Тропа Селим-хана (сборник) - Владимир Дружинин

— След! След! — твердил Игорь.

Увы, след Гайка потеряла.

Теперь уже не Гайка вела людей — впереди шел старый чабан. Все молчали. Арсен озирался, припоминая путь, едва приметный в чаще. Тропа давно заросла, потонула в лесных трущобах; сохранились лишь немногие, одному Арсену известные ориентиры. У толстого, в три обхвата, дубового ствола он задержался, потом с юношеским проворством соскользнул в овраг…

Тропа-невидимка кружила среди скал, падала в ущелья, взбиралась на кручи, рассекая лес, раскиданный по откосам, проникала в самую сердцевину Месхетских гор. Время не существовало для Игоря. Внезапно он уразумел, что тени уже длинные, что солнце низко и светит в прогалину между двух вершин.

На коротком причале бойцы достали из мешков неприкосновенный запас — сухари, консервы; у Арсена нашлась брынза и лепешка. Закусывали, сидя на поваленной сосне, под откосом, источенном пещерами.

— Видишь, — чабан поднял палец. — Старинные доты, так? Доты царицы Тамары. Стрелки там стояли, а сюда турки, турки… Сто тысяч турок, наверно.

«Неужели не узнал меня! — думал Игорь. — Должно быть, нет. Тогда ведь темно было, в тот вечер». За палисадником горела лампочка. Игорь помнит лапчатые листья винограда, столик под зеленым сводом, красную косынку Лалико, Арсена, открывшего калитку. Снаружи, на улице, было темно, Арсен мог и не разглядеть…

Нет, не нужно говорить. Лалико, может, забыла про него. Умолять о милости он не станет.

Все же странный он, отец Лалико. Вроде не досказывает чего-то. Царицу Тамару вспомнил, а о себе ни слова. Откуда ему известна старая, давно нехоженая тропа? Игорь спросил однажды. Чабан будто не расслышал, завел речь о другом.

— Подъем! — скомандовал Игорь.

До темноты кружила, вела невидимая тропа. Чабан все шагал впереди легкой, быстрой походкой, проворно одолевая рухнувшие стволы вековых деревьев, валуны. «Старик, а покрепче нас», — думал Игорь.

Ночевали в лесу, в шалаше. Костра не разводили, — холод пронизывал до костей. Игорь открыл глаза на рассвете — чабана не было. У входа в шалаш расхаживал, притопывая, бил себя по бедрам Баев.

Игорь вылез. Фигура чабана маячила в тумане. Старик приблизился, говоря как бы про себя:

— Развилка тут… Направо путь есть и налево, на Узундаг. Как пойдем? — и, не дожидаясь ответа, бросил: — На Узундаг пойдем.

Он подошел к Игорю, объяснил. В Узундаге наверняка пограничники. Когда ищут кого-нибудь, пограничники всегда осматривают заброшенное селение.

Позавтракали остатками сухарей, напились из родника. Ветер гнал туман, обнажая скалистый спуск.

Лалико, дом в Сакуртало, мать Лалико у калитки — это сейчас очень далеко, в прошлом. Видится смутно, как сосны в струях тумана. Идти — вот что важно.

— Идти!

Своих встретили, еще не доходя до Узундага. Десяток солдат, офицер из комендатуры. Чабана офицер узнал сразу; они отошли в сторону и стали говорить о чем-то, шурша картой позади Игоря. Обернуться не было сил. Игорь прикладывал ладони, израненные «держи-травой», к влажному, прохладному мху, на котором сидел, потом откинулся на чью-то скатку и задремал.

— Вы способны встать? — донеслось до него. — Тут близко, метров пятьсот.

Что близко? Ах, да — ведь это лес, путь на Узундаг! Хорошо было бы не вставать. Никогда не вставать. Что ж, ему стоит только сказать, что он не может встать, и его понесут. Его и Баева. Сделают носилки из кольев, из веток, понесут… Нет, нельзя, стыдно.

Ноги онемели, стали чужими. Он все-таки встал. Помог подняться Баеву.

Смутно, как видение, возникли дома покинутой деревни, низкие, в одичавших садах; русло ручья, пересекшее улицу.

— Подполковник, — сказал кто-то и взял Игоря за локоть. Кажется, офицер из комендатуры. Игорь освободил локоть, отдал честь.

— Товарищ подполковник… — начал он.

Красные круги мелькали перед глазами Игоря, за ними Нащокин расплывался, тонул. А надо сказать самое главное. Гайка взяла вчера след нарушителей, след не менее как десятичасовой. Но он кончился…

— Гайка взяла десятичасовой след, — проговорил Игорь, едва разжимая потрескавшиеся губы. Потом дыхание пресеклось, он зашатался.

Его подхватили под руки, отвели в палатку к санитарам.

9

Бирс читал:

«Возвратившись в Карашехир, я начал осуществлять задание Мерриуотера. Операция готовилась важная, под стать атомной бомбе. Это сравнение не выходило у меня из головы.

Раз так, подготовка должна быть самая тщательная, страховка от неудачи — двойная! Аппаратура подслушивания, установленная на границе, дала нам кое-какие сведения, нужные для выбора маршрута заброски агентов. Просмотрев наши перехваты, я остановился на участке одной советской заставы. Начальник ее, капитан С., неоднократно выслушивал упреки от вышестоящих, У меня сложилось впечатление, что это человек с пониженной инициативой. Но не только это заставило меня выбрать данное направление для тайного удара по Советам. Заграждения и сигнальные линии русских там постоянно нарушались кабанами. Они облюбовали где-то в тылу заставы водопой. Кроме того (что особенно ценно), вблизи заставы проходит старая, тактически чрезвычайно выгодная тропа, протоптанная некогда контрабандистами. По этой тропе тайные торговцы наркотиками и парфюмерией скрытно передвигались из приграничной полосы в глубь страны.

В 1936 году в Турции умер Муса-оглы, последний соратник знаменитого в свое время Селим-хана, казненного большевиками. С тех пор мы уже не могли пользоваться тропой для засылки агентов. Лишь после второй мировой войны моему предшественнику в Карашехире, капитану Филлипоту, удалось обнаружить еще одного из «могикан» контрабанды. Он заверил, что отлично помнит местность. Однако до 1958 года тропа сохранялась нами в резерве.

Итак, маршрут засылки обрисовался достаточно ясно. Найдет ли наша агентура поддержку?

Известные упования мы возлагали на армян, живущих в Южной Грузии. Многие из них числятся католиками. Это потомки тех, кто в средние века вступил в паству папы римского и тем избежал резни. Заступничество папы, его соглашение с турецким султаном спасло католикам жизнь.

Увы, в армянских деревнях уже нет действующих костелов. Религия дедов давно забыта. Некоторые западноукраинские ксендзы пытались установить связь с Южной Грузией, обнаружить там единоверцев, но потерпели фиаско.

Очень грустно было разочаровываться в своих надеждах.

Я усердно штудировал наши досье. Мало, очень мало радостного! Но было бы также неверно полагать, что мы напрасно корпим в Карашехире, в проклятой богом дыре! В папке, помеченной 1958 годом, хранилось три письма. Одно из них я приведу здесь полностью: