотят отделить с помощью десталинизации и дерусификации (потому что речь-то идёт об этом!) от тех кладов, которые у них есть. Им не дают возможности соединиться с этими кладами и обрести себя.

И здесь возникает, может быть, самый серьёзный из всех возможных разговоров — разговор о целях деятельности. Одновременно о философии.

Мы жили в стране, вменяемо организованной — например, в социальном смысле. Профессора получали 700 рублей. Квалифицированные рабочие — 200-300-400. Неквалифицированные — 150. Была правильная социальная дифференциация общества. И было какое-то стремление двигать это общество вверх, а не вниз.

Мы жили в этом обществе очень по-разному.

Была небольшая группа людей — может быть, порядка миллиона людей, а, может, чуть меньше, к которой я принадлежал. И эта группа… я сейчас буду использовать некий символ… не любила фильм «Офицеры». (Я вот сейчас пересмотрел этот фильм. Ничего, нормальный фильм. По крайней мере, к нравственности призывает, к служению Отечеству). Она не любила его. Она любила другое. Например, «Иваново детство» Тарковского. Считала это более глубоким, талантливым.

А другая группа любила фильм «Офицеры».

А ещё была группа, которая не любила ни фильм «Офицеры», и ничего не любила. И ставила «книги», в которых были одни корешки, чтобы показать, что она тоже «о-го-го себе какая продвинутая».

Ещё была группа, которая просто воровала. И так далее.

Затем вдруг оказалось, что из этого миллиона людей, которые любили Тарковского, думали о постиндустриальном обществе и так далее, значительная часть просто испарилась (может быть, перешла в бизнес). Другая часть «офанатичнела» и заорала про эту «модернизацию любой ценой». Третья часть честно заявила, что она ненавидит Россию. Осталась небольшая четвёртая часть.

А из той группы, где любили фильм «Офицеры», часть высыпалась в те группы, где смотрят порнофильмы и всё остальное, а часть осталась.

Теперь возникает вопрос: как быть дальше? Как соединить эту малую группу с той довольно большой группой, в которой были и остаются эти [любители фильма] «Офицеры»?

Люди, я задаю вам один вопрос. Я посмотрел фильм «Офицеры» (и даже два раза) перед тем, как начать этот разговор. Это хороший добротный фильм среднего уровня. Не в этом дело. Он культовый. Там есть ключевая фраза, которую все вы произносите (вы, которые это любите) с придыханием и с действительными слезами на глазах: «Есть такая профессия — Родину защищать!»

Люди, так защитили? Люди, ответьте мне и себе. Защитили? В 1941 году защитили. А в 1991-м защитили? Да или нет? Защитили или не защитили?

А почему не защитили? Потому что начались другие формы состязания! Подлые, сложные. И если та большая группа, которая негодует по поводу результатов этих подлых и сложных форм десоветизации, десталинизации, плавно перетекающих в декультурацию, в дерусификацию и во всё прочее, сама не задумается над всем этим и не подумает — чему же ей сейчас надо научиться, чтобы уже не защищать, а восстанавливать Родину, — если она останется «при своих», при том уровне сложности, к которому она привыкла, при той проблематике, которая для неё является естественной, — то мы Родину не спасём.

Есть такая психологическая теорема.

Вот есть я (может быть, я об этом уже и говорил).

Есть то, что я должен. И то, что я могу.

И есть конфликт между этим. Потому что понятно, что я должен — я должен Родину защитить. А я не могу.

Знаете, как это решается при большой силе конфликта? Возникает другое «Я» — «Я» со звездой (Я*). «Я» — возвышается. Чувство долга и злость на себя (что не могу) поднимают человека. И тогда он становится тем, кто может Родину защитить.

Наша задача, всей этой деятельности, всего этого «Грааля», всех этих форм — осуществить этот прорыв. Сделать так, чтобы человек научился Родину защищать.

Есть «наука побеждать». В нашем случае это то же самое, что наука убеждать. Вот мы здесь все вместе учимся этой науке. И идеологической войне, и альтернативным формам гражданской деятельности, и тонким формам политической деятельности.