Кошки в доме - Дорин Тови

Я заверила ее, что им играть со стрелой куда безопаснее, чем Чарльзу. А если черный малютка еще раз пискнет, что остальные не признают его Гайаватой и не отдают стрелу в его единоличное распоряжение, он получит такого шлепка, что неделю сидеть не сможет.

Впрочем, Чарльз мог утешаться мыслью, что для стрельбы из лука времени у него оставалось бы немного. Все лето он еле-еле успевал приводить в порядок сад. Теперь ведь ямки там рыли пять кошек, а не одна, и стоило кому-то задумчиво ковырнуть лапой землю, как остальные с энтузиазмом подхватывали почин, а потому сад обычно сильно смахивал на фотографию Луны.

Каким-то образом котята в отличие от матери сообразили, что для ямок есть и практическое применение. Наши гости, гуляя по саду, постоянно натыкались на неприличное зрелище: четверо котят торжественно восседают среди роз, задрав хвостишки, возведя к небесам четыре пары голубых глаз, и предаются высоким мыслям.

К сожалению, Соломон не был способен предаваться Высоким Мыслям подолгу. Начинал он как остальные – задирал хвост и сосредоточенно взирал на небо. Затем его взгляд начинал блуждать, он замечал голубого братца, занятого тем же в двух шагах от него, и, абсолютно забыв, зачем он здесь, подкрадывался к нему вокруг пиона. Или вдруг решал, что ямка недостаточно велика, начинал ее расширять, и тут его отвлекал жук. Жуки всегда появлялись в ямках Соломона, и ни в чьих других. Настолько часто, что, по нашему убеждению, это был один и тот же жук, любитель розыгрышей. К тому времени, когда Соломон добирался за жуком в конец сада (если его не сбивала с пути пчела, которая Сидела на Цветке и Оскорбила Его, или птица, которая Пролетела Над Его Головой и Нагрубила Ему), он успевал забыть, где находится первая ямка, и начинал все с начала.

Еще долго после того, как остальные завершали свои дела, Соломон продолжал усердствовать, попеременно копая ямки и гоняясь за жуками. Раз за разом, когда мы забирали котят из сада, он начинал царапать дверь и вопить, что не кончил, что ему надо опять выйти. И беспроигрышно, каждый раз, когда, сжалившись, мы его выпускали и он, выкопав еще ямку, огорченно садился над ней, вновь появлялся этот чертов жук, и мы оказывались у исходной точки.

И мы отнюдь не избавились от ящиков с землей. Обычно Соломон в завершение всех трудов усаживался. водном из них, когда, невзирая на его вопли, он извлекался из сада через полчаса после остальных. Саджи неизменно пользовалась ящиком. Пользоваться садом – верх неблаговоспитанности, сказала она, и ей непонятно, где могли котята приобрести такую гадкую привычку. К ящику наведывались все, перед тем как лечь спать. То есть все, кроме Соломона, — часа в два ночи обычно было слышно, как он старается прокопать дно своего ящика.

Это порождало еще одну проблему в сложном деле содержания кошек – добывание земли для ящиков. Хотя тут, пожалуй, более точным словом будет риск, а не проблема. В конце-то концов проблему я решала просто: дважды в неделю после ожесточенного спора с Чарльзом, почему бы этого не сделать ему, я отправлялась с тачкой и лопатой в лес накопать перегноя. Риск заключался в том, что все кошки обязательно желали пойти со мной.

Что бы я ни предпринимала, уйти незамеченной мне не удавалось. Иногда я оставляла тачку за калиткой и выжидала удобного момента, а потом прокрадывалась наружу и катила ее в лес. Тщетно! Кто-нибудь вел слежку. Из-под веток сирени, так удобно нависавшей над краем крыши угольного сарая, демонстративно прячась за углом дровяного навеса или – если это был Соломон – просто сидя в тачке.

Путешествие в лес было достаточно скверным. Котята в тачке, котята, вываливающиеся из тачки, Саджи шагает рядом и кричит всем встречным: «Смотрите, как Мы Идем за Перегноем!» А через несколько минут кто-то – обычно Соломон – отчаянно вопиет далеко позади: Подождите Его! Он Отстал!

Однако по пути туда они хотя бы знали, что идут куда-то и это может быть интересно (теплая компания всегда старалась ничего не упустить), а потому мы обычно добирались до места всем скопом. Настоящие неприятности начинались на обратном пути, когда они огорченно соображали, что идут всего-навсего домой.

