Багровое веселье - Б Паркер

- Входите, - пригласила она.

Он прошел через приемную.

По оконному стеклу за большим аквариумом с тропической рыбкой барабанил дождь. Рыбка без устали совершала фантастические пируэты. Вода там и вода здесь. Он вошел в кабинет и сел на свое обычное место. Вновь ощутил огромную потребность рассказать ей все. Но она проболтается. Обязательно проболтается своему дружку.

- Когда я был маленьким, - начал он, - я был очень близок с матерью.

Она кивнула.

- Я мог рассказать ей обо всем. "Это нормально, - говорила она, - я же твоя мама".

Она слегка шевельнула пальцем, предлагая ему продолжать.

- Я делился с ней абсолютно всем.

Сегодня на ней был коричневый костюм и белая блузка.

- Помню, когда я был ребенком, ну, классе в третьем, я наделал в штаны.

Она молча кивнула. Никакой реакции - ни отвращения, ни умиления.

- Маме позвонили из школы, и она пришла забрать меня. Она не ругалась, даже наоборот, сказала, что ничего страшного, с каждым может случиться. Мы пошли домой, и я попросил, чтобы она никому не рассказывала. Она пообещала... У нее как раз сидела какая-то подруга, и, когда я помылся и спустился вниз, эта подруга начала подшучивать надо мной по этому поводу.

- Значит, она рассказала, - заключила она.

Он кивнул.

- Я... - он замолчал и тяжело сглотнул. Он больше не мог говорить.

- И вы перестали верить ей, - подсказала она.

Он снова смог лишь кивнуть. Как будто у него вдруг пропал голос. Он свободно дышал, но не мог ничего сказать. Нависло гнетущее молчание. Позади нее по оконному стеклу барабанил дождь. Он набрал воздуха и выдохнул через рот.

Она ждала.

- Я никогда ничего ей не говорил, - наконец выдавил он из себя. Голос звучал как-то пронзительно, как будто отдельно от него.

- А если приходилось?

- Она выходила из себя. Она никогда не признавалась, что не права. Просто выходила из себя и страшно злилась на меня, когда я что-то говорил.

- А что происходило, когда она выходила из себя?

- Она переставала любить меня.

Она кивнула.

- Что же это за любовь? - спросил он все тем же чужим голосом. - Что это за любовь, когда она может любить меня и не любить, если ей не хочется?

Она слегка покачала головой. Снова наступила тишина, и лишь дождь все барабанил и барабанил по оконному стеклу.

Глава 16

Хоук остался дежурить у Сюзан. Белсон, я и Квирк вышли на улицу и уселись в машину. Мы с Квирком впереди, Белсон сзади. Струйки дождя стекали по стеклам, мешая разглядеть, что творится на улице.

- Только дворники не включай, - предупредил я. - Трое мужиков в машине с работающим мотором и включенными дворниками сразу привлекут внимание.

- Сможешь через такое стекло что-нибудь разглядеть? - спросил Квирк.

Мы стояли за полквартала от дома Сюзан, на другой стороне улицы.

- Не очень-то, - ответил я. - Но нам и не нужно особо разбираться. Любой белый мужчина, который, судя по виду, бегает быстрее меня.

Квирк кивнул.

- Фрэнк, хочешь взять на себя первого? - спросил он.

- Конечно.

Мы замолчали. Дождь не прекращался. Через десять минут стекла запотели, и Квирк чуть приоткрыл окно с противоположной от дома Сюзан стороны.

Без десяти одиннадцать из дверей дома вышел первый пациент и не спеша спустился по ступенькам.

- Как тебе этот? - спросил Квирк.

- Габариты, вроде, подходят, - кивнул я. Фигура за окном выглядела размытой и нечеткой. - Он белый?

- Если нет, - ответил Белсон, - вернусь обратно. Он вышел из машины и двинулся на Линнейн-стрит в сторону Гарден, шагая параллельно пациенту Сюзан по другой стороне улицы.

Через минуту Квирк сообщил мне:

- Все в порядке, он белый.

- Теперь лишь бы Белсон его не упустил, - вздохнул я.

- Белсон не упустит, - заверил Квирк. - И не засветится.

Я кивнул.

- Если он сядет в машину, Фрэнк запомнит номер.

- И запросто узнаем, кто он, - закончил Квирк. - Когда следующий?

- Должен прибыть с минуты на минуту, а выйти без десяти двенадцать.

- Час, - подсчитал Квирк.

Мы молча наблюдали за стекающими по стеклам струйками. Без пяти одиннадцать к дому Сюзан подошла женщина в широком кожаном плаще и фиолетовой косынке и, позвонив, исчезла за дверью.

- Дерьмо собачье, - выругался Квирк.

- Теперь нужно ждать до без десяти час, - сказал я. - Можем сходить попить кофейку.

Мы вышли из машины, прошли по Линнейн в сторону Массачусетс-авеню и попили кофе в какой-то булочной, попутно зацепив еще и по кусочку рулета с сыром. К половине первого мы уже снова сидели в машине и ждали. Без шести минут час из дома вышла женщина в кожаном плаще и остановилась на крыльце, чтобы открыть зонтик. Ни Квирк, ни я не проронили ни слова.

