Из майсов моей Бабушки - Халид Амин

добрые люди! Не дадут погибнуть смертью храбрых.

Вдруг в кладовке поднялся такой шум, выйзмехт! Алмаз летал под кулаками Эльзы, как загнанный кот. Лупила, видно, она его со всей пролетарской ненавистью.

— Талас любишь? На тебе, сука, Талас! — звенели бутылки. Дверь распахнулась, вылетает Алмаз, с криками.

— ААААА!!! Фашисты! Не перевелись вы еще! Не добили мы вас! Ну ничего, придет время — добьем ССовскую сволочь!!!

В заключительном пендале вместе со звуком лопающейся юбки, Эльза заорала.

— Хайль Гитлер, сскотина!

Алмаз растворился в задней двери магазина.

Эльза встала, как вкопанная и сквозь частое дыхание:

— Роза, зайди ко мне, захвати две зефирки с витрины, чай попьем.

Вот, то были люди!

Из майсов моей бабушки, или Американцы съели белое мясо

В начале 90-х, когда с продуктами стало не очень, сами знаете, я привез Ба несколько килограмм американских окорочков, они были немаленького размера, и ее реакции я ожидал. Ба уже была плохонькой но ясность ума сохраняла полную.

Так вот, выложив замороженную курятину перед ней на стол, я сел на стул и стал наблюдать. Ба уперлась руками в стол и нависла над ногами Буша.

Она всматривалась в мясо, как эксперт всматривается в картину Рембранта.

— А где остальное? — спросила Ба.

— Американцы съели.

— Значит, они съели белое мясо, а одни пулочки отправили нам?! (пулочка — диалект)

— Значит, так, — подтвердил я

Ба склонилась и понюхала ноги.

— Это не курица! — констатировала Ба.

— А что это?

— Это цыпленок.

— Ба, да какой цыпленок может быть такого размера?

Ба молча достала нож и разрезала окорочок по суставу, переломив сустав и всунула ногу мне под нос

— На, смотри! Видишь, белый мягкий хрящ, у курицы хрящ твердый и желтоватый, а это цыпленок, и ему 2 месяца.

Честно говоря от такой экспертизы в те годы я сам пришел в недоумение.

— Этого цыпленка не кормили зерном, — продолжала Ба выносить диагноз.

— А чем его кормили?

— От него пахнет соей, и суп из него не сваришь.

Ба молча завернула окорока в бумагу и понесла в холодильник.

Я попрощался, вышел из подъезда сел в машину и закурил.

Всю мою жизнь Ба всегда искренне и громко радовалась курице, когда она приходила к нам домой она выкладывала курицу на стол, хлопала ее по жопе и восклицала.

— Посмотри, какая красавица, супчик будет мировой!

А тут…

В Алма-Ате была зима, шел снег, промозглость пробирала до костей, машина медленно грелась, я вырулил на Комсомольскую и поехал в строну микров. Из приемника пел Шевчук: «ПОСЛЕДНИМ ОГНЕМ ДОГОРАЕТ ЭПОХА»

Из майсов моей бабушки, или Проза для коренных Алма-Атинцев

В Алма-Ате стоял жаркий июнь, мне было лет 16. Мама уехала работать на все лето в пионерский лагерь, а меня оставили под присмотром бабушки.

Как-то под вечер позвонил мой дворовой товарищ, сообщив, что мы встречаемся у гаражей, и что есть две бутылки «Таласа»[2]. До этого дня я никогда спиртное не употреблял. Когда я положил трубку и повернулся, передо мной стояла Ба, в одной руке держа трехлитровый, белый, молочный бидон, в другой полтора рубля денег:

— Сгоняй-ка за пивом, — сказала она, протягивая бидон и деньги.

Я стоял ошарашенный и лупил на нее глазами.

— Что смотришь, жарко, надо пивка попить сегодня, купи три литра (справка: литр различного пива стоил 45 копеек)

Взяв бидон и деньги, я прыгнул в трамвай, который ходил у нас по улице Шаляпина и проехал две остановки до поворота. На углу стояла пивная, в народе «юрта», потому что формой была как юрта (сейчас там заправка). В юрте мне повезло, потому как торговал турок по имени Халил, который у микровских мужиков пользовался авторитетом, за то, что он не разбавлял пиво, а недоливал, и у Халила из-под полы можно было купить сигареты «Казахстанские» с черным фильтром, что считалось высшим шиком. Купив у него два литра пива (на свой страх и риск), а на остальные пачку казахстанских сигарет, я пошел домой пешком. Спадала жара, цвел урюк, и идти с бидоном по Шаляпина было приятно. Встречные мужики смотрели вслед бидону, так как в такое время с бидоном можно было идти только из пивнушки. Только сняли строительный забор с Дворца культуры хлопчатобумажного комбината, летали трясогузки (сейчас я их в вижу очень редко).

Придя домой, я увидел что Ба нажарила ржаных сухариков, и мы чинно сели пить пиво.

— А где еще литр? — спросила Ба.

— Я купил сигарет… (на выдохе)

Ба смолчала, а после того как мы выпили пива Ба неожиданно сказала:

— Ну, теперь давай закурим!

Удивлению моему не было предела.

— Ба, так ты же не куришь!

— После пива можно.

И мы закурили. После двух затяжек и пива мне стало реально плохо.

Ба, потушив пол сигареты, сказала:

— А теперь иди спать.

Я еле доплелся до кровати и плюхнулся.

Я проспал до утра. Встав утром и дойдя до кухни, увидел Ба, которая месила тесто и весело смотрела на меня.

— Ба, а чёй-то вчера было? Очень голова болит!

— Если пьянку нельзя предотвратить, то надо ее возглавить! Запомни на всю жизнь.

А пить Талас под гаражом будешь только после моей смерти.

С тех пор, помня эти ощущения, я пью крайне редко и крайне мало.

Когда я прилетаю в Алма-Ату, то иду к Ба на Рыскуловское кладбище, и всегда беру пачку сигарет и две банки пива, одну ей, одну себе. Плохо без тебя, Ба.

Из майсов моей бабушки, или 1 мая

— Вставай, на демонстрацию пора. А то зачёт не поставят. Всех же предупредили.

— Ба, отстань, не пойду, спать хочу!

— Ну, нет, так нет. Встань, хоть шарик мне надуй.

— Ба, нафига тебе шарик?

— Сдобу апе отнесу, напекла с утра. Хоть шарик привяжу.

Утром 1 мая я свесил ноги с кровати и надувал шарик для соседки.

Ба, выкладывала из таза на тарелку сдобу.

— Ба, зачем апе шарик? Просто отнеси тарелку и поздравь.

— Хотела, чтобы веселее было, но веселей весёлого уже не сделаешь. Был у нас в тресте зам. директора, фронтовик контуженый. Любил он на грудь принять. В один год, при Хрущеве, собрали нас на демонстрацию. Каждому сказали сделать и принести транспорант. А наш зам, видно, пил всю ночь, наутро очухался, а транспоранта нет! Пошел в сарай и нашел там старый транспорант с портретом Сталина. А в то время уже Сталин не в чести был. Хрущев все памятники уничтожил. Собрались мы у треста, у