Петька - Генрих Книжник

Серый вздохнул, опустил хвост и отошёл в тень.

— Петька! — донеслось из-за забора. — Давай сюда.

— Иду! — откликнулся Петька. Он побыстрее нагрёб в трусы песку, завязал их узлом и швырнул в яму, куда тётка выливала помои. А чтобы тётка не поинтересовалась, что это там за тряпка, бросил сверху старую газету.

Борька уже сидел на заборе.

— Сколько тебя ждать? Ишь, барин московский! — буркнул он, когда Петька подошёл. За такие слова можно было бы и обидеться, но перед лицом общей опасности ссориться не следовало.

— Ладно, — сказал Петька примирительно, — не ори. Я Серого проверял, годится ли для дрессировки.

— Сам не ори! Ну и что? Годится?

— Не годится. Непонятливый. И непослушный. А почему ты сегодня такой злой, Борька?

— «Почему, почему»? Потому! Бабка приезжает. Отец за ней уже на станцию поехал.

— Так ведь хорошо! С Нюськой будет сидеть.

— Лучше сто раз с Нюськой на закорках таскаться, чем с бабкой сидеть. Целый день точит. И уйти не даёт, всё приказы раздаёт: то ей сделай, это сделай. Пока делаешь — над головой стоит и смотрит, а что не понравится — сама хватается, а потом за сердце держится. А как сделал, не похвалит, а заведёт, что народ работу разлюбил, ленивый стал, оттого — жадный да грубый. Её родной дед, бывало, за косы таскал, если ленилась, вот она работящая и выросла. И внуков своих научит работать как следует.

— Это тебя и Нюську, что ли?

— Нюську пока не трогает, мала.

— Ты ей объясни, что детям для правильного развития необходимы впечатления, а для этого нужно больше гулять и читать. Я сам по телику слышал.

— Она говорит, что кто со двора гуляет, хулиганом растёт. У городских своих дворов нет, они по улицам гуляют — и все хулиганы. «Мы, — говорит, — в деревне правильно жили, пока городские к нам не понаехали. Иные — как хотят, а я своих внуков уберегу, пока живая».

— Не слушайся ты её!

— Нельзя, бабка ведь. Отцова мать.

— А ты убегай, Борька, хлеба бери и убегай на весь день. Домой приходи, когда мать с отцом возвращаются.

— Бабка им нажалуется. Они ей перечить не смеют. Она грозится к папкиной сестре, тётке Марье, насовсем уехать, кто зимой с Нюськой сидеть будет? Я — в школе, мать с отцом — на работе. На неделю в ясли отдать — жалко, да и болеть будет.

— Так и терпишь всё время?

— Не стерпел один раз, сказал ей. Она в крик. Отец за ремень. Меня носом вниз держит, а ремнём только для вида махает. Бабка за сердце держится и приговаривает: «Так его, так его. Учи мальца, как нас учили, чтобы к старшим почтительный был». Мамка на кухне ревёт, Нюська рядом заходится, только я молчу. Отец обозлился и хлестнул. А я всё равно молчу. Швырнул он ремень и из избы вон, только дверью треснул.

— Ты на отца тогда здорово обиделся, Борька?

— Нет. Я на бабку ещё хуже обозлился.

— А ты иди к нам жить.

— Куда я из дому пойду, дурачок ты, что ли?

И понял Петька, что сморозил он детскую глупость. Стало ему ужасно жалко Борьку: дома — бабка, на улице — Витька. Все его собственные московские трудности показались ему такими пустяками по сравнению с Борькииой бедой, что их даже и вспоминать стало стыдно. И такая злость поднялась вдруг в нём против незнакомой ему бабки и против Витьки, что он сам испугался.

— Ладно, Борька, не бойся. Прыгай к нам во двор, чего-нибудь придумаем.

— Чего на дворе делать? Пошли лучше куда-нибудь, пока могу.

— А если Витька поймает?

— У Витьки мать заболела, он дома при ней сидит.

— А если вылезет?

— Пойдём в лес. Он туда не любит ходить. Нам только через поляну перебежать — и в кусты. А там и лес. Черники наберём.

— Черники? Вот здорово!

— Здорово, здорово. Штаны надень, обдерёшься в лесу.

Когда Петька уже в штанах и с куском посоленного хлеба выскочил во двор, он услышал скрип телеги, фырканье лошади и понял, что это Борькин отец привёз бабку со станции. Очень интересно было посмотреть, какая она, эта Борькина бабка. Лезть на Борькин двор Петька побоялся. Он сбегал к дому за стулом, приставил его к забору, встал на него и осторожно выставил над забором голову. На крыльцо дома медленно всходила старуха в белом платке, тёмном, до земли, платье и с палкой. Глядела она прямо перед собой, губы у неё были поджаты, а большие щёки вздрагивали в такт тяжёлым шагам. За ней шёл отец с чемоданом и узлом. Борьки и Нюськи не было. Бабка поднялась на крыльцо, остановилась и медленно повернулась к Борькиному отцу:

— А почему внуки родную бабку не встречают? — спросила она зычным голосом. — Сколь не виделись, а их нету?! Отец с матерью, видать, не научили почтенью-то!

