Наваждение – книга 2 - Пола Волски

Отсюда вид открывался куда интересней. Улица Клико, широкая, деловая, была средоточием торговли и разных заведений. Обычный набор лавок, таверн и кофеен, но помимо этого улицу заполняла пестрая толпа торговцев с тележками, продающих все что угодно – от пончиков с ганцелем до дешевых шарфов и безделушек; в одном месте торговали газетами месячной давности. Бродили нищие, проститутки и уличные музыканты, перебивая друг у друга примерно с равным успехом монетки, с которыми горожане расставались весьма неохотно. На улице, судя по всему, все время что-то происходило Вот и сейчас, например, середина улицы вдруг очистилась от снующей толпы, и зеваки в три ряда выстроились по обеим ее сторонам вдоль сточных канав, теснясь и толкаясь, чтобы пробиться вперед. Очевидно, ожидалось некое зрелище. Все друг друга отпихивали, кое-кто чуть ли не лез в драку. Лес машущих рук, воздетые кулаки, улюлюканье, крики, возгласы «Экспроприация!» Со стороны Набережного рынка появилась небольшая процессия: две громыхающие повозки, по бокам в два ряда – солдаты Вонарской гвардии, следом – беспорядочная группа пританцовывающих патриотов. Процессия направлялась на площадь Равенства, к Кокотте. Крепкие повозки, сколоченные из грубых досок, были, вероятно, взяты на ближайшей к столице ферме. В каждой из них находилось около дюжины обнаженных людей со связанными руками – старых и молодых, мужчин и женщин, простолюдинов и бывших Возвышенных, все вперемешку. С высоты четвертого этажа Элистэ не могла различить лица и отдельные черты, но позы осужденных – поворот или наклон головы, изгиб шеи или спины – красноречиво говорили сами за себя, выражая всю гамму чувств: от равнодушия и горя до показного презрения, от вызова до напускной беспечности, от спокойствия до слепого ужаса. По нескольку человек в каждой телеге сбились в тесную группу – чтобы согреться или прикрыть наготу. Один смертник, худой и изможденный, дергал головой и строил толпе гримасы, словно актер. Другой – полная ему противоположность, с мускулистым телом труженика и широким, грубоватой лепки лицом, осмелился громко выкрикнуть: «Да здравствует король!» От этих слов у Элистэ на глаза навернулись слезы. Если он и успел еще что-то крикнуть, она уже не могла услышать: его голос потонул в оглушительном реве возмущенной толпы. В обнаженных узников полетели камни и комья земли. Кое-кто из жертв, пригнувшись, упал на колени – связанные за спиной руки не давали возможности защититься. Другие и не думали уклоняться. Горстка патриотов из числа самых буйных слишком близко подбежала к повозкам, и гвардейцы оттеснили их прикладами мушкетов.

Процессия проследовала по улице Клико. Толпа еще немного потопталась на месте, но никто больше не появлялся, и люди стали расходиться. Элистэ неподвижно стояла у оконца. Она впервые увидела знаменитые повозки обреченных. Разговоры о них шли вот уже несколько месяцев, и зрелище полностью отвечало тому, что ей доводилось слышать, тем не менее у нее кровь застыла в жилах. Воображение сыграло с ней злую шутку. Она воочию увидела себя стоящей на одной из этих повозок. Угол зрения вдруг сместился до уровня мостовой, и она оказалась внизу: это ее влекли лошади мимо «Приюта лебедушек», на фасаде которого пряталось под нависающим карнизом слуховое оконце, и, раздвоившись, как в кошмарном сне, она, побледнев, смотрела сверху на саму себя. Ее обнаженное тело хлестали ледяные порывы зимнего ветра, в запястья впивалась веревка, она ощущала голыми подошвами, как повозка подпрыгивает на булыжниках. Рядом стояли Цераленн, Аврелия и Кэрт. Аврелия жаловалась, а бабушка ее ободряла.

«О Чары, как же долго тянется время, бабуля! Мне уже надоело!»

«Терпение, юница Аврелия. Рано или поздно мы непременно доберемся до места».

Тут до Элистэ дошло, что они и вправду разговаривают. Она отвернулась от оконца. Ее била дрожь, хотя в комнате было сравнительно тепло.

Подойдя к койке, Элистэ достала из саквояжа волшебное зеркальце в золотой оправе – подарок дядюшки Кинца – и, погрузившись в созерцание розовых пейзажей. Забыла про громыханье повозок. Но вот отраженный мир начал расплываться, по мере того как розовый цвет переходил в бледно-лиловый. Элистэ подняла голову и увидела, что на улице стало смеркаться. Через полчаса Кэрт опустила шторы на обоих оконцах и зажгла свечу; помещение озарилось слабым желтоватым светом, по стенам запрыгали тени. Немного погодя Цераленн решила, что можно без опаски сойти вниз.

Под жалобный скрип дощатого настила они пробрались через захламленный чердак, не без труда откинули люк и спустились по лесенке с перекладинами. Кэрт досталось больше всех – она несла пустой кувшин. Затем преодолели два длинных пролета и очутились на кухне, где за столом в полном составе сидело семейство Кенубль: мастер Кенубль, чьи обширные телеса были чуть припорошены сахарной пудрой; мадам Кенубль, моложе супруга на несколько лет, но столь же полная, со сдобной талией и также следами чего-то белого на одежде; и двое парнишек, юные Кенубли, Тьер и Брев, соответственно восьми и девяти лет от роду, точные уменьшенные копии своего родителя. У стула юного Брева обретался выклянчивающий кусочки Принц во Пух. Он настолько в этом преуспел, что откликнулся на приход хозяйки лишь номинальными изъявлениями восторга.

Спустившихся встретили сердечно, но без всяких церемоний. Для них мигом поставили тарелки и пододвинули стулья. Дамам предложили отведать рагу из свинины, хлеба и красного вина. Они сразу бы приступили к еде, если бы не Кэрт, решительно взявшаяся прислуживать госпожам. Мастер Кенубль дрогнул. Он был готов вскочить и помочь Кэрт, но быстрый взгляд, которым наградила кондитера мадам Кенубль, привел его в чувство. Ни мадам, ни дети, похоже, не разделяли его преувеличенного почтения ко всем Возвышенным. Ранг беглянок заслуживал верности, почитания, защиты и даже любви, но уж положить еду на тарелки они вполне могли и сами. Элистэ и Цераленн восприняли это как должное, Аврелия смирилась скрепя сердце, и только Кенубль и Кэрт чувствовали себя неудобно.

И еда, и беседа пришлись как нельзя кстати, тем более что последнюю весьма оживляли новости, которые мадам Кенубль почерпнула из сплетен покупательниц. Так, она сообщила о случившихся в этот день беспорядках на площади Равенства, когда разъяренные граждане напали на группу дружков и подружек Кокотты, каковые своими громоздкими смехотворными шляпами мешали публике смотреть казнь герцога Ривеньерского. В числе казненных в тот день были несколько родичей герцога в'Эстэ, включая его красавицу внучку, некогда фрейлину Чести при королеве, а также рыжеволосый барон во Пленьер в'Оренн и один из виднейших придворных покойного короля, великий острослов виконт во Ренаш.