Умелая лгунья, или Притворись, что танцуешь - Диана Чемберлен

Мне представилась наша долгая прогулка по темной дороге, потом медленный и осторожный спуск с Адского провала. Однако, похоже, выбора у меня не было.

Мы упорно продирались по темной тропе, и Стейси едва ли не висела на мне. Она постоянно оглядывалась и пару раз едва не упала, зацепившись за какие-то корни. Когда мы вышли в итоге на кольцевую дорогу, я вздохнула с облегчением. Правда, через пару шагов я сама остановилась. Луч моего фонарика выхватил на дороге впереди нас что-то блестящее.

– Что это там? – прошептала я.

– Где? – Стейси до боли сжала мне руку.

Я продвинулась чуть дальше и мгновенно поняла, что там блестело: спицы в колесах отцовского кресла. Его кресло стояло припаркованным рядом со скамьей, сколоченной дедушкой. Мой отец сидел на скамье и вроде бы спал, но он был не один. Рядом с ним дремала Амалия, положив голову ему на плечо и держа его лежавшую на бедре руку.

Стейси затаила дыхание.

– Это же не твоя мать, – прошептала она.

– Это Амалия, – кивнув, тихо ответила я. – Видишь, они сидят там и охраняют нас. Чтобы у нас все было в порядке. – Я улыбнулась, тронутая заботой отца и Амалии. – И у нас все будет в порядке, – добавила я. – Поэтому давай-ка вернемся, ладно? Они совсем рядом, если вдруг понадобятся нам. Но по-любому я клянусь тебе, что там, в сторожке, никого нет.

– Но… – Ее явно озадачило то, что меня ничуть не расстроила увиденная нами сцена. Что я, видимо, на самом деле сочла их присутствие только успокаивающим. А я так и считала.

– Но она же не твоя мать, – опять повторила Стейси. – А сидит с ним как…

– Ничего особенного, – бросила я и направилась обратно к лесному домику, с радостью услышав, что она поплелась за мной.

– Но она же не твоя мать! – хватая меня за руку, опять воскликнула она. – Неужели ты ничуточки не огорчилась?

Я остановилась и взглянула на нее.

– Вообще говоря, – ответила я, – она и есть моя мать.

9

Стейси стояла перед открытой дверью, а я демонстрировала ей, что под нашими кроватями спрятаться просто невозможно. Подняв пыльный кроватный подзор, я осветила фонариком деревянное основание, возвышающееся над полом не больше чем на два дюйма.

– Я могла поклясться, что видела какие-то конечности, высунувшиеся из-под твоей кровати, – робко заявила она, с опаской вступая в дом.

Мы устроились на кроватях, прижавшись спинами к прохладным каменным стенам, и я рассказала ей об Амалии.

– Она – моя биологическая мать, – пояснила я. – Амалия живет в нево… – я вовремя спохватилась, – живет в том потрясном коттедже, что стоит по дороге отсюда, не доходя до дома бабушки. Именно она, как я тебе говорила, дает мне уроки танцев.

– Так… тебя удочерили?

– Ну, отчасти. Отец мне родной… то есть он тоже мой биологический отец. – Я сомневалась, что это правильное определение в отношении мужчины. – Но моя мать… с которой ты познакомилась… Нора. Она удочерила меня. В общем, видимо, меня можно считать удочеренной наполовину.

– Вынос мозга, – коротко откликнулась Стейси.

– Ничего заумного. Лично для меня. Короче, я привыкла. – Я пожала плечами. Ничего особенного. – Амалия жила здесь всю мою жизнь, и я всегда знала, что именно она родила меня, то есть из этого никогда не делали никакой особой страшной тайны.

– Но… по-моему… она вроде как питает к твоему папе особо нежные чувства!

– Ничего особенного она не питает, – с досадой возразила я.

– Ну, она прижалась к нему и держала его руку. На его бедре!

– Они давно дружат, – сказала я, хотя пришлось признать, что раньше мне не приходилось видеть их в такой близости.

«Интересно, – подумала я, – расстроилась бы мама, увидев их сейчас?» Но я не собиралась давать Стейси понять, что у меня вдруг зародились сомнения.

– Ты делаешь из мухи слона, – уверенно заявила я.

Стейси откинула голову к стене и задумчиво изучала потолочные балки.

– Значит, твой отец уже был женат на твоей матери, когда трахнул Амалию? – спросила она.

– Что? Нет! Конечно же, нет!

Неужели он изменил матери? Как это могло случиться? Я вдруг обнаружила, что некоторые части истории мне неизвестны. А мне даже в голову не приходило спрашивать.

– Мой отец тоже закрутил роман, – тихо сказала Стейси. – Поэтому они с мамой развелись. Противно даже представлять, чем он занимается с той новой девицей. Она ведь, в общем, ровесница моей сестры.

