Кашемировая шаль - Роузи Томас

Индия потрясла ее. Все ее представления об этой стране оказались блеклыми миражами по сравнению с действительностью. Изнуряющая жара, от которой трескалась кожа, толпы людей, муссонные дожди, льющие стеной, вонь, выбивающаяся из каждой щели, мошкара, искалеченные тела и неприкрытая нищета — вот что она видела каждый день, и это сводило ее с ума. Нерис пыталась поделиться своей тревогой с мужем, но Эван только сердился:

— Мы приехали сюда работать, дорогая. И будем работать, с Божьей помощью. У нас нет времени на эгоизм или жалость к себе.

Она хотела возразить, сказать, что не боится работы, что эгоизм ей тоже не свойственен и ей всего лишь хочется поговорить о том, что они оба видят каждый день. Но она приказала себе молчать. Эван не хотел ничего обсуждать, кроме ежедневных обязанностей. Он с головой погрузился в работу, но его упрямство и нежелание замечать очевидное были очень подозрительными. Вероятно, он сам боялся, что размышления могут завести его неизвестно куда.

Как бы то ни было, замешательство Нерис не продлилось долго. Со временем она научилась видеть не только убожество и нищету, но и поразительную живучесть и стойкость этой страны. Индия похожа на младенца — слабого, беззащитного, но обладающего сильнейшим инстинктом жизни. Желание жить мелькает в глазах нищего, когда он протягивает сложенные горстью руки и получает самую мелкую монету. Этот же инстинкт заставляет женщин с утра до вечера гнуть спину в поле, мужчину — сидеть целый день у пыльной дороги, топить торфом маленькую печь и продавать вкусный чай. Нерис взяла за правило заходить к одному такому продавцу во время ежедневной прогулки и выпивать чашечку чая, сидя на трехногом табурете. Продавец усаживался прямо на пыльную обочину. К сожалению, она не могла даже представить себе, что кто-то из этих людей примет христианскую веру. Им не требовалось утешение, они попросту не замечали своих бед и верили в своих богов. Еще один, христианский, ничего не мог изменить в их жизни.

Она всеми силами боролась с собой, но зерно сомнения быстро пустило корни в ее душе.

Эван работал с утра до ночи: проповедовал, писал письма, читал и ездил в отдаленные деревни. В основном Нерис занималась тем, что преподавала в школе и пыталась договориться с домашней прислугой, чьи ухмылки и подчеркнутая вежливость выводили ее из себя. У нее было много свободного времени. Она начала помогать в госпитале. С медсестрами было гораздо веселее, чем с женами миссионеров. Ее любимым занятием стала помощь в родильном зале. Нерис помнила первые роды, на которых она присутствовала, словно это было вчера. Роженица была моложе Нерис и уже родила двоих детей. Женщина мучилась и кричала долгих два часа, все это время Нерис вытирала ей лицо губкой и, как могла, старалась успокоить ее. Но как только ребенок появился на свет, мать протянула к нему руки с улыбкой, которая озарила всю комнату. Нерис вынуждена была отвернуться, чтобы вытереть набежавшие слезы полотенцем.

При мысли о ребенке руки Нерис сами собою опустились на живот, который сейчас ощущался дряблым. Она запрещала себе делать это жест, но безуспешно. Прошло меньше месяца с тех пор, как ее первая беременность закончилась выкидышем, и она уверяла себя, что совсем скоро снова будет вынашивать ребенка. Она чувствовала себя больной и измученной. Она так долго не могла зачать первого, но все будет хорошо, правда? Если только на нее не пала кара Господня за то, что она не верит в Него. Нерис мрачно улыбнулась в темноту. Если она не верит в Бога, то почему воспринимает свои беды как Божью кару? «Подумай о чем-нибудь другом», — посоветовала она себе. Эван вздохнул во сне и повернулся на другой бок, спиной к ней. Когда Эвану предложили поехать в Лех и заменить там пастора, умершего от дизентерии, он долго объяснял Нерис, что они могут отказаться. Миссионерство — это в первую очередь зов души и желание нести людям добро, а не выполнение чьих-то приказов. Также он предупредил, что жизнь там будет очень сложной. Лех находится высоко в горах, туда ведут только две дороги, да и те на полгода оказываются в снежном плену. Там почти нет европейцев, нет больницы, а местные жители, наверно, еще менее восприимчивы к слову Господа, чем жители Шиллонга.

