Упрагор, или Сказание о Калашникове - Феликс Кривин

А может, они склонились над колыбелью? Они смотрели с такой любовью, что тут не могло быть сомнения. Вот Зиночка что-то сказала, - быть может, "агу!", а ее хозяин сделал руками ладушки...

Да нет же, теперь Калашников рассмотрел. Это была продуктовая сумка, которую он сам не раз носил из буфета, только теперь она была еще полней, потому что носил ее человек из мира тяжелой атлетики.

Еще часа два он бродил по городу. На глаза ему попалась табличка: "Проезд Иванова". Кто такой Иванов? Где-то Калашников слышал такую фамилию. Может, он строил город? Или защищал его на войне? А может, он просто _проезжал_ в этих местах, и места эти так и назвали: _проезд_ Иванова? Но почему этот проезд запомнился Калашникову?

Ну, конечно! Он стоял около дома Масеньки.

Он все еще думал об Энне Ивоновне, о Зиночке, о Вере Павловне, но уже появилась Масенька и решительно вошла в его мысли. И там, в его мыслях, они сидели все четверо: в самом центре Масенька, рядом с ней Энна Ивоновна, а в глубине мыслей Зиночка рассказывала Вере Павловне, как у нее в буфете Чацкий поит Фамусова в расчете на лучшую роль, а Вера Павловна говорила, что Чацкий - племянник ее сестры, он приехал в Москву, но ему не дают прописки.

И тут из подъезда вышла пара. Девушка что-то оживленно говорила своему спутнику, а он ее внимательно слушал... Лучше бы ему не слушать, а ей не говорить... Потому что это была Масенька.

Масенька не удивилась, увидев Калашникова у своего дома. Ведь он, наверное, шел к ним?

Вообще-то да. Вернее, нет. Тем более, что Масенька не одна, это, вероятно, какой-то знакомый Масеньки?

Оказывается, это Вадик. Просто Вадик. Милиционер. Обыкновенный милиционер, но он больше любит, когда его называют Валиком.

События развивались, как в романе. Как в историческом романе, который пересказывала Маргоша, коротая рабочий день. За дочерью не то декабриста, не то народовольца ухаживал тайный агент охранки. Ему было дано задание ухаживать, и он ухаживал. Потом было дано задание жениться, и он женился. Тестя - декабриста или народовольца - он сразу стал называть папенькой. Потому что у него было задание так его называть. И дети, которые родились от этого брака, унаследовали фамилию не декабриста, не народовольца, а агента охранки.

Жуткий роман. Слава богу, что исторический.

В связи с этим Калашников подумал, что милиционер Вадик заброшен к Масеньке со специальным заданием, но оказалось, что у него по службе неприятности. И в личной жизни. Теперь он женится на Масеньке, чтоб меньше горевать? Но Масенька отвергла такую возможность. Потому что Масенька любит совсем другого человека (уж не Калашникова ли?). А у милиционера просто горе. Масенька это сразу заметила, еще тогда, когда он пришел описывать их имущество.

"Чье имущество?"

"Наше. У нас, вы знаете, описали имущество. Он зашел описывать, а сам такой грустный... Я ему что-то сказала, не помню что... Вот он и стал заходить. Ему сейчас очень плохо".

"У него тоже описали имущество?"

"У него не описали. Это он описал. Но от этого ему не легче".

10

Была глубокая ночь, когда Калашников опять оказался у киоска Веры Павловны. Михайлюк топтался у киоска, и вид у него был какой-то растерянный и расстроенный. Он сказал, что видел своего брата. Брата, которого давно нет в живых.

"Вы видели мертвого брата?"

Нет, не мертвого. Дарий Павлович видел след живого брата. У следа был жалкий вид: видно, подошву пришлось подвязывать тряпочкой. Никто, кроме Мария, не мог оставить такой след в таком месте.

Сам Дарий Павлович впервые оказался в этих местах. Прежде он все путешествовал по своей жизни, а теперь ушел дальше, еще до себя, И убедился, что они не воевали между собой: Дарий потому, что Марий еще при нем не родился, а Марий потому, что с мертвыми не хотел воевать. Хотя некоторые любят воевать с мертвыми: дождутся, когда человек умрет, а потом начинают военные действия.

Вспомните Навуходоносора. Пока он был жив, все эти навуходоносители вертелись у него около уха, а как не стало Навуходоносора, тут и вспомнили: и такой он был, и сякой! Да, конечно, он был и такой, и сякой, и даже гораздо хуже, но разве у нас нет живых Навуходоносоров? Ну, пусть еще не полных, а каких-нибудь навуходо? Или еще только навухо? Так что же, ждать когда он станет полным Навуходоносором? Почему бы уже сейчас не сказать ему всю правду?