Тут они принимались карабкаться на одно дерево за другим, утверждая, что останутся там и будут птичками, — все, кроме Соломона, который садился у ствола и объявлял, что будет грибом. Они прятались в высокой траве, а потом, пока я отчаянно звала их у одного края луга, неожиданно появлялись совсем с другой стороны, прыгая через маргаритки точно стадо кенгуру. Они без конца устраивали засады друг на друга. Один подкрадывался медленно-медленно, другой приближался еще медленнее, так что игра эта могла тянуться бесконечно, и особенно если засада устраивалась на кошечку – она не любила, чтобы на нее откуда-то прыгали, и сразу же удалялась в обратном направлении. Даже когда мы возвращались в лоно цивилизации, они продолжали бесчинствовать. Задерживались у каждой калитки и либо вопили (и Саджи в том числе), чтобы я вернулась за ними – они Боятся Пройти Мимо, либо, если внутри было что-то интересное (младенец в коляске, открытая входная дверь) всей оравой входили внутрь, чтобы поглядеть что и как.

Я часто возвращалась настолько измученной, что мне необходимо было прилечь и дать отдых истерзанным нервам. Но без особого толка. Если они оставались в саду, я начинала гадать, что еще они затевают. Как-то раз я не выдержала и пошла выяснить, чем объясняется противоестественная тишина, и только-только успела увидеть, как они удаляются по дороге, повторяя поход за перегноем. А если я брала их с собой наверх, они либо принимались играть на кровати в салочки, либо разом плюхались на меня, заявляя, что тоже немножко поспят. Если же я оставляла их внизу, Саджи обычно начинала демонстрировать им, как опрокидывается клетка с Шорти.

И я всегда вставала на всякий случай, услышав падение клетки, и, пошатываясь, спускалась вниз – как оказалось не зря. Как-то раз я обнаружила, что кресла на нужном месте не оказалось и Шорти, как обычно бесхвостый, отчаянно мечется по полу, тщась повернуться одновременно к окружившим его котятам, а Саджи, расположившись на ручке кресла, нежным голосом подбодряет их поиграть с миленькой птичкой, все равно ей от них не убежать.

Мне этот случай запомнился особенно хорошо, потому что он был последним, когда они резвились все вместе. На следующий день один из голубых ребят отправился в свой новый дом после заключительной игры, от которой у меня в горле поднялся дурацкий комок, пока я смотрела, как его лапка тянется к братьям и сестре из отверстия в корзинке. А на следующий день Саджи – внезапно, трагично, даже вспомнить страшно – умерла.

Глава десятая

ПОБЕДИТЕЛЬ ВЕЛИКАНОВ

Саджи умерла после операции, когда ее стерилизовали. Мы решили больше не заводить котят. Нет, они нам вовсе не прискучили. Как ни громили они дом, как ни терзали наши нервы, мы все равно с наслаждением и дальше растили бы шумных, деспотичных, обаятельных сиамских котят.

Однако, как нам пришлось убедиться, в нашей глуши продавать их было очень не просто, и люди, которые изъявляли намерение купить, исчезали, услышав, что мы просим за каждого четыре гинеи. Им казалось, что в деревне котята, как и капуста, должны стоить дешевле. Одна потенциальная покупательница заявила напрямик, что вся затея с сиамскими кошками – это чистый грабеж. Простых котят люди рады бывают отдать даром. Кошки плодятся точно мухи, вырастить котенка не стоит ничего, так в чем разница, хотела бы она знать.

Разница была в том, что за Саджи мы заплатили не четыре гинеи, а больше. Заплатили мы и за то, чтобы спарить ее с первоклассным производителем, а котята питались не объедками и не хлебом с молоком, а получали хорошо сбалансированную пишу, какая необходима сиамским кошкам. Обычные котята оставляют своих матерей в возрасте от четырех до шести недель, но сиамские котята развиваются медленнее, и никто, достойный их выращивать, не продаст сиамского котенка моложе десяти – двенадцати недель.

Первый из голубых расстался с нами в возрасте четырнадцати недель, и хотя тогда уже денег на них уходило меньше, чем в первые дни, питание четырех котят и Саджи обходилось нам больше чем тридцать шиллингов в неделю. Плюс стоимость прививок против кошачьего гастроэнтерита – тоже абсолютно необходимые. От этой болезни сиамские котята гибнут угрожающе часто. Если бы нам удалось продать их по четыре гинеи, то мы еле-еле покрыли бы расходы.

Естественно, плодить котят себе в убыток мы не могли. Нам объяснили, что с первыми котятами всегда возникают затруднения, но когда мы приобретем известность, они пойдут нарасхват. Однако Саджи мы приобрели в первую очередь для того, чтобы в доме у нас жил четвероногий друг, а она, обзаведясь котятами, была всецело поглощена ими и заметно отдалилась от нас. Вот мы ее и стерилизовали – в те дни эта операция проходила благополучно в девяноста девяти случаях из ста. Мими позднее перенесла ее отлично. Но Саджи умерла.