Последняя теорема - Артур Кларк

Ранджит так и сделал, едва закончились занятия. Сев к одному из установленных в холле компьютеров, он быстро нашел сайт лаборатории реактивного движения и скачал великолепное фото лунного кратера под названием Моулсворт.

Кратер действительно оказался впечатляющим — почти двести километров в диаметре. Хотя дно было почти плоским, поверхность испещрили десятки метеоритных воронок меньшего размера, а в одной даже возвышался посередине величественный пик. Ранджит вспомнил, как они с отцом навещали могилу Моулсворта в Тринкомали. Вот бы рассказать ему про названный в честь ученого лунный кратер. Но это, скорее всего, невозможно.

Остальные предметы, естественно, были совсем не такими интересными, как астрономия. Ранджит записался на курс антропологии, поскольку надеялся без особых усилий ее одолеть. И вправду, предмет оказался несложным, вот только жутко нудным. Еще юноша решил заняться психологией, потому что захотел узнать побольше о синдроме ГСШМ. Но на первой же лекции преподаватель заявил, что не верит в ГСШМ, что бы по этому поводу ни говорили другие профессора. («Если от мультаскинга люди тупеют, то как же любому из вас удается получить диплом?») И наконец, Ранджит записался на курс философии, также предположив, что она не потребует непосильного труда.

Тут он ошибся. Профессор де Сильва имел дурную привычку еженедельно устраивать контрольную работу. Это еще можно было пережить, но вскоре профессор потребовал, чтобы его студенты зубрили наизусть множество дат.

Поначалу Ранджит честно пытался заинтересоваться этим предметом. На его взгляд, он не совсем зря потратил время, познакомившись с Платоном и Аристотелем. Но когда профессор де Сильва перешел к средним векам и начал рассказывать студентам о таких мыслителях, как Пьер Абеляр и Фома Аквинский, дело пошло хуже. Ранджита не особенно интересовала разница между эпистемологией и метафизикой; его не мучил вопрос о существовании Бога, и ему не хотелось до дрожи узнать, что на самом деле представляет собой реальность. Так что увлечение философией умерло, едва успев родиться. Но что отрадно, изучение других планет Солнечной системы не наскучивало, а, наоборот, увлекало все сильнее. Особенно разыгралось воображение Ранджита, когда на следующем занятии доктор Форхюльст заговорил о возможности полетов на другие планеты — по крайней мере, на пару-тройку наименее опасных для человека.

Форхюльст прошелся по списку. Меркурий… Нет, вряд ли вы захотите там побывать — слишком жарко и сухо, хотя, похоже, есть вода, вернее говоря, лед на одном из полюсов. Еще хуже выглядит Венера, окутанная облаками углекислого газа, задерживающими тепло.

— Это те самые облака, — сказал студентам Форхюльст, — которые у нас на Земле вызывают глобальное потепление, но я надеюсь, что в один прекрасный день нам удастся его предотвратить. По крайней мере, самые худшие его последствия. На Венере, — добавил Форхюльст, — эти самые худшие последствия привели к тому, что на поверхности планеты может плавиться свинец.

Следующей в списке была Земля.

— Землю заселять нужды нет, — пошутил Форхюльст, — так как это, по всей видимости, сделано кем-то или чем-то давным-давно. — Не дав студентам времени отреагировать, профессор продолжал: — А теперь давайте взглянем на Марс. Хотим ли мы его посетить? И, что более интересно, есть ли там жизнь? Этот спор ведется веками.

По словам Форхюльста, американский астроном Персиваль Лоуэлл не только считал, что жизнь на Марсе есть, но и допускал существование высокоразвитой в техническом отношении цивилизации, представители которой сумели построить грандиозную сеть каналов, обнаруженную на поверхности планеты Джованни Скиапарелли. С появлением более совершенных телескопов — и не без помощи покойного капитана Перси Моулсворта из Тринкомали — эта идея была разрушена, поскольку было установлено, что «каналы» Скиапарелли — всего лишь случайные пятна, игра света и тени. Только за счет оптической иллюзии они вытянулись для Скиапарелли в прямые линии. Конец этому спору положили полеты трех первых аппаратов серии «Маринер», которые отправили на Землю снимки поверхности Марса. Поверхность оказалась безжизненной, холодной, покрытой кратерами.

— Но впоследствии, — продолжал доктор Форхюльст, — мы получили более качественные снимки поверхности Марса, по которым можно предположить, что когда-то там текли реки. Теперь от них остались только высохшие русла. Поэтому сторонники жизни на Марсе снова оказались на коне. А затем, — добавил профессор, — маятник качнулся в другую сторону. И какая же точка зрения верна? — Доктор Форхюльст обвел взглядом аудиторию и усмехнулся. — Думаю, выяснить это можно единственным способом. Отправить на Марс экспедицию, и желательно снабдить ее всем необходимым для бурения и раскопок. — Немного помолчав, он добавил: — Предвижу ваш вопрос: зачем нужны раскопки на Марсе? Но прежде чем я отвечу, скажите, о какой планете Солнечной системы мы еще не поговорили?

На миг воцарилась тишина. Студенты, загибая пальцы, считали: Меркурий, Венера, Земля, Марс… Наконец девушка, сидевшая в первом ряду, громко проговорила:

— Вы имеете в виду Луну, доктор Форхюльст?

Профессор взглянул на табличку.

— Именно так, Рошини. Сейчас мы уделим ей внимание, но сначала позвольте показать вам несколько снимков места, где я побывал. Это Гавайи.

Форхюльст повернулся к настенному экрану, и там появилось изображение. Снимок был сделан ночью: темный склон горы, спускающийся к морю и испещренный красными огненными вспышками — похоже на костры, зажженные огромным войском. Там, где «костры» соприкасались с морской водой, происходило нечто вроде фейерверка. Над водой летали огненные метеоры.

— Это Гавайский архипелаг, — сказал Форхюльст, — остров Гавайи. Извержение вулкана Килауэа, и то, что вы видите, — стекающая в море лава. По мере ее продвижения образуется корка, нечто вроде труб из затвердевшего камня, по которым течет жидкая лава. Но порой лава вырывается из этих труб, и тогда вы видите отдельные вспышки.

Он дал студентам возможность погадать, почему они смотрят на снимок Гавайского вулкана, когда разговор зашел о Луне. Затем Форхюльст нажал кнопку на пульте. На экране возник новый снимок: профессор вместе с довольно миловидной молодой женщиной в купальнике-бикини. Они стояли посреди тропического леса у заросшего лианами входа в пещеру.

— Это Анни Шкода, — сообщил аудитории доктор Форхюльст. — Она была моей научной руководительницей, когда я работал над диссертацией в Хило, — и пусть вам не лезут в голову никакие фантазии: через месяц после того, как был сделан этот снимок, она вышла замуж. Мы собираемся проникнуть внутрь того, что американцы называют лавовой трубой или туннелем Терстона. Я предпочитаю гавайское название — Нахуку, потому что на самом деле человек по фамилии Терстон никакого отношения к этой трубе не имел. Он был всего лишь газетчиком, ратовавшим за создание Национального вулканологического парка. Откуда взялись эти трубы? Четыреста или пятьсот лет назад произошло извержение вулкана Килауэа, а возможно, более древнего вулкана, Мауна Лоа. Излилась лава, при этом сформировались трубы. Постепенно вся жидкая лава вытекла из труб, и остались огромные каменные туннели. Со временем они покрылись песком, глиной и бог знает чем еще, но никуда не делись. — Он немного помолчал и снова обвел взглядом ряды студентов. — Кто-нибудь хочет угадать, какое отношение все это имеет к Луне?