Седьмой круг ада - Игорь Болгарин

Юра, уверенный, что Старцевы не хотят понять его из-за каких-то своих интересов, в порыве отчаяния провел страшную параллель. Несколько месяцев назад в Киеве, когда он жил в семье тетки, заговорщики из подпольного Национального центра использовали его в своих целях. А потом, когда организация была раскрыта и начались аресты, хотели его убить, чтобы все, что было ему известно, не узнали чекисты. Положение, в котором он оказался нынче, можно было сравнить с киевским. Разница лишь в одном: теперь он мешал не белым заговорщикам, а красным!

Юра выкрикивал это Старцевым, и смотреть на него было страшно. Иван Платонович бледнел и хмурился. Наташа, убитая пусть детской, но все равно чудовищной несправедливостью, лишь молила Юру говорить тише.

Когда Юра наконец умолк, заговорил Иван Платонович:

– По всем законам и правилам, нам с Наташей надо было бы бегом бежать из Харькова сразу после того, как ты принес письмо Павла Андреевича. Мы не сделали этого, хотя вполне, смею тебя уверить, понимали, чем рискуем. Мы не сделали этого, потому что есть долг. Пока идет война, мы с Наташей больше нужны здесь, чем за линией фронта. Что такое долг и честь, тебе, надеюсь объяснять не надо. В своем письме Павел Андреевич просил позаботиться о тебе. В этом мы тоже видели свой долг. Но тем непростительнее оскорбление, которое ты наносишь нам!.. Тебе нужна полная свобода? – Иван Платонович подошел к запертой, по обыкновению, двери, вставил в замок ключ. – Ты свободен! Тебя никто не удерживает. Ты достаточно взрослый человек и вправе поступать как хочешь. Но знай: выйдя за порог этого дома, себя ты, быть может, и не погубишь, а нас с Наташей – обязательно! И тем самым только осложнишь положение Павла Андреевича, которое и без того ужасно.

Слушая Ивана Платоновича, Юра угрюмо смотрел себе под ноги. Наташа, не выдержав, обняла его, и он, по-детски беспомощно уткнувшись ей в плечо, тихо и горько, давясь слезами, заплакал. Эта минута стала переломной в их отношениях. И хотя в дальнейшем тоска Юры не уменьшилась, особых хлопот с ним у Старцевых больше не было. Во всем доверившись им, он терпеливо, мужественно переносил и вынужденное свое заточение, и связанную с этим бездеятельность, и необыкновенно медленный шаг времени, пока не сулящего никаких, даже самых слабых, надежд.

Юра не спрашивал, как и чем можно помочь Кольцову, был внешне спокоен, послушен. И только заглянув в глаза мальчишки, можно было догадаться, как глубоко он страдает.

Иван Платонович и Наташа и видели, и разделяли эту вызванную тревогой за судьбу Кольцова боль.

…Весть о том, что в роли старшего адъютанта командующего Добровольческой армии долгое время был красный разведчик, прокатилась по белому тылу и войскам подобно взрывной волне от фугаса огромной мощности – мгновенно, громогласно, грозно. Наверное, и Ковалевскому, и Щукину, и многим-многим другим хотелось бы скрыть это воистину страшное происшествие. Да что там!

Что сделал капитан Кольцов с английскими танками, уж где-где, а в Харькове стало известно сразу. И пошло, и покатилось… Как взрывная волна: оглушая что людей военных, что обывателей, разрушая убежденность и веру.

Добираясь до фронтового офицерства, слухи обрастали самыми невероятными, фантастическими подробностями. Боевого энтузиазма все это, понятно, не добавляло.

Можно сказать с уверенностью: даже в то время, когда беспомощный, еще не пришедший в сознание Кольцов был прикован к больничной койке, имя его и связываемые с ним легенды продолжали дело, которому он служил.

Дальнейшее сокрытие тайны было невозможно. Потому-то и появилась в конце концов в газете Добрармии короткая, будто сквозь зубы продиктованная, заметка о Кольцове.

Наташе это скупое известие принесло облегчение – пусть и недолгое, относительное, но достаточное для того, чтобы выйти из оцепенения. Теперь она точно знала: Кольцов жив – так, значит, и борьба за его жизнь будет продолжена! Пожалуй, только тогда и поняла она до конца, как дорог ей этот человек. Поняла, что любит Павла давно, еще с детских лет.

Пока Кольцов был на свободе, Наташе достаточно было хотя бы изредка видеть его: каждая, пусть даже мимолетная встреча с ним окрыляла, давала заряд энергии и бодрости.

Конечно же, она чувствовала, что Павел относится к ней с дружеской нежностью, не больше. Безошибочным женским чутьем она догадывалась, что он любит другую – Таню Щукину, и мучилась от этого, не желая признаться даже себе, как уязвлена ее гордость. И конечно, где-то в глубине души она надеялась, что рано или поздно Кольцов сам во всем разберется и поймет, что рядом с ним все это тяжелое время, деля опасности и тревоги, ничего не требуя взамен, жила та, которую он привык считать всего лишь другом. И вот тогда…

Что будет тогда, Наташа представляла довольно смутно, однако заранее с великодушием истинно любящего человека готова была простить ему и Таню, и все свои переживания.

Провал и арест Кольцова навсегда, как думалось Наташе, разлучит его с дочерью полковника Щукина. Теперь он, томящийся в тюрьме, принадлежал только ей, Наташе. Но чем больше убеждалась Наташа, что Кольцову трудно, практически невозможно помочь, тем отчетливее осознавала, что ее ревность тускнеет и готова исчезнуть вовсе: пусть любит он кого угодно, пусть не суждено будет им больше никогда встретиться, лишь бы минула Павла угроза смерти!

Наташа была уверена, что о ее душевных, хранимых в строжайшей от всех тайне страданиях никто не знает. Однако Иван Платонович все хорошо видел и понимал. Но, зная, что помочь дочери не в силах, и вдвойне страдая от этого, молчал…

Впрочем, на первом плане у Старцевых все равно оставалось дело. Прежде всего нужно было срочно связаться с Центром, чтобы сообщить товарищам о судьбе Кольцова, затребовать инструкции для работы в новых условиях, предупредить о вынужденной смене адреса.

Эстафета, которой пользовались они уже несколько месяцев, работала безотказно. Но сразу возник вопрос: кому идти за линию фронта? Ивану Платоновичу с его характерной высокой, сухощавой фигурой и запоминающимся, будто из гранита вырубленным лицом? Вряд ли. Вероятность ареста его подстерегала в самом начале пути, едва бы он появился на улицах Харькова. Да и возраст его не очень подходил для трудного, рискованного путешествия. Отправиться за линию фронта готова была Наташа. Но тогда отец и Юра остались бы одни, запертые в четырех стенах.

Рискуя, Наташа несколько раз выбиралась в город и наконец с трудом вышла на связь с одной из подпольных групп. И как ни трудно было в те дни подпольщикам, помощь Наташе была обещана.

Подходящего человека отыскали быстро. Пекарь Лука Портнов, храбрец и весельчак, уже не раз ходил за линию фронта по чекистской эстафете.