Полдень XXI век, 2012 № 05 - Александр Тюрин

Потом, конечно, бегут на запад. Но планета вращается быстрее. Пешеход не в состоянии догнать уходящее солнце.

От хвоста к голове поезда катил на велосипеде раскрасневшийся обходчик.

— Что там? — крикнула женщина из соседнего вагона.

Поезд сильно дернулся.

— Пятьдесят второй эвакуировали! — обходчик с натугой крутил педали, колеса увязали в песке. — Отцеплять будем!

Поезд дернулся еще раз.

— Теперь вагонов станет меньше, а людей больше, — пробормотал Алан. — Конкуренция за место подрастет маленько. Учитывай на будущее.

Солнце перевалило зенит и устремилось, как все живое, на запад.

Чтобы догнать график, они набрали рискованную скорость. Поезд мотало так, что с трудом можно было удержаться на полке.

Вечер за окном сменился полуднем, а потом утром. Артему снился кошмар — человек, бегущий за уходящим поездом.

Когда он открыл глаза, состав шел нормальным размеренным ходом, колеса стучали, успокаивая: мы здесь.

Артем резко сел, так что закружилась голова. Контролеры с сожалением констатируют, что проездной документ недействителен, и дадут время, чтобы собрать вещи. Предполагается, что ссаженный с поезда пассажир не обязан умирать — он может двигаться на запад любыми другими средствами.

Когда-то это действительно было так. Кроме вездесущих бичей с их верблюдами были машины, автобусы, даже самолеты…

Но горючее кончается, а металл устает. Никто не может двигаться постоянно. Кроме солнца. Оно уйдет за горизонт на западе, и машины встанут, а самолеты не смогут взлететь. Спасет только уголь, только старые запасы угля, только бесконечная железная дорога.

Он взял себя в руки, выпил воды и проверил почтовый ящик возле купе.

Потом перешел в соседний вагон и, улучив момент, проверил почтовый ящик перед купе Лукича.

На самом дне лежала серая бумажка: «Управление по делам образования и досуга приглашает вас для оформления договора»… Ни имени, ни адреса указано не было.

Им все равно, кто займет позицию, в отчаянии подумал Артем. Ненужную должность все равно через месяц сократят. Нас высадят, одного за другим, через месяц, через два…

Но я же готов работать! Я могу работать! Я много могу, я умею, и я никогда, слышите? — никогда не стану бежать по шпалам за уходящим поездом!

Артем пропустил прохожих, прижавшись к стене между двумя чужими купе, с улыбкой на лице и серой бумажкой в кулаке.

Потом вернулся к себе в вагон и незаметно опустил уведомление в почтовый ящик. Вошел в купе и сел к окну, надеясь, что от ударов сердца не порвется свитер на груди.

— Почту проверял? — спросил Алан.

— Нет… Как-то не по себе. Может, ты проверишь?

Алан вышел и вернулся через секунду со смятым листком в руке:

— Поздравляю.

Артем встретился с ним глазами. Алан стоял, ухмыляясь, держа на ладони серую, влажную бумажку, на которой не было ни имени, ни адреса.

Мост был натянут через пролив еще в те незапамятные времена, когда люди в темноте не умирали. Они прятались в бункерах и пережидали ночь. Еще работали шахты и консервные заводы. Еще стояли поселения оседлых жителей, но бичи уже гоняли своих верблюдов за полярный круг, и вдоль экватора торопливо строились бесконечные железнодорожные ветки. Мост стоял с тех самых пор, и неизвестно было, сколько еще продержится.

Внизу шевелилось море. Артем сжимал в кулаке серую бумажку и смотрел на крохотные белые волны, бьющие в каменный отвесный берег. Поезд еле тащился. На крыше соседнего вагона отдыхала стая птиц — в дни равноденствия они летели, не останавливаясь, с востока на запад, только иногда присаживаясь отдохнуть на крыши вагонов.

Они были несъедобны. Перья, кости, сухожилия.

Лязгнула дверь. Артем обернулся. Лукич, с тонкой сигаретой в тонких пальцах, казался поэтом, подбирающим сложную рифму:

— Говорят, ты получил место?

Артем понял, что все еще держит листок в руке.

Поезд выкатил на твердую землю и начал набирать ход.

— Слушай, Лукич…

Действительность расползлась лоскутами.

Артем видел свои окровавленные пальцы, вцепившиеся в железные прутья ограждения. У Лукича был обрезок свинцовой трубы, он бил часто, но промахивался, как слепой, — может, оттого, что никогда в жизни никого не убивал. Артему почти удалось одолеть его, но Лукич увернулся, и Артем вдруг понял, что теряет платформу под ногами.

А в следующий момент уже катился с насыпи.

Над восточным горизонтом поднималось солнце. Шпалы слабо пахли сортиром. Рельсы еще дрожали.

Я выживу, неожиданно спокойно подумал Артем. Только не бежать на запад, как животное! У моста поезда замедляют ход. Здесь пройдет еще два или три состава до тех пор, пока солнце опустится. Лучше всего спрятаться и влезть на платформу так, чтобы часовой не увидел. Упрашивать часового бесполезно, я знаю.

Он понял, что все-таки идет на запад, и усилием воли заставил ноги остановиться. Огляделся вокруг; впервые в жизни он был один и далеко от людей. Впервые в жизни в тишине и среди степи. Запах сортира ослабел, и Артем почувствовал, как пахнут разогретая земля и жесткая, выжженная солнцем трава.

Он развернулся и пошел обратно, к мосту, и эта дорога была одним из самых трудных испытаний в его жизни. Но прежде чем он прошел хотя бы полкилометра, рельсы задрожали снова.

Поезд! Состав уже миновал мост и разгонялся на твердой земле. Бил в небо черный столб дыма. Если бы этот поезд шел точно по пути Утреннего Экспресса, Артем превратился бы в кляксу через несколько мгновений — но состав пронесся по соседней ветке. Артем успел увидеть бледные лица пассажиров, часового на открытой площадке, снова лица, прилипшие к стеклам, — физиономии людей, всю жизнь работающих на билет, трясущихся от страха потерять проездной документ. Контролер боится увольнения, проходчик боится увольнения, администратор боится заговора, и только машинист, пожалуй, ничего не боится, но много ли их, машинистов?

Поезд укатил на запад. Артем понял, что хочет пить, но бутылка и пластиковые стаканы остались в купе.

Он долго шел на восток, не понимая, куда подевался мост через пролив. Слишком поздно выяснилось, что ноги подвели его — все это время Артем шел на запад, за солнцем. Теперь оно склонялось к горизонту.

Он остановился.

Смысл? Бег за светлой стороной, страх перед темной. Плата? Страх, усилие и снова страх. Смысл?

Он спустился с насыпи, нашел место, где трава росла погуще, и лег. Уставился в небо; ну вот, это смысл. Светлое небо с едва оперившимися тенями облаков. Ночь наступит еще не скоро, но наступит для всех. Куда бежать?