Нерис тогда посмотрела ему в глаза.

Эван хотел поехать именно потому, что будет очень сложно. Лех даст ему шанс продемонстрировать миссионерское рвение перед Господом и начальством. Лех станет местом великого самоотречения для преподобного Эвана Уоткинса. И Нерис поняла, что бедный Эван на самом деле был невысокого мнения о себе. Он сомневался в себе, в своих способностях, его не устраивали те достижения, которые у него уже были. Тяжелый труд и суровые испытания, наверное, должны компенсировать нехватку самоуважения и любви к себе. Он даже отказывался от пищи. Нерис старалась придумать для него питательные блюда, чтобы хоть как-то поддержать тающие силы. Муж был изможден, щеки впали, скулы резко выступали на худом лице. Он часто болел, его мучила лихорадка и боли в желудке. «Я буду любить тебя еще сильнее, — мысленно поклялась она, — чтобы вернуть ту любовь, которую ты сам у себя отнимаешь».

Нерис погладила его по щеке и поцеловала в лоб.

— Конечно же мы поедем. Я буду очень разочарована, если мы этого не сделаем. Это путешествие станет настоящим приключением.

Она слышала страшные легенды о дороге из Манали в Лех.

Ночью, когда они лежали в постели, Эван взял ее за руку и прошептал:

— Дорогая?

Это был его условный знак. Нерис придвинулась ближе, собирая ночную сорочку на бедрах, и прошептала:

— Да.

Она специально сказала это у самых его губ, так, чтобы он почувствовал тепло ее дыхания. Пожалуй, он не считал их соития греховными. В конце концов, они были женаты! Преподобный Джеран Рид, его друг и учитель, сочетал их браком в церкви перед лицом Господа. Но… Наверное, проблема была в том, что он стеснялся получать удовольствие. Он никогда не стремился продлить их соитие или усилить приятные ощущения. Он не ласкал ее тело и старался как можно быстрее закончить. Нерис не задумывалась, заслуживает она эти приятные минуты или нет, но с самого первого раза она поняла, что ей нравится близость. Вначале она пыталась представить себе, каким бы был их брак, если бы Эван относился к плотским утехам точно так же, как и она. Наверное, они бы не выбирались из постели. Но после двух лет замужества она научилась усмирять свои фантазии.

Эван принял приглашение поехать в Лех, и чета Уоткинсов отправилась в долгое путешествие в Ладакх. Несмотря на удушающую жару равнин, контрастирующую с прохладой Шиллонга, Нерис понравилось ехать на поезде и в Калькутту, и в Дели. На каждой станции их вагон штурмовали продавцы с корзинками, в которых лежали порции риса и кари, разносчики чая звенели маленькими колокольчиками, женщины умоляюще протягивали к пыльным окнам корзины со спелыми фруктами. Нерис купила всего понемногу и разложила съестное на белой салфетке — специально, чтобы соблазнить Эвана, который всю поездку просидел, уткнувшись в книгу. А затем она часами смотрела на Индию, проносившуюся за окнами поезда. Рисовые поля, тележки, запряженные буйволами, глинобитные домики сменялись душными городами с нарывающими волдырями трущоб и многоэтажек, за ними появлялись лагеря, где целые семьи жили под рваными брезентовыми навесами почти что на железнодорожном полотне; дым от бесчисленных пожаров рассеивался в смрадном воздухе. Затем пейзаж резко менялся: вновь тянулись зеленые рисовые поля и светло-коричневые пятна вспаханных огородов. Словно чумазых городов и вовсе не существовало.