- Если многие будут подходить под наши требования, - сказал, наконец, Квирк, - это займет немало времени. Нам нужно побольше людей.

- Только не Хоук, - возразил я. - Он останется с Сюзан.

Квирк кивнул.

- Своих я тоже не могу задействовать.

- А если неофициально? - предложил я. - Просто как услуга.

Квирк отрицательно покачал головой.

- Им потом башку оторвут. Я в опале. Пока не соглашусь с официальной версией.

- Прямо как Галилей, - усмехнулся я.

Без трех минут час в дом вошел мужчина в черной кожаной куртке.

- Ну что? - повернулся ко мне Квирк.

- Не то, - покачал головой я. - Слишком грузный. Я бы догнал его уже через полквартала.

- Ну, смотри, - буркнул Квирк.

Мы снова замолчали. Двое следующих пациентов оказались женщинами. В две минуты пятого по ступенькам поднялся мужчина с зонтиком.

- Подходит, - бросил я.

- Когда выйдет, я его возьму, - сказал Квирк.

В 16.53 мужчина вышел на улицу, раскрыл зонтик и зашагал по Линнейн в сторону Массачусетс-авеню. Квирк двинулся следом.

В 16.56 к дому подошел высокий худой парень в военной куртке цвета хаки и шляпе военного образца с загнутыми кверху полями, какие обычно носят те, кто служит где-нибудь в тропиках. По виду было нетрудно догадаться, что парень не имеет никакого отношения к армии. Скорее всего, просто учится в Кеймбридже.

Без трех шесть он вышел от Сюзан и направился по левой стороне Линнейн-стрит в сторону Массачусетс-авеню. Я вышел из машины и пошел по правой стороне, держась метрах в десяти сзади. Дождь не прекращался. Над городом начинали сгущаться вечерние сумерки. Следя за парнем сквозь пелену дождя, я пытался уловить в его походке хоть какое-то знакомое движение. Но когда человек идет шагом, он движется совсем не так, как во время бега. По росту и комплекции парень, вроде, вполне подходил, да и шел он легкой спортивной походкой. Дождь, казалось, не кончится уже никогда. На мне были джинсы, белые кожаные кроссовки "Рибок", серая майка, кожаная куртка и фетровая шляпа - подарок Пола Джиакомина, какие обычно носят только где-нибудь в Кении. Кроссовки сразу же промокли насквозь, но все остальное держалось на совесть. Следить за парнем было несложно - под сильным дождем он сгорбился, втянув голову в плечи и подняв ее лишь однажды, когда прямо передо мной перешел Линнейн-стрит и свернул на Массачусетс-авеню.

Если человек не знает, что за ним следят, либо вовсе не думает об этом, слежка проста, как грабли. Нужно лишь стараться, чтобы объект не увидел, как ты пялишься на него в отражении какой-нибудь витрины, да еще не отставать слишком далеко, чтобы в случае, если он вдруг нырнет в метро или вскочит в автобус, ты не остался с носом. Вообще, в идеале нужно, конечно, иметь дублера и следить за клиентом по очереди. Еще один человек должен сидеть в машине на случай, если у него вдруг окажется свой транспорт или ему вздумается поймать такси. Сам я еще ни разу не встречал таксиста, который бы подчинился моей команде "следовать вон за той тачкой". Во время последней такой попытки водитель нажал на тормоз, сбросил счетчик и предложил мне прогуляться пешком. "Я тебе кто, таксист или Джеймс Бонд?" рявкнул он мне вслед.

Справа, в Кеймбриджском скверике, было пустынно, сыро и неуютно. Единственным прохожим была девушка в шерстяной клетчатой юбке и длинном желтом плаще, прогуливающая черного Лабрадора. Девчонка была без зонта, и длинные черные волосы, насквозь промокшие от дождя, прилипли к голове. Собака быстро оббежала вокруг какого-то памятника и, взвизгнув от радости, со всего размаху плюхнулась на бок в большую грязную лужу.

- Ну и засранец же ты, Отелло, - беззлобно проворчала девчонка.

На площади Харвард Массачусетс-авеню сворачивает в сторону Бостона. Браттл-стрит тянется на запад к Уотер-тауну, а Кеннеди-стрит спускается вниз, к самой реке. Пересечение этих трех улиц и образует площадь Харвард неправильный треугольник с газетным киоском и входом в метро посередине. В киоске, а вернее в нескольких прилепленных друг к другу ларьках, продают газеты, журналы и театральные билеты. Туда-сюда по площади сновали серые группки тощих подростков. Все были одеты черт-те во что, на головах дурацкие прически. Из переносных магнитофонов ревела дикая и довольно нудная музыка. Один держал в руках гитару, вид которой вдруг сразу напомнил мне золотые шестидесятые. Они собирались здесь, потому что скорее всего больше собираться им было просто негде. В этот дождливый апрельский вечер они прятались под крышей входа в метро, всем своим видом выражая полное презрение к ценностям старшего поколения.