Мейчен - Артур Мейчен

— Кто вы? — спросил старик. — Чему обязан удовольствию служить вам? Уже довольно поздно.

Женщина подняла вуаль.

— Папа! — воскликнула ома. — Неужели ты не узнаешь свою дочь? Я же Эмили.

— Но и тогда, — рассказывал впоследствии старик, — я не сразу узнал ее. На ней все было такое красивое, жемчуга и бриллианты, и я никак не мог поверить, что вижу мою Эмили. Но потом она улыбнулась мне, и я узнал ее, позвал в дом, зажег еще одну свечу и принялся задавать ей вопросы, какие приходили мне в голову. А она отвечала лишь: «Подожди немного, папа, подожди немного. Я обо всем тебе расскажу, но мне пришлось проделать долгий путь, и я очень устала».

Сэмюэль Вестон был вне себя от счастья. Он был так взволнован, судя по его словам, что не мог найти себе места. Он «не мог поверить», что дочь вернулась к нему, и настоял на том, чтобы пойти к соседям и своим старым друзьям, мистеру и миссис Дейле, которые жили через дом от него. Судя по его словам, он стал стучать в окно их спальни и в конце концов разбудил мистера Дейлса, после чего сказал, чтобы он с женой немедленно шли к нему, потому что вернулась Эмили. Соседи пришли не сразу, все еще одурманенные сном, «не в себе», как они вспоминали; мистер Вестон же откупорил бутылку самого старого хереса, который держал для особых случаев, и друзья засиделись далеко за полночь. Когда гости ушли, мистер Вестон проводил свою дочь до ее спальни и поцеловал в лоб, пожелав спокойной ночи. Она обещала обо всем рассказать утром.

Теперь кажется странным то, что мистер Вестон разбудил Дейлсов, но не разбудил служанку. Однако, что было, то было. Наутро, когда старик спустился к завтраку, он увидел, что стол накрыт, как всегда, на одного.

— Что это ты, Мэри? — удивился он. — Разве не знаешь, что Эмили вернулась? Накрой для нее тоже и скажи ей, что завтрак готов.

Старая Мэри Уильямс вскрикнула и упала без чувств, а мистер Вестон побежал вверх по лестнице и стал стучать в дверь Эмили. Ответа не было, тогда он вошел в комнату', но она оказалась пустой. И постель не была смята. Больше Эмили Вестон иикто не видел. И вот что странно. Дейлсы, те люди, которых разбудил мистер Вестон, заявили, будто отлично помнят, что старик не упоминял имени своей дочери. Он якобы сказал: «У меня там кое-кто, кого вы будете рады повидать». Точно они не помнили, зато помнили, как сидели за столом вместе с богато одетой красавицей, которая была очень милой и рассказывала о далекой дивной стране, откуда она приехала. Однако им и в голову не приходило, что это может быть Эмили Вестон, хотя, как сказала миссис Дейле: «Она была похожа на Эмили».

Вот и все. Объяснение этому есть, но я оставляю его на усмотрение искушенного читателя,

Перевод Л. Володарской

ТАЙНА ХАЙБЕРИ

Когда Томас Пинч и его сестра Руг после неприятной перепалки с медных дел мастером в Кэмбервиле отправились в джунгли Лондона на поиски жилья, Том предложил начать с Айлингтоиа. Незачем говорить, что он не имел ни малейшего представления об Ай-лингтоне, как и обо всех других районах Лондона. Однако давным-давно услышанная фраза вспыхнула в мозгу Тома неожиданным искушением.

— Его когда-то называли Веселым Айлингтоиом, — сказал Том. — Почему бы ему и теперь не быть веселым? А вдруг он таким и остался? А?

— Если там не очень дорого, — отозвалась Рут.

— Ну конечно же, если не слишком дорого, — согласился Том. — Кстати, где этот Айлингтон? Лучше нам ничего не придумать. Пошли.

Насколько мне помнится, особого веселья они в Айлинг-тоне, обнаружили, зато нашли две спальни и гостиную с тремя углами, которые их вполне устроили. Увы, Том Пинч оказался в Айлингтоне немного поздновато; в точности как я в 1881 году: отправился в таверну на Флинт-стрит, чтобы встретиться там с самыми умными людьми города, — увы, это надо было делать раньше. Когда-то Айлингтон славился своими развлечениями, элем в бутылках и кеглями, кексами, сладким кремом, тушеным черносливом и так далее; и так было до семнадцатого-восемнадцатого веков. Сто шестьдесят лет назад один вечер в айлингтонской таверне был особенно веселым, правда, это веселье неотделимо от таинственного и ужасного преступления — убийства Томаса Дженкинса, ушедшего на покой торговца из Энфилд-Уош. В ночь на двадцать третье сентября 1765 года его тело было обнаружено в луже крови на поле вблизи Хайбери. У бедняги от уха до уха было перерезано горло, как заявили двое мужчин, которые его нашли. Что до этих мужчин, Томаса Брауна и Ричарда Стэп-ла, живших в вонючем лабиринте улиц между Холборном и Кларкенвеллом, боюсь, они не были законопослушными гражданами. Их знали на Бау-стрит, да и в пивной «Белл», где собирались такие же, как они. В их рассказах были и грабежи на дорогах и воровство, и не один раз по ним плакала виселица. Не стоит особенно любопытствовать на тот счет, что эти двое делали на Хайбери-Филдс в десять часов темного сентябрьского вечера. Мистер Томас Браун рассказал об испытанном его другом и им самим ужасе, когда они споткнулись о мертвого человека.