Что ответил Борькин отец, Петька не услышал. Ножки стула медленно пошли в песок, стул покосился, и Петька заскрёб ногами по забору, чтобы удержаться. Старуха неожиданно быстро обернулась, сверкнула на него глазами и погрозила палкой. Петька сам не понял, почему вдруг скатился со стула. Прямо обомлел от испуга, хоть и далеко от него была эта недобрая старуха. Под забором зашебаршилось, и показалась Борькина голова. Петька помог ему выбраться из ямы и спросил:

— Встретил бабку?

— Я, как их с отцом услышал, в окно вылез и в смородину спрятался. А как в дом зашли — сюда. Пусть думают, что давно ушёл. Черники наберу для Нюськи — ничего не скажут. Ну, пошли? Только тихо.

Выходили осторожно, оглядываясь по сторонам. Витьки не было видно. Перебежали улицу и, пригнувшись, пошли через кусты. Серый пока ещё был недалеко, но лучше было не показываться. Кто его знает, Серого, ведь он не обещал их защитить от Витьки. «Вот дядьку он обязательно стал бы защищать, — думал Петька, сопя от неудобной ходьбы. — И тётку стал бы. А я ему не хозяин. Не захочет защищать — и не будет. Вот если бы у меня был свой пёс, он бы меня от кого угодно защищал, даже от медведя. Сначала он был бы толстым щенком, пушистым и весёлым. Я бы его кормил, гулять водил, ночью бы укрывал, маленького, одеяльцем, чтобы не мёрз. Он бы быстро вырос, и во дворе никто бы вякнуть не посмел. Сразу бы: «Серый, фас!» — и за штаны! Он бы тоже был серый и с закрученным хвостом…»

Петька представил себе круглого, неуклюжего щенка с мягкими ушками и толстыми лапками, потом быстрого, весёлого пса и твёрдо решил, что будет ныть, кричать, канючить, мыть посуду, ходить за хлебом, даже, если папа потребует, драться во дворе, но добьётся щенка. Разогнулись и вздохнули свободно, только когда вошли в лес. Это был мелкий частый и колючий лесок, в котором сосенки стояли тесными рядами, как солдатики в строю. Они хватались друг за друга ветками, и сквозь ряд можно было пройти, только пятясь задом и закрыв уши руками. Зато между рядами идти было легко. Борька объяснил, что эти сосенки были посажены вместо вырубленного старого леса. Но Петька и сам догадался, что так аккуратно они сами по себе вырасти не могли. Он только не знал, что сосны можно сажать, как картошку.

— Не как картошку, — поправил Борька. — Их саженцами разводят.

— Какими такими саженцами?

— Ну деревья маленькие такие. Вроде — дети. Они меньше Нюськи ростом, а иголки здоровые, как у взрослых.

— А саженцы откуда берут?

— Из семян. Надо же, твои дядька с тёткой в питомнике работают, а ты и не знаешь?

Действительно, ещё папа говорил, что тётка и дядька работают в каком-то лесопитомнике, но он тогда не обратил внимания. Почему-то стало стыдно.

— А какие семена у сосны? — спросил он у Борьки. — Шишки, что ли?

— Во дурак! — искренне удивился Борька. — Неужто не видел никогда?

Он подобрал большую шишку, растопыренную, как ёж, вывернул из неё одну чешуйку и вытащил прозрачное крылышко с тёмной точкой на конце.

— Вот он. Кедровые орехи ел? Так вот это поменьше.

Петьке не верилось, что из такой крошки может вырасти могучая сосна и упруго качаться на ветру. Но не посмел усомниться и осторожно взял с Борькииой ладони невесомое семя с коричневатым прозрачным крылышком, как у мухи или пчелы.

— А крыло зачем?

— Чтобы ветер уносил подальше. Под старой сосной молодь плохо растёт. Чему вас там, в Москве, только учат?

— Мы ботанику ещё не проходили, — покраснел Петька.

— Ничего, — смилостивился Борька. — Откуда тебе, городскому, про это знать? В Москве и деревьев-то небось нет, один камень.

Деревья в Москве были, и даже немало, но какие — Петька не очень знал и решил, что лучше промолчать. Они всё ещё шли сухим мелким лесом, острые хрупкие веточки царапали кожу, оставляя на ней длинные белые следы. Под ногами похрустывала сухая хвоя, мох зеленовато-серой пеной взбирался от земли вверх по стволам, между ветками посверкивала паутина.

«Тесно им, — с состраданием подумал Петька. — Ветки сухие, как помощи просят, зелень наверху только».

— Борька, — позвал он, — зачем сосенки так густо посадили?