Щит побережья, кн. 2: Блуждающий огонь - Елизавета Дворецкая

С лица Брендольва спало напряжение, он с трудом подавил явный вздох облегчения, но не смог сдержать улыбки. В душе вскипело яркое ликование, хотелось кричать от радости. Спасена! Ингвильда будет спасена, и не кем-нибудь, а им, Брендольвом! Отныне ее жизнь зависит только от его доблести! И этим самым она в полной безопасности! Сейчас Брендольв без колебаний вышел бы в одиночку против целого войска. Уж теперь она узнает, светлая богиня со звездными глазами, что за человек Брендольв сын Гудмода! Душу приятно грела мысль, что Ингвильда будет ему благодарна за спасение. Не так давно Брендольва делало счастливым только то, что она удостоила его словом, а теперь он уверенно воображал ее своей женой – и женой любящей! Золотое колечко, подаренное ею после боя коней (ни на один палец Брендольва оно не налезло, и он носил его на ремешке на шее), уже казалось предзнаменованием совместного будущего. О Хельге он даже не вспомнил – по сравнению с возможностью получить Ингвильду все остальное казалось ерундой.

В этот вечер Брендольв заснул мгновенно, усталый и счастливый, полный самых радужных ожиданий, как будто его не ждали впереди близкие битвы. Впрочем, разве не с битвами было связано исполнение всех его надежд? Все-таки он получит все, чего хотел, уезжая из дома: дружбу и уважение конунга, воинскую славу, богатство… да еще и такую девушку в жены, о которой и не мечтал, потому что не знал, что такие бывают. Так да здравствуют битвы, настоящая жизнь смелого сердца! Счастье с гулом и треском пылало в душе Брендольва, как исполинский костер, что, однако, не помешало ему заснуть раньше, чем голова коснулась подушки – глубоко и без сновидений.

Но судьба хитра и завистлива – бурное счастье даже в бурных душах не бывает слишком долгим.

Наутро Брендольв столкнулся в сенях с Оддбрандом Наследство.

– Послушай! – окликнул Брендольв хирдмана. – Где йомфру Ингвильда? Не передашь ли ты ей, что я хочу с ней говорить?

Оддбранд ответил не сразу, а сначала окинул Брендольва неторопливым, внимательным взглядом из-под полуопущенных век, точно оценивал, а стоит ли вообще с ним разговаривать. Можно было подумать, что Оддбранд начисто его забыл. Это показалось тем более обидным, что люди с такими цепкими глазами никогда ничего не забывают.

– Я не хотел бы беспокоить ее сейчас, – невозмутимо ответил Оддбранд после осмотра. – Госпожа плохо спала ночь. Ей снился дурной сон. Я полагаю, лучше дать ей отдохнуть.

– А я полагаю, что ей будет любопытно поговорить со мной! – настаивал Брендольв. Ему действительно очень хотелось знать, как отнесется Ингвильда к переменам в ее судьбе, и он не доверял Оддбранду. Похоже, «воспитатель» просто отгораживает ее от людей. И неизвестно, насколько это отвечает ее собственным желаниям.

– Она нелюбопытна и спокойно подождет, – так же невозмутимо ответил Оддбранд. – И не надо буравить меня глазами, Фрейр меча. Все равно я ни с кем не собираюсь драться, пока йомфру Ингвильде не грозит прямая опасность.

Брендольв с трудом сдерживал кипевшее раздражение, стараясь не показывать неприязни к этому человеку с равнодушным лицом и острым змеиным взглядом. Ему приходилось тем более тяжело, что Оддбранд явно не знал подобных мук: похоже, чужие чувства так же мало задевали его, как мало он выказывал свои. Если вообще их имел.

– Но она хотя бы знает, что я возьму ее в жены? – пересилив досаду, спросил Брендольв. – Ей сказали?

– Ее возьмет в жены тот, кому это предназначено судьбой, – размеренно ответил Оддбранд. – И думается мне, что это будешь не ты.

– Уж не знаешь ли ты, кто это будет? – язвительно осведомился Брендольв.

Оддбранд ему не нравился, но нарываться на ссору с таким человеком было бы глупо, и он постарался сдержаться. Хирдман в ответ слегка усмехнулся, двинул бровью: дескать, может быть, и знаю, но не скажу, потому что тебе, Брендольв с востока, нет до этого ровно никакого дела.

«Хродмар сын Кари», – вспомнилось Брендольву, и таким образом он сам ответил на свой повисший в воздухе вопрос.

– А иначе ей грозит участь похуже! – напомнил он Оддбранду. – Ей грозит смерть, а что-то не видно, чтобы кто-то другой спешил ее спасти.

Оддбранд опять помолчал, внимательно рассматривая его, как будто хотел прямо через одежду и кожу увидеть что-то глубоко скрытое. Брендольв хотел идти, чувствуя, что ответов не дождется. Но, когда он уже сделал движение к двери, хирдман вдруг сказал:

– Конечно, я благодарен тебе за добрые намерения относительно йомфру Ингвильды. Но не думай о том, как спасти ее. Подумай лучше о собственной судьбе. Это тебе больше пригодится.

