Седьмая жертва - Алан Джекобсон

– Видишь? Здесь пусто, потому что никто не ест мороженое, когда на улице всего двадцать пять градусов.[19]

– А я ем.

Джонатан подошел к стойке и заказал шоколадный коктейль, а потом присоединился к матери за маленьким столиком у дальней стены. Внутри было тепло, даже душно, окна запотели почти до самого верха. Карен сняла перчатки и размотала шарф. Джонатан в пальто, застегнутом под самое горло, ссутулившись сидел напротив.

– Когда ты звонишь и сообщаешь, что нам нужно поговорить, обычно речь идет о двух вещах. Второе – это деньги. А на первом месте всегда стоит твой отец.

Сын согласно кивнул, но ничего не сказал.

– Ты ведь знаешь, что я агент ФБР, а не зубной врач, верно? Поэтому выдергивать зубы я умею не очень хорошо. – Она улыбнулась, но лицо Джонатана по-прежнему напоминало маску. – Ладно, значит, дело серьезное, насколько я понимаю. Речь идет о твоем отце, правильно? Ты сердит на него.

– В общем, да. Как ты догадалась?

Карен с трудом удержалась, чтобы не отругать сына за освежитель рта, с которым он явно переборщил.

– Итак, что же он сделал такого, что привело тебя в ярость?

На скулах у Джонатана заиграли желваки, и он отвел глаза.

Карен решила, что лучше подождать немного: в конце концов он выложит все, что наболело. Она прекрасно видела, что сын хочет поговорить, просто набирается мужества, чтобы высказать все без утайки.

Шум оборудования для взбивания молочных коктейлей заполнил маленькое кафе. Мгновением позже Джонатан повернулся к ней лицом, ноздри его носа яростно раздувались.

– Он никогда меня не слушает. Он не разговаривает со мной, за исключением тех случаев, когда ему нужно, чтобы я что-нибудь сделал. И он кричит на меня, если я делаю что-то не так, как он хочет. Называет меня умственно отсталым. Тупым дебилом, которого он… – Джонатан умолк и отвел глаза.

Карен заметила, что у сына предательски задрожала нижняя губа, а в глазах появился подозрительный блеск.

– Которого он что, Джонатан?

– Которого он стыдится называть своим сыном.

Карен ощутила, как внутри поднимается волна тяжкой и слепой ярости. Тот же самый дерьмовый трюк Дикон проделывал с ней в последний год их брака. Словесное оскорбление. Он должен был чувствовать себя сильным, унижая других.

– Думаю, тебе было очень больно и неприятно это слышать.

Джонатан по-прежнему не поднимал глаз и смотрел под ноги, пытаясь скрыть обуревавшие его чувства.

Вой машины для коктейлей стих, зато раздался лязг металлических ложек и звон стаканов.

Карен придвинулась к Джонатану и накрыла его руку своей.

– Я знаю, каково это. Твой отец… бесчувственный и равнодушный человек.

Ее так и подмывало назвать его «задницей». Дикон не всегда был таким. Хотя его трудно было назвать чувствительным и эмоциональным человеком, он относился к ней хорошо и всегда был готов подставить плечо, когда она в этом нуждалась, – до тех пор, пока его карьера не рухнула и он не превратился в желчное и ревнивое создание. Очень скоро в его характере возобладали злоба и презрение, которые похоронили его под собой и увлекли в пропасть, из которой он так и не выбрался.

Глядя на Джонатана, Карен корила себя за то, что не смогла уберечь сына от кошмара развода, и страшно жалела, что приходится оставлять мальчика с раздражительным и язвительным отцом.

– Славный мой, – сказала она, – ты же понимаешь, что он говорит неправду? Ты очень талантливый, яркий и красивый. Я горжусь тем, что у меня такой сын.

Джонатан поднял голову и взглянул в ласковые карие глаза матери. Вдруг лицо его сморщилось, покраснело, и он заплакал. Карен придвинулась еще ближе, обняла сына и спрятала его голову у себя на груди, давая выплакаться вволю. Перед ее мысленным взором промелькнули давние воспоминания… вот ее шестилетний сын упал с велосипеда… друзья смеются над ним, а Джонатан плачет, и не столько от боли, сколько от неожиданности и растерянности. И сейчас она гладила его по голове точно так же, как и тогда, пока он не успокоился.

Девушка за стойкой полила десерт шоколадом и кивнула им. Карен перевела взгляд на Джонатана, который поспешно отодвинулся, шмыгая носом и вытирая слезы. Она взяла со стола салфетку и протянула ее сыну.

– Он напивается почти каждый вечер. Он толкает меня, хватает за воротник и кричит мне в лицо. – Джонатан помолчал. – Я не хочу возвращаться туда, мама. Я не буду жалеть, даже если больше никогда не увижу его.

