Секреты балтийского подплава - Олег Стрижак

Часть четвертая

Есть в истории обороны Либавы ещё один неприятный эпизод. Упоминание о нём можно найти в книге Грищенко "Соль службы".

"—...этот самый Грязный предал своих курсантов, занимавших оборону Либавы с юга, и переметнулся на сторону врага — Такой концовки можно было ожидать,— сказал я" (с. 26).

Грищенко мог ожидать "такой концовки", потому что хорошо знал человека по прозвищу Иван Грязный: он был у Грищенко в училище командиром роты (см.: "Соль службы", сс. 21-22). Грищенко, по причине цензуры, не называет ни фамилии, ни должности предателя. Устное предание гласит, что это — генерал-майор береговой службы Благовещенский, начальник военно-морского училища ПВО.

Когда Н. Г. Кузнецов пишет (см.: "Курсом к победе", с. 15), что бесспорной ошибкой наркомата ВМФ было размещение в Либаве училища ПВО, в этой фразе, возможно, присутствует сожаление, что и выбор начальника училища был ошибкой.

Читатель, знающий повесть Сергея Колбасьева "Арсен Люпен", помнит старшего лейтенанта, имеющего прозвище Иван Дерьмо. Это "литературный портрет" Благовещенского. Перед революцией Благовещенский был в Морском корпусе командиром взвода, а Сергей Колбасьев кадетом. Колбасьев пишет, что Ивана Дерьмо списали в корпус за неспособность служить на флоте, и что прозвище его было вполне заслуженное.

Интересно, что такой офицер в Cоветское время благополучно миновал все чистки (а "бывших" уничтожали безжалостно — см. об этом: Зонин С. Теория и практика перманентного уничтожения. Из истории гибели офицерского корпуса российского флота.— "Звезда", 1994, № 9) и стал генерал-майором.

Его настолько ценили, что сделали начальником училища.

Сергей Колбасьев написал правду про Ивана Дерьмо. Колбасьева вскоре расстреляли. И в газетах писали: "подлый наймит одной иностранной разведки Колбасьев" ("Известия", 1937, 23 июля).

А к фашистам на второй день войны убежал генерал-майор Дерьмо.

История минирования кораблей Балтфлота в сентябре 41-го загадочна — как почти всё в войне на Балтике. На моряков минирование кораблей подействовало очень тяжело. Грищенко пишет в "Соли службы" о сентябрьских днях 41-го: "Все подводные лодки приняли в свои отсеки по две-три глубинные бомбы и легли вокруг Кронштадта на грунт. (...) Свободные от вахты не спят, молча лежат на койках. Кажется, что напряжение висит в воздухе. С минуты на минуту может поступить приказ..." (cc. 101-102).

Александр Зонин рассказывает в своих записках о встрече с командиром соединения подводных лодок А. В. Трипольским на плавбазе "Смольный" осенью 41-го: "...Саша не был в настроении дружески изливаться и расспрашивать. Он тяготился моральной обстановкой. Именно в те дни паникеры от разговоров о вероятной сдаче города переходили к требованиям подготовить корабли к взрыву (...). Невероятная чепуха! Но такая мерзкая и липучая мыслишка, однако, еще не была резко осуждена" ("Писатели Балтики рассказывают", М., "Сов. пис.", 1981, с. 201). Зонин относит этот разговор к ноябрю — явно из "цензурных" соображений. К ноябрю все корабли уже были разминированы.

Время действия, без сомнения,— сентябрь. Но кто же эти "паникеры"? Кому принадлежит "мерзкая и липучая мыслишка" уничтожить Балтийский флот?

Н. Г. Кузнецов (см.: "Курсом к победе", сс. 119-121) говорит чрезвычайно интересную вещь: приблизительно в сентябре 42-го года "в адрес Сталина пришла телеграмма. Автор ее, очевидно не знавший всех подробностей, обвинял командующего флотом В. Ф. Трибуца в паникерстве и преждевременном минировании кораблей. Копия этой телеграммы была и у меня..."

Очень хочется посмотреть на эту телеграмму: каков её настоящий текст? И чья там подпись?

Возможно-ль "вычислить" автора телеграммы?

Предположим: это не командир Балтфлота, и не Ленинградский чиновник, иначе бы Трибуц или Жданов ему голову откусили. Он, вероятней, "визитёр" из Москвы, в сентябре 42-го приехал в Ленинград в первый раз, и с изумлением (нажаловались?) узнал о фокусах Трибуца годичной давности. Он — важная персона, коли имеет право обращаться сразу к Сталину. Если он рангом выше Кузнецова — зачем он шлет копию Кузнецову? Кто из "подходящих фигур" приезжал примерно в сентябре 42-го на Балтфлот?

И взгляд мой обращается в сторону Рогова. члена ЦК ВКП(б).