И вышел, оставив Брендольва в сенях. Молодой человек был разом возмущен и растерян, но не словами, даже не взглядами Оддбранда, а каким-то неуловимым чувством, исходившим от него. Он был как сама судьба: она иногда подает голос, но никогда не отвечает на вопросы, а что услышал, то понимай, как сам знаешь. Потому-то и говорят, что знание судьбы мало кому идет на пользу.

Увидеть Ингвильду ему довелось довольно скоро. Но вышло так, что перемолвиться хоть словом с дочерью Фрейвида Брендольву не суждено было ни сейчас, ни вообще когда-либо в жизни. Незадолго до полудня с берега прибежало сразу несколько человек с важной новостью, которая мгновенно перевернула жизнь Острого мыса.

– Фрейвид Огниво! Войско западного побережья! Конунг! Скажите конунгу! – вопили голоса во дворе усадьбы и в самом доме. – Фрейвид Огниво приплыл с войском!

Бегом пробежал Оддбранд Наследство, засуетились гесты, челядь и хирдманы. Стюрмир конунг собрался идти на берег; из девичьей вывели Ингвильду, наряженную в синее платье с золотой тесьмой на подоле, украшенную множеством золотых цепей, обручий, колец. Она была спокойна, только бледна и не говорила ни слова. Брендольв, собравшийся на берег вместе с конунгом, беспокойно посматривал то на Стюрмира, то на Ингвильду, разрываясь между двумя потоками разных мыслей и чувств. Хорошо, что Фрейвид вернулся, теперь ей уж точно ничего не грозит… И что войско привел, тоже хорошо, это серьезная поддержка в борьбе с фьяллями. Но с возвращением Фрейвида обещание, которое дал Стюрмир самому Брендольву, теряет всякое значение и его ненадежные права на девушку превращаются в дым. Это его огорчало, прибытие войска – радовало, в голове царил беспорядок, а тело пробирала лихорадочная дрожь. Он не отличался особой чувствительностью, но весь воздух вокруг был так напоен тревожным напряжением, что и столбы крыльца едва ли остались равнодушны. Суровое, решительное до ожесточения лицо Стюрмира конунга, широким шагом шедшего к берегу впереди всех своих людей, говорило о том, что приезд Фрейвида не уничтожил тревоги, а только довел их до высшего предела. Сейчас все решится… «Узы расторгнуты, вырвался Волк…»[7]

Выйдя к берегу, откуда открывался широкий вид на фьорд, люди заохали, возбужденно заговорили, и в их голосах отражались самые разные помыслы и чувства. Фьорд был полон кораблей: даже у горловины пестрели паруса, а в вершине уже стоял у берега «Рогатый Волк», знаменитый большой корабль самого Фрейвида хёвдинга.

– Раз, два, три… Да брось ты, тут десятками считать надо!

– Ты, Снорре, по пальцам считай! Что, не хватает?

– Десятка два… да нет, все три… А сколько еще в море? А сколько еще подойдет?

– Ну, теперь фьяллям недолго славить своего Рыжебородого![8]

– Я же говорил, что Фрейвид приведет войско! У этих, с западного берега, много разной дури в головах, но трусами они никогда не были!

– Да, с таким войском Фрейвид, пожалуй, равен по силе самому конунгу! Хорошо, если он действительно верен ему! Вздумай он отстаивать своего выкормыша Вильмунда – и еще как сказать, чем все кончится.

– Чтоб молния тебе упала на язык! Фрейвид не такой дурак, чтобы ставить на слабосильного коня!

– Может, Вильмунд с ним?

– Да зачем он ему теперь нужен?

– Смотри, какой огромный дреки*! Скамей тридцать будет! Чей же он? Не Вальгаута Кукушки? Что? Донгельда Меднолобого? Хорош, хорош!

– Вон он, Фрейвид!

Фрейвид хёвдинг стоял возле золоченого штевня своего корабля. На нем был позолоченный шлем, ярко сверкавший под лучами утреннего зимнего солнца, и широкий красный плащ. Расставив ноги, уперев руки в бока, он смотрел прямо на приближающегося конунга, и в его лице не отражалось ни трепета, ни смущения. Не слишком высокий, он производил впечатление настоящего великана. Брендольв впервые увидел человека, о котором вокруг него говорили так много разного, и рассматривал его как вестника судьбы, смутно ощущая, что от поведения этого человека сейчас зависит судьба всех квиттов. Слишком много разных нитей он держал в кулаках. Его голова даже в золоченом шлеме казалась слишком маленькой для широких плеч, в рыжеватой бороде на щеках белела седина, блекло-голубые глаза смотрели властно, решительно. Он чувствовал себя равным конунгу, и даже Брендольв, не слишком склонный задумываться о силах, движущих миром и людьми, понял, что сейчас они столкнутся. Они давно шли к этому, Стюрмир и Фрейвид, не уступающие друг другу силой и гордостью. И сейчас, когда сама судьба вложила в руку каждого из них оружие, ни один не захочет ломать свою гордость. А когда сталкиваются две грозовые тучи, рождается страшный удар…