Одиночное плавание - Николай Андреевич Черкашин

- Товарищи офицеры, нас тоже кусают блохи. Множество мелких бумажных блох. Я имею в виду неподбитую документацию в боевых частях и службах. Знаю, что каждый из вас сейчас клянет в своей мореманской душе бюрократа Абатурова. Но не забыли ли вы, дорогие соплаватели, что послезавтра комиссия Главного штаба? Послезавтра к нам приедут седые мужчины с мальчишеской искрой в глазах. Они привезут с собой большую лопату и будут копать ею глубоко и больно. И начнут они, как показывает горький опыт предшественников, с папок отсечной документации. Штурман, время?

- Ноль часов десять минут по Москве.

- Время позднее. И перед очами мужественных офицеров стоят образы прекрасных дам. Не так ли, Симаков?

- Так точно, товарищ командир, стоят, как живые!

- Отставить, дам! Вспомнить курсантские времена. Вспомнить весенние сессии. Помощник, всем кофе! За мой счет. Угощаю!… Кто первый покажет пример трудового энтузиазма?… Так… Добровольцев нет. Никому не хочется первым покидать столь изысканное общество. Тогда так… Чтобы никому не было обидно, сыграем на вылет в одну прелестную игру… Алексей Сергеевич, как дела у нас с кроссвордом?

Я извлек из-за приемника свежую флотскую газету «На страже Заполярья».

- Та-ак! - протянул Абатуров, заядлый кроссвордист. - Ничто так не сближает офсостав, как совместные настольные игры.

- Может, морского забьем, товарищ командир? - тоскливо вопросил Федя-пом, предчувствуя интеллектуальные муки.

- А в лото не хотите? Как на бабушкиной даче - по копейке за карту?

- Давайте, в самом деле, в «козла»! - поддержал помощника Симаков.

- До тех пор, пока я на этом пароходе, - отчеканил Абатуров без улыбки, - домино в кают-компании стучать не будет! У нас не клуб пенсионеров при ЖЭКе номер «пять», это во-первых. А во-вторых, стук костяшек нарушает скрытность плавания. Те, кто не сможет жить без самой умной игры после перетягивания каната, пусть отводят душу в мичманской кают-компании… У кого с собой секундомер? Поехали! По горизонту пять букв: река в Северной Америке. Штурман, минуту на раздумье.

- Миссури! - выпалил круглощекий лейтенант Васильчиков и тут же спохватился: - Ой, семь букв… Миссисипи тоже отпадает…

- Все, штурман. Время вышло. Учите географию. Река Огайо. Пять букв… Назначаю фант: идите в рубку и заполните формуляры на якорь-цепи.

Васильчиков, смущенно улыбаясь, полез из-за стола.

- Доктор, по твоей части. Старинное название простуды… Девять букв.

Лейтенант медицинской службы Коньков назвал инфлюэнцу с опозданием в две секунды и безропотно отправился заполнять слуховые паспорта на акустиков. Вслед за ним покинул кают-компанию Федя Руднев, не ответив на вопрос по своей «провиантской специальности»: «пряность из восьми букв». Дольше всех держался Мартопляс, но Абатуров подловил и его на «древней метательной машине из восьми букв», и механик, ворча в усы, ушёл заполнять дифферентовочный журнал. Симбирцев засел за журнал боевой подготовки, я - за карточки учета взысканий и поощрений.

Боже, сколько бумаг! Мы сидели до трех ночи, пока каждый не представил Абатурову на просмотр свою «красивую документацию».

- Ну как? - спросил меня командир, показывая на стопку лодочных журналов. В эту минуту он был похож на школьного учителя, проверяющего тетради учеников.

У нас с ним отношения настороженно-выжидательные. Ему кажется, что я его не всегда понимаю, а у меня тоже нет уверенности, что он до конца со мной откровенен. Поэтому мы постоянно объясняем друг другу свои поступки даже тогда, когда это совсем не требуется.

- Ты думаешь, мне самому эти бумаги не осточертели? - вскидывает на меня Абатуров ясно-зеленые глаза. - Но ведь никуда от них не деться, и проверка начнется именно с документов… Приказать людям корпеть вместо законного сна над отчетностью язык не поворачивается. А под кроссворд оно ничего. Вроде в шутку. Никому не обидно… Да ты садись. Надо что-то с Марфиным решать…

Я присаживаюсь на командирскую койку - больше не на что. И мы, перемыв коку все косточки, все же решаем оставить его на лодке. Семья у человека немалая, ну а готовить выучится в море.

Абатуров с трудом подавил зевок. На часах - четыре утра.

- Ну что, Сергеич, посидим на спине минут полтораста?

Я раскатываю тюфяк, застилаю диванчик простыней и укладываюсь между стальной боковиной стола-сейфа и бочечным сводом правого борта. Подводная лодка вздрагивает от шквальных порывов, будто лошадь от ударов хлыста. Поскрипывает дерево обшивки. Покачивает.

Лежу как в колыбели. Думаю.

Самонадеянный вы малый, Алексей Башилов. Университетский диплом и комиссарский мандат - разные вещи. Назвался подводником - полезай в прочный корпус. Назвался, полез… Легко любить море с берега, а корабль на картинке…

Боевой корабль, сложная и малопонятная техника, оружие, секретные документы, океанские походы… Да мало ли что может случиться в кубриках, в отсеках на глубине или в нейтральных водах! И за все, что натворит любой член м о е г о экипажа, за все, что случится с моим кораблем, отвечать мне, замполиту, наравне с командиром - перед адмиралом, перед парткомиссией, перед трибуналом, перед совестью, перед отцами и матерями, доверившими нам своих сыновей.

Вся моя прошлая - предкорабельная - жизнь казалась сплошным благоденствием.

Глава третья

1.

У глубиномера, размеченного на сотни метров, нет ограничителя. Та часть его циферблата, которая приходится на запредельные глубины, заклеена чёрной бумагой. Подводные лодки редко погружаются к предельной отметке. На такую глубину подводный корабль может забросить лишь крайняя нужда или специальное испытание перед дальним походом.

После глубоководного погружения командир будет знать: в погоне за военным счастьем он может смело уходить сюда, на грань небытия; его не подведут ни прочный корпус, ни люди в отсеках…

«Четыреста десятая» готовилась к выходу в полигон, закрашенный на карте в тёмно-синий цвет, каким гидрографы метят впадины океанического ложа.

На плавпирсе у борта подводной лодки груда вещёй, перетащенных из казармы и береговых баталерок: дыхательные аппараты - на каждого члена команды - в серых прорезиненных ранцах; оранжевые спасательные жилеты; синие лодочные одеяла (зеленые - чистые - останутся на базе до нашего возвращения); матросские вещёвые мешки; офицерские чемоданчики; три обшарпанные, с подтеками эпоксидного клея гитары… Венчает эту гору походного скарба видавшая виды швейная машинка, похожая на черную белку с колесом вместо хвоста. Я перехватываю хищный взгляд старпома: о, с каким наслаждением утопил бы он этот швейный агрегат, на котором вшито столько запретных клиньев в матросские клеши! Но на ней же, многострадальной «подолке», старший матрос Дуняшин строчит перед всевозможными смотрами и проверками новехонькие боевые номера, погончики и даже фирменные брезентовые