Перед войной Рогов стал начальником Главного политуправления ВМФ. Армейский комиссар 2 ранга, затем генерал-полковник, имел ряд высших орденов, в том числе первую степень Ушакова и Нахимова, в 46-м за что-то понижен, сделан членом Военного совета ПрибВО, и в 49-м, пятидесяти лет от роду, неизвестно от чего умер. Писатели, которые служили в войну на флоте и знали Рогова, вспоминают о нем с симпатией. Занятно пишет о Рогове Александр Крон ("Капитан дальнего плавания", М., "Сов. пис.", 1984. с. 162):

"В сорок втором прибыл к нам на Балтику начальник Главного политуправления ВМФ армейский комиссар 2-го ранга Иван Васильевич Рогов. С этим могущественным человеком я за время своей службы встречался дважды и сохранил о нем добрую память. Во флотских кругах его называли Иваном Грозным — и не без оснований. Он был действительно крут, но в нем привлекала оригинальность мысли, шаблонов он не терпел.

Летняя кампания в то время была в разгаре, у подводников были успехи. Разобравшись в обстановке, Рогов выступил на совещании работников Пубалта с поразившей всех речью. "Снимите с людей, ежечасно глядящих в глаза смерти, лишнюю опеку,— говорил он.— Дайте вернувшемуся из похода командиру встряхнуться, пусть он погуляет в свое удовольствие, он это заслужил. Не шпыняйте его, а лучше создайте ему для этого условия..." Речь армейского комиссара была воспринята с интересом, но и с недоверием. И даже воспринятая как директива больших последствий не имела". Разгар боевых действий подводников в летней кампании 42-го: конец августа — начало октября. Примечательны и слова Крона (который тогда служил в многотиражке на бригаде подплава), что Рогов "разобрался в обстановке".

Если телеграмму Сталину с обвинением Трибуца в паникерстве послал действительно Рогов, можно догадаться, почему Кузнецов не называет его имени.

Нарком Кузнецов, судя по всему, не любил своего заместителя, армейского комиссара Рогова. Он почти не упоминает Рогова в своих мемуарах, а ведь работали они вместе семь лет, из них шесть приходятся на Вторую мировую войну... Кузнецов пишет, что автор телеграммы "очевидно, не знал всех подробностей".

О каких подробностях речь?

Кузнецов рассказывает: Сталин в сентябре 41-го велел ему составить телеграмму на имя Трибуца с приказанием подготовить корабли Балтийского флота к взрыву. Разговор происходил на другой день после назначения Жукова в Ленинград вместо Ворошилова... "Я такой телеграммы подписать не могу",— отвечает Сталину нарком Кузнецов, и поясняет: "Чтобы дать такое ответственное задание, требуется особый авторитет и одних указаний Наркома ВМФ недостаточно".

"После короткого размышления Сталин приказал мне отправиться к начальнику Генерального штаба и заготовить телеграмму за двумя подписями: маршала Б. М. Шапошникова и моей. Против этого я уже возражать не мог". Шапошников ("как и предполагал" Кузнецов) категорически отказывается подписывать такую телеграмму.

"Решили заготовить телеграмму и вдвоем отправиться к Сталину, чтобы убедить его поставить свою подпись.

Сталин согласился. Однако документ оставил у себя".

Кузнецов ничего не пишет о том, подписал ли Сталин этот документ, была ли отправлена эта телеграмма на Балтийский флот... странное умолчание.

Кузнецов лишь говорит: "Можно понять И. В. Сталина, почему ему не хотелось подписывать директиву".

А когда же в действительности были заминированы корабли Балтфлота? Грищенко пишет четко: 5 сентября его лодка "Л-3" перешла в Кронштадт и легла на грунт — уже с глубинными бомбами в отсеках (см.: "Соль службы", с. 101).

Знает ли нарком Н. Г. Кузнецов эту правду? На той же странице, где речь идет о телеграмме, обвиняющей Трибуца "в паникерстве и преждевременном минировании кораблей", Кузнецов туманно замечает: "Следует сказать, что предварительная разработка плана уничтожения кораблей (...) на Балтийском флоте проводилась уже с конца августа" ("Курсом к победе", с. 120). Флот пришел в Кронштадт 29 августа, пережив кошмар и тяжелые потери Таллинского перехода.

Трибуц (адмирал в отставке, доктор исторических наук) пишет в строго научном очерке: "29 августа противник захватил Тосно и 30 августа вышел к с. Ивановское на левом берегу Невы. Наших войск там было недостаточно. Создалось критическое положение. Фронт не располагал резервами. Противник, видимо, уже считал, что с выходом к Ивановским порогам он почти захватил Ленинград" ("Краснознаменный Балтфлот...", М., "Наука".1973, с. 155). Видимо, не только противник считал, что дни Ленинграда сочтены.