Я попыталась представить, как мой отец целовал Амалию. Лежал с ней в постели, когда еще был здоров. Занимался с ней сексом. Стало тошно. Мне не хотелось думать об этом.

– Не хочу больше говорить о таких глупостях, – заявила я. – Ты ведь захватила с собой журналы?

Стейси пристально посмотрела на меня и, подумав, кивнула. Взяв свой рюкзак, она вытащила стопку журналов «Тин Бит» и «Сэсси». Принесла их ко мне на кровать, и мы, устроившись рядом друг с другом, начали листать страницы, разглядывая фотографии стильных, улыбчивых парней – тех клевых, успешных на вид, глядя на которых прежде, я могла представить себе поцелуи, но едва ли более смелые отношения, а теперь отчаянно пыталась вытеснить новые образы, неожиданно начавшие борьбу за место в моем воображении.

Стейси уснула под приглушенное стрекотание цикад, а я бодрствовала почти всю ночь, растревоженная новыми образами и мыслями. «В какой-то момент, – думала я, – либо еще ночью, либо рано утром, Расселл заедет наверх на пикапе и отвезет отца домой. Увидит ли он Амалию или она уйдет до его появления?» Я не думала, что она оставит его одного. Папе трудно сидеть без поддержки. Он мог запросто свалиться со скамейки. Неужели Расселл знает, что она была с отцом? И знает ли мама? Новое знание тревожило меня, и я не понимала, что оно означает. Возможно ли, чтобы папа обманывал мою мать с Амалией? Ведь он сам мне говорил: «Амалия тебя родила, а Нора удочерила». Я узнала об этом в далеком детстве. Но теперь осознала, что эти сведения – только малая часть истории, и собиралась выяснить остальное.

10

Почему же некоторые письма жутко трудно писать?

Письмо «Дорогой будущей матери» было последним пунктом в списке пакета материалов, который нам надлежало предоставить в агентство для гарантированного приема нашего заявления. Пока мы не напишем его, у нас нет шанса дождаться одобрения. Именно я виновата в нашем промедлении, и у меня иссякли все предлоги для отсрочки.

Мы сидели на террасе – Эйден с лэптопом на коленях – и пытались сочинить послание, способное осчастливить нашу семью. Солнечный свет мешал Эйдену смотреть на экран, и он то надевал черные очки, то снимал их. Но не жаловался. Он сосредоточился на деле.

– Может, нам попробовать шутливый тон, – предложил он. – Эдакий радостный, беспечный стиль.

– По-моему, нам лучше опираться на факты, – заметила я. – Написать о нашей работе, о проблемах с нашей попыткой завести ребенка, о наших жизненных предпочтениях и о том, что мы можем предложить ребенку, в общем, в таком духе.

– Скучно, – отозвался он. – Представь пятнадцатилетнюю девицу, мучительно пытающуюся осознать наше послание. Оно должно легко восприниматься и привлекать внимание.

Я устремила пристальный взгляд во двор. С террасы отлично смотрелся симпатичный игровой комплекс, который соорудил для нас мой свекор, но я практически ничего не видела. Вместо этого я представляла, как испуганная юная девица неуверенно выискивает среди пачки писем «дорогой будущей матери» ту самую, правильную личность для выращивания и воспитания ее ребенка. Впервые я действительно позволила себе представить эту девицу. Бедняжку, как мне казалось. Испугалась ли Амалия, узнав, что беременна мной? Я сомневалась.

– О, Эйден, – с тихим стоном вырвалось у меня.

– В чем дело, малыш?

– Мне просто стало жаль ее, – ответила я. – Кем бы она ни оказалась, та девушка… или женщина.

– Я понимаю, – сказал он с печальной улыбкой и, склонившись ко мне, взял за руку. – И мне это не нравится. У меня такое ощущение, будто мы пытаемся решить за нее проблему выбора.

– Ничего подобного. Мы стараемся ради доброжелательных взаимовыгодных отношений.

И я опять умолкла, по-прежнему представляя растерянную и испуганную молодую женщину, перелистывающую страницы девяноста двух писем.

– Молли, но ей же надо выбрать кого-то, и, возможно, она выберет нас.

– Тогда… – Я помедлила. – Я понимаю, ты думаешь, что нам надо заинтересовать эту молодую особу, предстать ее ровесниками, но ведь мы не такие. Разве мы не хотим, чтобы это письмо показало наши реальные личности? Неужели мы так безнадежно скучны, что никто не выберет нас, если мы честно напишем о себе? – Мне с трудом верилось, что я выдала такие лицемерные слова.

Эйден задумчиво посмотрел на меня.

– Ты права, – наконец произнес он и открыл на экране новый документ. – Начнем все сначала.