Карен прекрасно понимала его чувства, но ей было мучительно больно осознавать, что ее сын не желает видеться с отцом.

– У нас совместная опека и равные права на тебя. И ни ты, ни даже я ничего не можем с этим поделать.

– Ты должна что-нибудь сделать, мама! Я ни за что не вернусь к нему.

– Я позвоню своему адвокату. Тебе придется поговорить с ним, быть может, еще с кем-нибудь из органов опеки. Потому что меня судья и слушать не станет. Он должен услышать это от тебя.

– Нет проблем. С удовольствием.

– А пока что тебе придется остаться с отцом. Если он снова начнет говорить тебе гадости, просто не слушай и не обращай на него внимания. Напевай про себя какую-нибудь мелодию или думай обо мне. Например, как я рассказываю, какой ты у меня замечательный. Я знаю, что это нелегко. Мне самой пришлось пройти через это.

– Да, только вот в один прекрасный день ты решила, что уходишь, и на том все закончилось.

– Все было далеко не так просто, Джонатан.

– Какая теперь разница? Ты ушла, а я должен оставаться.

Слова сына больно ранили Карен. Все действительно было далеко непросто… Но Джонатан прав: она сбежала, а он остался. Некоторое время они сидели молча, пока Карен пыталась справиться с грузом воспоминаний, которые обрушились на нее, как ураган. По щеке ее скользнула слеза.

Джонатан сидел сгорбившись, не сводя глаз с окна, и молчал. Карен промокнула уголки глаз салфеткой, поднялась, взяла со стойки шоколадный коктейль и поставила перед сыном. Он не пошевелился. Она проследила за его взглядом и заметила капельку воды, которая скользила по запотевшему окну, оставляя за собой извилистую полоску чистого стекла. Интересно, подумала она, может быть, Джонатан сейчас сравнивает себя с этой капелькой, двигающейся в густом тумане? И вдруг перед нею встали стены спальни Мелани Хоффман, разрисованные кровавыми узорами.

Карен тряхнула головой и заставила себя вернуться мыслями к Джонатану. Но, как частенько бывало, работа снова грубо вмешалась в ее жизнь.

– Ну, пей свой коктейль, – сказала она и достала из кармана куртки телефон. – А я пока позвоню адвокату и договорюсь, как вытащить тебя оттуда как можно быстрее. – И она принялась нетерпеливо тыкать в кнопки. – Чего бы мне это ни стоило, Джонатан, обещаю, что заберу тебя от отца.

…восьмая

Высадив Джонатана у дома Дикона, Карен еще раз позвонила своему семейному адвокату и провела весь вечер, нервно планируя стратегию наступления, стараясь упорядочить свои мысли и излагая на бумаге аргументы, которые помогут поверенному выстроить убедительные доводы, призванные пересмотреть соглашение о совместной опеке.

Но, когда за окнами забрезжил рассвет нового дня, ей пришлось задвинуть все мысли о Джонатане в самый дальний уголок сознания и вновь вернуться к работе. Ее ждал Робби. Она обещала подхватить его по дороге, после чего они должны были отправиться к родителям Мелани Хоффман. Хоффманы жили в старом дощатом доме в самой глубине паркового массива Бетезды. Похоже, он был построен уже лет восемьдесят или девяносто назад, но до сих пор содержался исправно и даже мог похвастать впечатляющей коллекцией цветочных клумб.

Они с Робби стояли на крыльце и ждали, пока кто-нибудь из Хоффманов ответит на стук. Детектив уже сообщил им о смерти дочери, так что, по крайней мере, не придется говорить родителям о том, что их девочка не просто ушла в мир иной, а еще и умерла ужасной смертью, какую не пожелаешь и злейшему врагу.

Из-за закрытой двери до них донеслись шаркающие шаги. Пол деревянный, решила Карен, судя по скрипу половиц. Шаги тяжелые, значит, открывать идет сам мистер Хоффман.

– Похоже, нам предстоит встреча с хозяином дома, – пробормотал Робби, обращаясь к ней.

Дверь распахнулась. На пороге стоял мужчина лет пятидесяти. Лишние фунтов тридцать жира на талии, голубые глаза, в которых поселилось отсутствующее выражение, и редеющие каштановые волосы, отступающие к затылку. Правильные и аккуратные черты лица. Отец Мелани, никакого сомнения.

– Роберто Эрнандес, полицейское управление Вены. Мы разговаривали с вами по телефону. – Робби подождал, пока в глазах хозяина дома мелькнет тень воспоминания, и продолжил: – Это мой напарник, Карен Вейл, ФБР.

Мужчина кивнул.

– Говард Хоффман. Моя жена ждет в гостиной.