Статьи - Иоанн Мейендорф

Те основные таинства, которые для нас в наше время связаны с отдельными обрядами, как–то: крещение, миропомазание, брак, рукоположения в епископа, священника или диакона — все без исключения входили в состав евхаристической литургии, потому что именно в Евхаристии чисто человеческое собрание превращается в Церковь Бо–жию, Тело Христово. Поэтому Евхаристия есть центр, смысл и цель церковной жизни, «Таинство Таинств», по словам псевдо–Дионисия Ареопагита.

Только включенность брака в Евхаристию позволяет понять позднейшее церковное законодательство о браке: против «смешанных» [73] браков, против второбрачия и т. д. Эти браки, хотя и вполне «законные», не могли быть соединены с Евхаристией и тем самым теряли свою христианскую полноценность.

Но к этому мы вернемся ниже. Настоящие же предварительные замечания о природе брака уже позволяют утверждать, что без возврата к евхаристическому пониманию те трудности, с которыми мы сталкиваемся, когда приходится объяснять или защищать православное учение о браке, останутся неразрешимыми. Может быть, сама жизнь вернет православие к его истокам. В Советском Союзе, где венчание в Церкви молодой четы часто невозможно. Церковь может без сомнения считать вполне реальным Таинство брака, заключенное без формального обряда, но закрепленное евхаристическим причащением, если брачущи–еся сознательно воспринимают, что совместное участие в Евхаристии есть превращение их формального, гражданского договора в тайну Царства Божия.

V. О «церковности» брака

Евхаристия всегда была и остается нормой церковности всей жизни христианина и тем самым и брака.

Каждый человек рождается членом земного общества, гражданином своей страны. Он подчинен законам материальной жизни и исполняет общественные обязательства. Но христианство открывает причастность человека к «вышнему званию» (Флп 3: 14). Оно не отрицает его земного гражданства и ответственности перед обществом; истинное христианство никогда не призывало к уходу из мира. Даже монашество есть своеобразное служение миру — путем отрицания его абсолютности. «Вышнее звание» человека — «образ и подобие Божие» — есть прежде всего беспредельное, божественное, свободное расширение его творческих возможностей: стремление к абсолютному Добру, к высшей Красоте, к истинной Любви и возможность испытать это Добро реально, потому что истинные Добро, Красота и Любовь есть Бог, любящий человека: к Богу мы можем обращаться, слышать Его голос, чувствовать Его Любовь. Для христиан Он не есть только идея; «Я в Отце Моем, и вы во Мне, и Я в вас» (Ин 14, 20). Именно в Боге человек обретает свою подлинную человечность, потому что он был сотворен как «образ Божий». Поэтому Христос, будучи совершенным Богом, в силу самой своей Божественности, явил и совершенное человечество — норму истинной человеческой жизни.

Приобщаясь в Евхаристии к Телу Христову, человек не перестает быть человеком, — наоборот, он становится полностью самим собой, восстанавливает то отношение к Богу и к людям, для которого он был создан, и возвращается в мир в силе Духа — со всеми Богом данными ему возможностями творчества, служения любви.

Связь между Евхаристией и браком намечена уже в рассказе о чуде на браке в Кане Галилейской (Ин 2: 1—11), принятом Православной Церковью в качестве чтения на обряде венчания. Этот рассказ является одним из многочисленных иносказательных текстов Евангелия от Иоанна, указывающих на смысл таинства крещения и Евхаристии: превращение «плотяной» и грешной человеческой жизни в новую, преображенную реальность Царства Божия.

Мы видели выше, что в древней Церкви христиане, отнюдь не отрицая гражданского значения брака, заключали его согласно гражданским законам. Но как членам Тела Христова, им было доступно и другое измерение брака: «во Христа и в Церковь». «Церковность» брака была всецело отлична от его формальной «законности»: она происходила не в силу особого церковного обряда, а в силу того факта, что брак заключался между двумя членами Тела Христова и являлся поэтому таинством. Будучи Таинством брак не есть юридический договор, а вечный дар, доступный гражданам Царства Божия, но совершенно непонятный тем, которые этого Царства не знают и не ищут.

Именно поэтому невозможно объяснить смысл христианского брака в категориях права, социологии или даже психологии. Римская Церковь, основной грех которой всегда заключался в снижении евангельской истины до категорий земного общества, пыталась и еще пытается свести специфичность христианского брака к понятию юридической нерасторжимости. Пока супруги живы, их брачный договор действителен. Но поскольку закон не действителен для умерших, смерть одного из супругов «освобождает» другого.

