Серебряный огонь - Мари Кордоньер

А почему бы и нет? Кто ей помешает? Замок окутан глубоким сном.

От первой мысли до действия всего лишь несколько ударов сердца. Фелина набросила на тонкую ночную рубашку из муслина лишь легкую бархатную накидку и отворила дверь. Прислушалась. Вокруг полная тишина.

Босые ступни почувствовали разницу между мягкими коврами спальни и холодными мраморными плитами коридора. Это крохотное облегчение заставило ее продолжить путь.

Бесшумно добралась она до входа в просторный салон, окна которого выходили на террасу. Один из ухоженных ногтей сломался о тугой засов наружного окна, но она не заметила этого. Ее тень растворилась среди деревьев, пока она бежала по росистой траве к пруду.

Возле павильона Фелина встала на колени и погрузила руки в холодную влагу. Прижав мокрые пальцы к вискам, она глубоко вздохнула и откинула назад голову, подставляя лицо с закрытыми глазами лунному свету.

Горящий взор, следивший за ней, был прямо-таки околдован языческой прелестью сцены. Когда мешавшая накидка соскользнула с плеч, сквозь прозрачную ткань стали заметны очертания привлекательнейшей фигуры, а распущенные волосы рассыпались беспорядочными завитками.

Ночная сирена, призывающая луну! Создание, сотворенное для поклонения и любви!

Фелина почувствовала, что беспокойство ее полностью покинуло. Яркий свет луны благотворно касался ее кожи, и еле заметный бриз шевелил нежные волоски на висках.

Внезапно она ощутила легкий шелк, ласкавший тело, и томление, проникавшее в глубины души. Неосознанная потребность. Чувство, не похожее ни на гнев, ни ненависть, ни на отчаяние, известные ей, чувство и тревожное, и радостное.

Околдованный, очарованный образом феи, Филипп Вернон встал со скамьи в павильоне. Возбуждение, и его лишившее сна, заставившее спуститься в парк, пропало. Больше не было нужды обзывать себя дураком, погруженным в бесплодные мечты. Мечта воплотилась в действительность.

– Вы?

Фелина вскочила, услышав его шаги, прервавшие забытье. В широко раскрытых, засеребрившихся глазах отразилось лунное сияние, на изящной шее запульсировала жилка, выдавая внезапный испуг.

– Я ждал тебя, – сказал он просто и тут же сообразил, что это правда.

Примитивное предчувствие не подвело. Раз уж она пришла, значит, желала его так же сильно, как он ее. А если нет, он рано утром уедет в Париж.

Фелина осознала лишь искренность произнесенных слов. Запутанная сеть ощущений оставалась для нее тайной.

Молча вложила она свои ладони в протянутые его. Тепло рукопожатий нашло отклик глубоко внутри. Она как бы отыскала недостающую часть самой себя. Полностью, отрешенно позволила притянуть себя.

– Лунная фея, – горячо прошептал Филипп, склоняясь к ее влажным губам, слегка приоткрытым, ожидавшим и приглашавшим.

Положив ладонь на ее затылок, он проник в сладкие глубины ее рта, заставив ее разжать губы, прерывая судорожное дыханье все более жадными поцелуями.

На сей раз Фелина лучше пережила то смятение, которое вызывали в ней его ласки. Утонув в страстных объятьях, она отдалась яростному натиску без малейшей попытки сопротивления.

Ее удивительная податливость и нежность сбили Филиппа с толку больше, чем это могла бы сделать утонченная изощренность.

Далекая от эротического мастерства, с которым, например, возбуждала любовника Тереза д'Ароне, Фелина демонстрировала странную смесь невинности и огня. Микстура тем более опасная, что сама Фелина на все реагировала совершенно естественно, не имея и понятия о собственной притягательности.

Сквозь тончайший шелк ночной рубашки он чувствовал контуры нежного тела, совсем не обладавшего бешеной энергией, характерной для него самого. Крутая линия спины, хрупкая талия и мягкая округлость упругих, идеально сформированных грудей, чьи розовевшие соски остро и требовательно торчали под тканью.

Его губы продвигались дальше, захватывали напрягшуюся шею, улавливая учащенный пульс в ямке возле ключицы. Легкий аромат розового масла пропитал ее кожу, показавшуюся ему еще глаже и прекрасней, чем шелк.

Нетерпеливо развязал он ленты на вырезе рубашки и сдвинул материю с плеч книзу, обнажив верхнюю часть бюста.

Фелина издала сдавленный стон. Она не знала, что с ней происходит, знала только, что жар его поцелуев распространялся внутри нее, как обжигающее пламя. У нее не осталось ни воли, ни сил для противодействия, она вся превратилась в чудесное томление. Каждая ласка вызывала жажду следующей.

Нет, нет, пусть они не прекращаются...

– Моя малышка, лунная фея...

Филипп унес ее под защиту небольшого павильона и положил на примитивное ложе из двух накидок. Фелина не ощущала ни жесткости мрамора, ни прохлады ночи. Возбуждение согревало се так же, как и его соколиные глаза.

Она не сопротивлялась, когда он окончательно снял с нее ночной наряд. Ей казалось самым чудесным и естественным подставлять обнаженное тело под лунный свет. Не чувствовать никакой лишней ткани между собой и его руками.

Утопая в неописуемом блаженстве, отдалась она во власть всех своих чувств, отдалась ласкающим пальцам и губам, умело находившим каждую пядь на ее теле. Если даже ладони, касавшиеся грудей, вызывали у нее дрожь, то горячие губы, смыкавшиеся вокруг сосков, и шершавый, влажный язык, снова и снова круживший то вокруг одного, то вокруг другого крохотного холмика, заставляли ее тихо всхлипывать.

Мышцы ее живота напряглись от призывных сосущих и щекочущих ласк. Сдержанные стоны означали полное наслаждение. Запустив пальцы в темные волосы Филиппа, она еще крепче прижимала его рот к своим соскам. Почти непереносимое желание довело ее чувственность до последних границ.

Ласковые руки прикоснулись к мелким шелковистым колечкам между ее ног, и она, не раздумывая, освободила рукам дальнейший путь. Стремясь к полной отдаче, Фелина инстинктивно обнаружила в себе древнюю науку любви и страсти, а ее вздохи показали маркизу, что она целиком разделяет его сладострастие.

Для него, равно привычного и к изощренной эротике, и к пугливому, судорожному сопротивлению, и к молчаливой покорности, такая стыдливая и одновременно темпераментная девица была первым настоящим чудом.

Дрожащими руками он стянул с себя одежду и при свете луны продемонстрировал Фелине облик атлетически сложенного мужчины, с юных лет закаленного военными упражнениями.

Нежными поцелуями покрыла она рубцы от старых ран на его теле, удивленно прикасаясь к бугоркам напряженных мышц.

Как прекрасно он выглядел и как жаждал ее! И она способна вызывать в этом соколе дрожь!

Осознание внезапной власти и торжествующего триумфа вызвало вспышку в серебристых зрачках. Девушка еще крепче обняла его, выгнувшись по дуге мускулистого, пружинистого тела.