И тут Дарий Павлович увидел след своего брата. След был рваный, разбитый, - видно, досталось брату Марию не в тех, древних, а в наших, недавних временах. Вон в какое далекое прошлое он забежал, чтоб только быть подальше от своего времени. Они-то, его охранники, не знали о его изобретении, им и в голову не приходило, что существует память земли, причем существует совершенно от них независимо. Они думали, что ничего от них не зависимого в природе нет, что, ограничив свободу в пространстве, они и время заперли на замок, но время запереть невозможно. Ни заборами, ни колючей проволокой, ни пулеметными вышками, держащими узников на прицеле. Знали б они, как о них отзовутся грядущие поколения, выставили бы железные заслоны, чтоб ни одна душа не покинула их страшные времена.

"Калашников, - попросил Михайлюк, - вы еще молодой человек, вам не нужно пробиваться сквозь собственную биографию... Посмотрите, есть ли там этот след. Вам ничего не придется делать, просто лечь на пол и закрыть глаза... Может, я ошибся... Может, мне померещилось... Или это книги влияют... все-таки столько книг..."

11

Как утверждает физика вертикальных тел, всякое вертикальное тело отдыхает в горизонтальном положении. Желательно с закрытыми глазами. Уж не проспал ли Калашников всю историю с закрытыми глазами? Когда он проснулся, последний человек превращался в обезьяну, наведя его на грустные педагогические размышления, но он тут же сообразил, что это не последний, а первый человек и не в обезьяну он, а из обезьяны: просто Калашников двигался в обратную сторону.

По той же причине первый встреченный динозавр выглядел усталым и вымирающим. Он посмотрел на Калашникова равнодушными глазами. Дескать, ты все еще туда? А я уже оттуда...

Появлялись другие динозавры, их становилось все больше, и выглядели они все веселей. Один из них даже попытался сожрать Калашникова, но пасть его щелкнула вхолостую, и на ней зажглась надпись: "Спокойно: воспоминание!"

Жизнь постепенно уходила под воду, словно ринулась топиться, но она не топилась, она только начинала жить на земле. Ничего себе начинание! Всю ее как рукой смело, и земля превратилась в голую пустыню. Ни одна пустыня на свете не бывала такой голой, как та, потому что ей совершенно некого было стесняться.

Все было пусто и голо. И вдруг посреди этой пустоты Калашников увидел след. Точно такой, как говорил Михайлюк: с поперечной полоской от тряпочки. Никаких следов рядом не было. Словно человек раз ступил и исчез.

Пустыня все тянулась, превращаясь из пустыни, которой стесняться некого, в пустыню, которая не может стесняться сама: из голой пустыни в мертвую. Но вот откуда-то появились обломки, которые сами сложились в развалины, и когда из них сложилась более-менее целая стена, Калашников увидел сидящего под ней человека.

"Ну, наконец-то! - сказал человек. Был он в синих спортивных брюках и белых тапочках. - А я уже, признаться, без общества истосковался. У нас тут было общество. Сначала оно делилось только на женщин и мужчин, и это деление его умножало. А потом оно стало делиться на богатых и бедных, и тогда мы пошли друг друга истреблять. Истребляли, истребляли и вдруг спохватились: кажется, мы уже делимся на умных и дураков? Тут-то все ринулись в умные и постарались отделиться от дураков, что привело к общественному неравенству: огромному обществу умных и крохотному обществу дураков. Чтобы как-то сохранить равновесие, мы в обществе умных установили высокий налог, а дуракам, наоборот, дали стипендию. И в результате все общество превратилось в общество дураков. Вот тогда нам и обменяли настоящее наше на будущее. Вы пробовали жить в будущем? Роскошно, шикарно, счастливо, но - в будущем? Пусть даже в светлом будущем? Ведь от самого светлого будущего в настоящем не светлей, настоящее из будущего не освещается...

Правда, настоящего у нас не было, нам же его обменяли. И кто-то жил в нашем настоящем, но кто именно - это от нас держали в секрете. А нам в настоящем оставили только страх и аппетит. Так постепенно мы превратились в ископаемое государство".

"Почему в ископаемое?"

"Ну это же понятно! Если государство вывозит промышленную продукцию, его называют промышленным, если аграрную, его называют аграрным. А как прикажете его называть, если оно вывозит одни полезные ископаемые?

А вообще-то мы хорошо жили. Но только в будущем. В будущем мы, можно сказать, жили лучше всех. А настоящего у нас не было, потому что нам его обменяли. И сказали, когда обменивали: настоящее быстро проходит, а будущее - это на века!"