Вундеркинды - Майкл Чабон

— Ну, тогда до свидания, — произнес Джеймс, высвобождаясь из моих цепких объятий, — до понедельника.

— Ты разве не собираешься присутствовать на завтрашних семинарах?

Он покачал головой.

— Вряд ли, я… хочу позаниматься, нам много задали.

Он прикусил губу, резко повернулся и, глубоко засунув руки в карманы плаща, пошел через газон обратно к дому. Я невольно представил, как внутри кармана пальцы Джеймса крепко сжимают перламутровую рукоятку игрушечного пистолета. При каждом шаге рюкзак подпрыгивал и хлопал его по спине. Джеймс уходил от меня, ритмично поскрипывая подошвами ботинок, а я, не знаю почему, вдруг почувствовал сожаление: мне казалось, что этот неразговорчивый мальчик, замкнутый, одинокий и совершенно сбитый с толку своим прогрессирующим недугом под названием синдром полуночника, сейчас был единственным человеком, чье общество могло бы доставить мне удовольствие. О, да, он был тяжело и неизлечимо болен! Прежде чем завернуть за угол дома, Джеймс бросил взгляд на окно гостиной. Он так и остался стоять, запрокинув голову и подставив лицо яркому свету, которым был наполнен особняк Гаскеллов. Джеймс смотрел на Ханну Грин. Девушка сидела на подоконнике спиной к саду, ее светлые волосы растрепались и в беспорядке рассыпались по плечам, отчаянно жестикулируя, она что-то рассказывала находящимся в комнате людям. Окружившая Ханну публика дружно скалила зубы в беззвучном смехе.

Мгновение спустя Джеймс пришел в себя, отвернулся и сделал шаг в сторону, его сгорбленная фигура исчезла в густой тени дома.

— Джеймс, — крикнул я, — подожди минутку, не уходи.

Он обернулся, его лицо вновь оказалось в полосе света. Я щелчком отшвырнул окурок и направился к Джеймсу.

— Давай-ка зайдем ненадолго в дом. — Фраза получилась какой-то зловещей и прозвучала так резко, что мне стало неловко. — Думаю, тебе стоит взглянуть на одну интересную вещицу.

Когда мы поднялись на крыльцо и вошли в кухню, вечеринка уже подходила к концу. Большая группа классиков современной литературы, под предводительством Вальтера Гаскелла, отправилась в Тау-Холл, где должна была состояться лекция. С ними отбыл маленький престарелый эльф, одетый в толстый вязаный свитер с высоким воротом, — собственно, ему и предстояло в тот вечер выступить перед нами с лекцией на тему «Внутренний доппельгэнгер [7] писателя». Сара и какая-то молодая женщина в сером деловом костюме соскребали в мусорное ведро объедки с тарелок и затыкали пробками недопитые бутылки с вином. В раковину, доверху забитую грязной посудой, с шумом бежала вода, и женщины не слышали, как мы с Джеймсом тихонько проскользнули в гостиную, где целая команда студентов-добровольцев собирала многочисленные стаканы и пепельницы с окурками. Выкуренная мной сигарета давала о себе знать: я почувствовал, как разлившаяся по телу знакомая легкость превращает меня в бесплотное привидение и как одновременно уходит решимость, с которой я всего несколько минут назад собирался тайком провести Джеймса Лира в спальню Гаскеллов, чтобы показать мальчику «одну интересную вещицу», висящую в шкафу Вальтера Гаскелла.

— Грэди, — обратилась ко мне одна из студенток, Кэрри Маквирти. Сегодня утром она особенно неистово критиковала рассказ Джеймса Лира. Сама Кэрри была настоящей бездарностью, но я всегда относился к ней с искренним сочувствием: Кэрри писала серьезный роман «Лиза и люди-кошки», работу над которым начала в возрасте девяти лет; почти половину жизни девушка посвятила своей эпопее — я трудился над «Вундеркиндами» намного меньше. — Ханна тебя искала. А-а, привет, Джеймс.

— Привет, — мрачно буркнул Джеймс.

— Ханна? — удивленно переспросил я, пытаясь скрыть охватившую меня то ли панику, то ли тихий восторг. — Где она?

— Я здесь, — раздался из прихожей голос Ханны. Она просунула голову в приоткрытую дверь гостиной. — Привет, мальчики, хотела узнать, куда вы оба запропастились.

— Гуляли в саду, — сказал я, — нам с Джеймсом надо было кое-что обсудить.