Но дело как раз в том, что Таинство, по самой своей природе, относится к Царству Божьему, которое с пришествием Христа, силой Духа, уже явилось «внутри нас». Юридические нормы не могут всецело выразить Царства Божия. С одной стороны, Таинство являет победу Христа над смертью: оно не может прекратить свое значение благодаря смерти. Но с другой стороны, действенность Таинства предполагает содействие человека: если человек лишен возможности или желания принимать в себя дар Таинства и жить в соответствии с данной ему благодатью, то Церковь может пастырски пойти ему навстречу и допустить второбрачие как наименьшее зло или даже — если первый брак был явной неудачей — как новую возможность осуществить истинно христианский брак.

Все вышесказанное показывает, что «церковность» брака предполагает совсем не только его юридическую «законность» или «нерасторжимость», но именно включенность в бого–человеческий организм Церкви. Церковность предполагает признание, что брак не есть «частное дело» и, следовательно, что обряд бракосочетания не есть «треба». Именно поэтому в древней Церкви он совершался вместе и, вероятно, во время воскресной литургии, когда «вся церковь», то есть вся местная христианская община (а не только родственники и друзья), могла свидетельствовать о совершающемся Таинстве и радоваться торжеству Любви. Внутренняя связь брака и Евхаристии косвенно сохранилась и в школьном православном богословии, которое — в отличие от католического — соблюдает понятие, что «совершителем» таинства брака может быть только епископ или священник, то есть совершитель Евхаристии, литургически всегда представляющий всю Церковь. В католичестве, поскольку брак признается «договором», «совершителями» таинства являются сами брачущиеся.

Понятие «церковности», предполагающее, что брак исполняется в Евхаристии, объясняет тот факт, что Церковь никогда не признавала все браки, заключаемые ее членами, одинаково «церковными». Это особенно ясно выражено в отношении Церкви к второбрачию: существуют определенные «степени церковности» брака, определяемые по отношению к единственному истинно сакраментальному браку, закрепленному Евхаристией.

VI.Второбрачие

В течение веков, во всей совокупности канонического законодательства. Церковь следует принципу, выраженному апостолом Павлом, что второбрачие есть отступление от христианской нормы и допускается только по человеческой слабости (1 Кор 7: 9).

Св. Василий Великий (правило 4) определяет, что вступление во второй брак после вдовства или развода предполагает один или два года «покаяния», то есть отлучение от причастия, а вступление в третий брак — три, четыре или даже пять лет. «Таковой брак, — пишет св. Василий, — мы называем не браком, а многобрачием или, вернее, прелюбодеянием, требующим определенную кару» (там же).

Само собой разумеется, что, поскольку брак во времена св. Василия Великого совершался совместно с Евхаристией, отлучение от причастия второбрачных предполагало, что их брак заключался только как гражданский, а не церковный брак. Только по окончании покаяния, когда они снова вступали в категорию «верных» и допускались до участия в Евхаристии, их брак получал церковное значение.

Описываемое св. Василием отношение к второбрачию было принято в Церкви по крайней мере до IX века. Преподобный Федор Студит (759—826) и св. Никифор, патриарх Константинопольский (806—815), очень ясно свидетельствуют об этом. «Второбрачный, — пишет св. Никифор, — не венчается и не допускается к причастию Пречистых Тайн в течение двух лет; вступивший в третий брак отлучается на пять лет» (правило 2).

В этом правиле важно отметить не суровость покаянной практики как таковую — в древней Церкви вообще отлучение от таинств практиковалось гораздо шире, чем в наше время, — но очевидное желание Церкви соблюсти верность норме абсолютного единобрачия. С установлением чина бракосочетания, отдельного от Евхаристии (об этом ниже), второбрачные начали допускаться к церковному венчанию. В канонических ответах Никиты, митрополита Ираклийского (XIII век), мы читаем: «Строго говоря, венчать второбрачных не следует, но обычай Великой Церкви (Константинопольской) не придерживается этой строгости и допускает возложение брачных венцов на второбрачных… Но они должны воздерживаться от причащения Святых Тайн в течение одного или двух лет» (Афинская Син–тагма.У, 441).