Пламя моей души - Елена Сергеевна Счастная

— Ты не знаешь Чаяна, — возразила Зимава чуть погодя, думая, что Оляна уже и не слышит — заснула.

Но та шевельнулась внезапно, словно вздрогнула.

— А ты знаешь как будто. Уж прости, а то, что ложе с ним делила, ничуть тебя к нему ближе не сделало. Как был сам по себе, так и…

— Да знаю я.

Вот и хотела она вызволить Радана из власти остёрцев — потому как надежды ни на Елицу, ни на княжичей, милость их, уже давно не осталось. Опасный план предложил Эрвар. Да все они были у него один другого опаснее. И Ледена убить, сговорившись с зуличанами, которым, признаться, оба княжича поперёк горла стояли теперь, он придумал — жаль только, ничего не вышло. И теперь вот — Радана выкрасть да снова в стенах городских укрыться, а там уж никого не пускать. А с воеводой Буяром можно и в детинце справиться. А там вече решит Радана малолетнего на стол княжеский возвесть — предательница Елица тут никому не нужна. Уж больно близко с остёрцами знается последнее время.

Всё казалось просто, если вот так размышлять, лёжа в темноте и пытаясь разглядеть свод бревенчатый над головой. Складно, как и должно быть. А всё равно — страшно.

Зимава заморгала часто, чувствуя, как режет глаза бессонная ночь. Встала с лавки своей и, нашарив платок в ближайшем сундуке, вышла из горницы, а там — в переход между теремами. Княжеский сейчас почти пустовал: Буяр не хотел занимать никаких покоев — спал в дружинной избе вместе со своими кметями. Хоть и гридней в хоромах оставил: чтобы слушали и смотрели за теми, кто ещё недавно был здесь хозяевами.

Тёплая ночь, звёздная настолько, что небо казалось почти белым, обхватила ласково за плечи, тронула распущенные по плечам волосы, бросила паутинкой в лицо спутанные от метаний по подушке пряди. Обдали сверчки почти ощутимыми кожей трелями, тревожа в душе что-то глубинное, из детства самого. Как бывало, сбегала Зимава с подругами вот такими ночами из дома — гулять и звёзды смотреть, разлегшись в траве на лугу за околицей.

— Что же тревожит тебя, Зимава? — долетел со спины голос будто бы из сна.

Она так и подумала поначалу, решив, что случайно задремала, оперевшись на перила резные. И хотела было даже на этот вопрос сама себе ответить, но за ним прозвучали и шаги тихие. Скользнула по спине тяжёлая широкая ладонь — и рядом встал Эрвар. Там, где привычно было его видеть всегда.

— Чего не спишь? — она удивилась вяло — на другое и сил уже не хватало.

— Ты не спишь, и я не сплю, — просто ответил он.

Зимава подняла на него взгляд, рассматривая суровое, грубо высеченное лицо. Белые пряди выбритых с одной стороны головы волос падали густым чубом на другую: своих шрамов он не скрывал. Показывал нарочно. Чёрное небо в небрежно брошенной по нему муке звёзд делало глаза варяга и вовсе глубоко синими, отражаясь в них. Как море северное, верно. Таким Зимава представляла его себе, хоть и не видела никогда. Она подняла руку и провела кончиками пальцев по длинному рубцу вдоль виска Эрвара. Он резким движением поймал её руку.

— Я не княжич твой, Зимава. Молодой, глупый. Со мной играть не надо, — взглянул искоса.

— Я не играю, — она вывернула запястье, высвобождаясь. — Понять хочу просто…

— Что? — варяг нахмурился.

— Почему ты служишь мне? И убивать решаешься, хоть никто мне не угрожает?

Он ничего отвечать не стал. Подтянул к себе ближе и обхватил рукой за талию. Впечатались его губы крепким поцелуем, выпили дыхание — до помутнения в без того шалой уже голове. Натянулись волосы, когда намотал их Эрвар на кулак. Потянул вниз и по шее губами прошёлся, языком между ключиц. А ладонь его с талии спустилась, смяли пальцы округлости, сильно, до боли. И отпустили.

— Не девчонка ты, Зимава, — проговорил он, касаясь губами уха. — Всё понимаешь. Убью за тебя любого, глотки вырывать стану голыми руками, если скажешь.

— И ничего взамен не попросишь? — просипела она, чувствуя мягкие поглаживания ниже спины.

А волосы-то он ещё не выпустил, так и держал, заставляя запрокинуть голову. И обдавал горячим дыханием кожу шеи.

— Просить не стану. Я брать привык. Когда нужно.

Он выпустил Зимаву из объятий, вовсе не ласковых, но волнующих, наполняющих душу смятением. А мысли — воспоминаниями о том, что случилось всего раз, как стала она невестой Бориле. Как поймал её в хоромах Велеборских уехавший с ней из отчего дома вместе с некоторыми соратниками молодой варяг. И обнимал, помнится, так же крепко, целовал неистово и уговаривал бросить всё — уехать с ним. Да она тогда уже княгиней себя считала. И о том, что тяга такая у Эрвара к ней — не знала вовсе. Растерялась, разозлилась дюже и приказала больше не касаться себя — иначе мужу будущему всё расскажет, а там и выгонит тот его взашей.

А теперь иначе всё выглядело. Единственным верным ей человеком остался варяг. И за него только и приходилось цепляться. А Чаян поплатится ещё за то, что так легкомысленно с ней поступил. За то, что быстро променял одну юбку на другую.

Эрвар просто стоял теперь рядом с ней, словно ничего только что не случилось, и казалось, что мысли все её знает наперёд. И все — поддерживает. Только как начало затягиваться молчание и прохлада ночи пробралась под одежду, варяг вздохнул:

— Иди спать, Зимава. Завтра с утра в путь.

Она тут же повернулась и пошла к себе. А там лишь голову донесла до подушки, как уснула. Да утро пришло скоро.

Загомонили кмети во дворе, заверещали, громко переговариваясь, отроки и конюшата. Загромыхало что-то — и Зимава открыла воспалённые глаза, которые тут же заслезились. Оляна уж поднялась, оказывается — а она и не услышала.

Скоро и выходить время пришло: ждали её одну. А она всё стояла в горнице своей да с повоем справиться не могла: казалось, что не так повязывает, неудобно, криво, а то и вовсе не той стороной. Подруга стояла за её плечом, не вмешиваясь, но всё равно раздражая. Но сборы всё ж были окончены — и Зимава спустилась во двор.

За ночь ветер нагнал туч, и текли они по небу теперь непроглядным кудлатым туманом, что спускал свои щупальца, казалось, к