— Мы не сразу сообразили, что делать, — заявил он. — Такое впечатление, будто голова бедняги лежит отдельно от туловища, так я сказал моему другу Ричарду Стэплу, который был со мной. «Нет, Дик, — сказал я, — не надо его трогать. Если мы попытаемся его поднять, голова наверняка отвалится, и мне даже страшно думать об этом». «Ты прав, Том, — согласился со мной Дик, — я тоже так считаю. Пусть он лежит, как лежит, а мы спокойненько пойдем домой другой дорогой». Но уйти просто так нам было нельзя, ведь нас обязательно арестовали бы и посадили бы в Тиберн. Поэтому мы постарались как можно осторожнее поднять мертвеца, и я весь дрожал, когда прижимал его голову к шее, и так мы принесли его в Айлингтон, не встретив иикого по пути. Было уже поздно и темно, дул холодный ветер, небо закрывали черные тучи, и все, видно, сидели по домам.

Конечно же, начало не из радостных, но в этой истории есть один веселый эпизод. Вздох облегчения вызывают свидетельства Симона Мерчисона, который держал табачную лавку на Нортон-Фолгейт, Уильяма Фроста, лудильщика из Кларкенвелла, и Абрахама Льюиса, часовщика из Девизис.

Основываясь главным образом на их показаниях, полиция арестовала Энтони Маллинса, галантерейщика, и предъявила ему обвинение в убийстве через неделю после находки, сделанной не вызывающими доверия Брауном и Стэплом. Три пожилых торговца случайно встретились двадцать третьего сентября — они не были знакомы прежде — в таверне «Кубок и меч», что в Айлингтоне, разговорились и пришли к выводу, что времена уже не такие, как были при Георге II.*

— Мы все сетовали на плохие времена, — вспоминал Абрахам Льюис. — А потом я сказал: «Словами делу не поможешь, словами ничего не изменить. Пошли! Выпьем в «Собаке и утке», я плачу за первый бокал. А кто выпьет меньше других, тот платит за остальное».

Все трое отправились на улицу, позади таверны, и интересно отметить, что мистер Мерчисон заказал трубки и табаку, а мистер Фрост заплатил за бутылку бренди, чтобы «подогреть кружку», и они отправились в «Собаку и утку», где мистер Фрост выиграл спор.

— Пока мы сидели в беседке, пили пунш, курили табак и беседовали о делах, два человека вышли из таверны и уселись на скамейке у стены, ведя серьезный разговор, но о чем — мы не слышали. Потом они заказали себе по две порции бренди и ушли. Больше мы их не видели.

Все трое опознали убийцу и убитого.

— Я узнаю его, — сказал Льюис, показывая на Маллинса, — по длинному крючковатому носу, да и мертвого как не узнать, ведь когда он поднял стакан, я заметил, что мизинец у него согнут, будто сломанный, вот и у мертвеца мизинец такой же.

Фрост видел, как узник читал газету, которую ему дал Дженкинс, и Маллинс достал черепаховый очечник, а из него очки в необычной золотой оправе в точности такие, какие были на Маллинсе, когда его арестовали. Другие свидетели видели, как немного позднее Маллинс и Дженкинс шли в сторону Хайбери-Филдс: ни у кого не оставалось сомнений насчет вердикта присяжных.

А потом произошло неожиданное. Двое служащих Маллинса, мистер Осборн и мистер Николс, поклялись, что их хозяин не выходил из конторы с обеда до восьми часов вечера. Осборн сидел за конторкой напротив личного кабинета мистера Маллинса, отделенного от остального помещения стеклянной перегородкой. Стул мистера Николса стоял возле окна, и он видел всех входящих и выходящих.

— У меня было много работы, — сказал Осборн, — но время от времени я поднимал глаза и видел хозяина, который работал, как всегда, правда, как-то слишком неподвижно.

Адвокат: Это было необычно для него?

Осборн: Ну, не совсем. Обычно он вставал и прохаживался туда-сюда. А два или три раза в час выходил из своего кабинета, чтобы поговорить с нами о насущных делах.