— Ага, я так и подумала. — Она саркастически хмыкнула, заметив лихорадочный румянец у меня на щеках и покрасневшие белки глаз. Ханна была одета во фланелевую мужскую рубаху, небрежно заправленную в мешковатые джинсы, и высокие ковбойские ботинки. Ни разу в жизни я не видел Ханну в другой обуви; даже когда девушка бродила по дому в махровом халате, или в шелковых кружевных трусиках, или в обтягивающих трикотажных шортах, ее ноги были надежно зашнурованы в ботинки из красноватой потрескавшейся кожи. В минуты слабости я любил представлять Ханну с обнаженными ступнями: в моем воображении возникал образ ее длинных ног с изящными лодыжками и аккуратными ноготками, покрытыми багровым, как пылающий закат, лаком — точно под цвет кожи ее любимых ботинок. Помимо копны светлых и не очень чистых волос, несколько тяжеловатой нижней челюсти и широкого скуластого лица с характерным для жителей западных штатов выражением упрямой решительности, — Ханна была родом из Прово, штат Юта, — она мало походила на Френсис Фармер. И все же Ханна Грин была очень красива и очень хорошо знала об этом, и, думаю, именно поэтому изо всех сил пыталась бороться со своей красотой, чтобы не позволить яркой внешности затмить остальные ее достоинства. Возможно, в этой упорной борьбе, которая изначально была обречена на провал, Джеймсу Лиру и виделось печальное сходство с голливудской звездой. — Если хотите, могу вас подвезти. Джеймс, ты поедешь? И ты, Грэди, собирайтесь. Мы можем прихватить твоих друзей, Терри и его подругу, не помню, как ее… Эй, Грэди, что случилось? У тебя какой-то странный вид.

Она коснулась моего плеча — Ханна принадлежала к тем людям, которые любят прикасаться к собеседнику, — я сделал шаг назад. Встречаясь с Ханной Грин, я всегда отступал: я прижимался к стене, когда мы сталкивались в просторном холле моего дома, где почти не было мебели, и прятался за газету, когда мы оказывались вдвоем на кухне. Я проделывал эти трюки с удивительным постоянством и потратил немало сил, пытаясь понять, в чем кроется причина столь необычного для меня поведения. Полагаю, я находил свого рода утешение в том факте, что мои отношения с юной Ханной Грин пронизаны предчувствием катастрофы, которая вот-вот может произойти, но вопреки привычному ходу вещей не происходит, — обычной маленькой катастрофы, коих в моей жизни было немало.

— Я в полном порядке, — сказал я. — Легкая простуда, ничего страшного. Где эта сладкая парочка?

— Наверху. Пошли за своими пальто.

— Отлично. — Я открыл было рот, собираясь позвать их, как вдруг вспомнил о Джеймсе и о своем обещании показать ему один из самых ценных экземпляров в коллекции Вальтера Гаскелла. Я обернулся. Джеймс стоял возле входной двери и, прислонившись к косяку, рассеянно смотрел через стекло в сад на прозрачный туман, подсвеченный фонарями, которые, словно солдаты, выстроились вдоль широкой подъездной аллеи. — Послушай, Ханна… э-э, не могла бы ты забрать моих друзей, а мы с Джеймсом потом приедем. У нас еще остались кое-какие дела.

— Конечно, с удовольствием, только твои друзья уже минут десять ищут свои пальто в спальне для гостей.

— А вот и мы, — раздался голос Крабтри. Он бочком спускался по лестнице, поддерживая за руку идущую вслед за ним мисс Словиак. Дама выступала с королевским достоинством, угрожающе покачиваясь на своих пятидюймовых «шпильках». Я подумал, насколько это непросто быть пьяным трансвеститом. Серебристо-зеленый костюм Терри остался в идеальном порядке — ни морщинки, ни складочки, задумчивый взгляд был устремлен поверх голов присутствующих, на лице застыла невозмутимо-чопорная полуулыбка — обычное для Крабтри выражение, которым он прикрывался в тех ситуациях, когда предполагал, что может стать причиной скандала. Но, едва заметив стоящего возле двери молодого человека, Терри мгновенно оживился, глаза вспыхнули хищным огнем, и, выпустив руку своей дамы, он решительно направился к Джеймсу Лиру. Мисс Словиак одним шагом перемахнула через три последние ступеньки и рухнула в мои объятия, ее красивые длинные руки изящно, хотя и без всякого злого умысла, обвили мою шею, и я погрузился в густую волну знакомого аромата «Кристалла» и еще какого-то острого и непристойного запаха.

— А-ах, извините, — выдохнула она, скорбно заломив брови.

— Привет, — улыбнулся Крабтри, протягивая Джеймсу руку.

— Джеймс, — сказал я, — познакомься, это мой лучший друг, а также мой редактор Терри Крабтри. Это мисс Словиак, подруга мистера Крабтри. Джеймс Лир — мой студент, я тебе о нем рассказывал.

— Неужели? — Крабтри все еще стискивал пальцы Джеймса, не в силах прервать затянувшееся рукопожатие. — Я бы обязательно запомнил.

— Послушай, Терри. — Ханна фамильярно подергала Крабтри за рукав, словно они были давними приятелями. — Это тот парень, о котором я тебе говорила. Ты спроси его, что случилось с Джорджем Сандерсом. Джеймс про него все знает.