Цивилизация труда: заметки социального теоретика - Татьяна Юрьевна Сидорина

оба писали как бы играючи, потому что сочинительство полагали занятием не слишком почтенным и мудрым, истинную же мудрость видели в умении жить спокойно и просто. За политические писания они брались, как берутся наводить порядок в сумасшедшем доме, и напускали при этом на себя важность только потому, что знали: сумасшедшие, к которым они обращаются, мнят себя королями и императорами. Они становились на точку зрения безумцев, чтобы по возможности безболезненно умерить их безумие»78.

Серьезное отношение к труду Паскаль воспринимает иронически: «Суждения народа, – пишет он, – как правило, весьма здравы; вот тому примеры… следует трудиться, не задумываясь о том, что получится; отправляться в плавание по морям; ходить над пропастью… мы с полным правом можем сказать, что люди живут в мире иллюзий, ибо при всей здравости суждений простого народа они подсказаны ему отнюдь не головой, поскольку истину он видит там, где ее нет. Суждения народа исполнены истины, но исходит он при этом из ложных посылок»79.

Продолжая рассуждать об эволюции отношения к труду в истории, К. Ясперс обращается к иудейской и христианской традициям: «Иудеи и христиане видели в труде наказание за грехопадение. Человек изгнан из рая, он несет последствия грехопадения и должен в поте лица своего есть свой хлеб»80. Вспоминает Ясперс и о позиции Паскаля: «Паскаль еще больше усиливает это понимание: труд не только бремя; он отвлекает человека от его подлинных задач; в труде отражается пустота мирских дел, ложная значимость деятельности; труд ведет к развлечениям и, совращая человека, скрывает от него то, что для него существенно»81.

Французский философ-персоналист Э. Мунье, рассуждая о причинах технической экспансии в ХХ в., находит истоки современной ситуации в глубоком прошлом. «Машина родилась там, – пишет Мунье, – где господствовал ручной труд. Однако гимны труду, воспеваемые буржуазией и сторонниками социализма и столь приятные нашему уху, скрывают от нас то далекое время, когда ручной труд был презираемым занятием, что сохранилось еще в наших ощущениях»82.

Мунье ссылается на Цицерона, согласно которому «ничего достойного не может родиться в мастерской или выйти из торговой лавчонки»83. Позиция классической Античности в отношении труда хорошо известна: «Мастерство людей, работающих своими руками, вульгарно, они лишены достоинства и не в состоянии обрести черты самой элементарной порядочности»84.

С приходом христианства отношение к труду претерпевает кардинальные изменения, хотя еще долгое время труд вызывает презрение: «В Библии, начиная с Книги Бытия, мир созданных человеком вещей признается миром, достойным почета, и он неразрывно связывается с человеком. Человек с момента рождения определяется своим воздействием на природу. <…> Человек поселился в садах Эдема, “чтобы возделывать его”, чтобы дать имя всем вещам… труд для человека – это вовсе не наказание, как об этом твердили на протяжении долгого времени. Даже когда в Библии подчеркивается тяжесть труда, осуществляемого после грехопадения, он все равно удостаивается почитания как богоугодное дело, что противоречит презрению к ручному труду, имевшему место в Античности: не презирай тяжкий труд, ниспосланный тебе свыше. <…> Лекари, согласно уставу, должны лечить… греки упрекали Сократа, говоря, что ему не подобает искать свои примеры у ремесленников: но ведь Христос был плотником, и апостолы тоже трудились своими руками»85.

Э. Мунье обращает внимание, что «в Священном Писании сохраняется разделение между operari и laborare – трудом как творчеством и трудом как наказанием, или грехом. <…> Христос – первый, кто получил жизнь от творчества; связь с Создателем наблюдаемых вещей, которые религии духа считали недостойными имени Создателя, поскольку они не были созданы им самим, утверждалась с необычной силой. Они были неразрывно связаны с судьбой Вселенной, человек в своем грехопадении увлек их за собой, и ему надлежит восстанавливать их и свое достоинство в их первоначальном звучании… Обещание этого – в воскрешении Христа, благодаря которому “древнее прошло, теперь все новое” (2 Кор., 5:17), а человечеству надлежит не только подготовить новое небо, но и новую землю (см. Апок.). Теперь уже не труд, а праздность предают позору отцы церкви: “С самого начала Бог назначил человеку устав деятельности не как страдания и наказания, а как самоосуществления и самообразования”»86.

Немецкий антрополог М. Шелер также пишет об особенностях отношения к труду в Античности и об изменении этого отношения под влиянием христианства: «…христианство – чтобы не впадать в гротескную теорию “религии труда” – придало труду, а в особенности ремесленному труду, в противовес Античности совершенно новое благородство. Античный человек так не ценил труд, а именно: он не мог воспринять (вышеприведенную) мысль, что человек должен осуществлять реализацию своего предназначения в безграничном историческом процессе посредством осмысленного и смыслообразующего труда. Существенной причиной этого является то, что Божественное как пластичная форма наполненного смыслами мира казалась ему вечно имманентной. Так как античному человеку (напр. Аристотелю) мир казался вечным, то он и не знал духовного скрытого Бога-творца и именно поэтому не признавал за человеком настоящей творческой силы. Бог Аристотеля – это вечный “Двигатель” (Beweger) и вечный “Мудрец” (Wisser). Такой универсум уже готов, завершен; в основе своей он безысторичен. Это вечная иерархия формообразующих сил, которые стремятся к Богу, в то время как и сами они вечно притягиваются им, “как любящее любимым”. Созерцание этого универсума как мудреца и художника – с изумлением и благоговением, – затерянного в блеске видимого мира форм, – это, с другой стороны, обусловливает необходимость огромной массы рабов, которые только и делают возможным восприятие этого единого целого (греч. aristoi)87. Божество само восходит здесь в самосозерцании. Только греческие киники ценили труд выше»88.

Труд и профессии в Средние века

От презрения к призванию

В Средние века произошли существенные перемены в отношении к труду. «Средневековье, – пишет А.Я. Гуревич, – определило свое отношение к труду и богатству, совершенно отлично от отношения к ним в Античном мире. В последнем труд не мог считаться добродетелью, более того он вообще не рассматривался как существенный признак человека. Человеческий идеал Античности предполагал индивида – члена полиса, государства, гражданина, поглощенного общественно-политической, культурной жизнью, а не физическим трудом. Этот труд перекладывался на плечи рабов, вольноотпущенников. Гражданин – воин, участник народного собрания, спортивных состязаний, религиозных жертвоприношений, посетитель театральных зрелищ и дружеских пиров – личность, развивающая себя вне сферы материального производства»89.

«Идеология раннего Средневековья, – пишет Ж. Ле Гофф, – не расположена к труду и, в особенности, к труду низкому, предназначенному лишь для выживания, к которому в основном относится весь человеческий труд на