Фотографов с рук не кормить - Надежда Николаевна Мамаева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот только вчера, забирая из съемной квартиры во время ссоры Стаса с любовницей аппаратуру, я забыла о блокноте. А бывший его нашел… Все же каким дерьмом оказался бывший! Из мести и ревности решил лишить меня если не всего, то сезонного заработка точно.
Я лихорадочно перелистывала сообщения, убеждаясь в своем предположении. Кто — то пробовал с утра до меня дозвониться, но телефон был отключен. И сейчас я собирала урожай сообщений об отказах от моих услуг.
А спустя минуту отбросила смартфон и запрокинула голову, уставившись в потолок с мыслью: я сильная! Я не зареву!
Не заплачу хотя бы потому, что всем плевать на мои рыдания, а один паразит еще и обрадуется. Я пока ещё не знала, что буду делать, но уверена в том, чего не сделаю — не вернусь домой. К родителям.
Вот сейчас заглушу мотор и просто посижу здесь, в машине, успокоюсь, обдумаю и… Я смотрела вперед, не видя ничего. И стук в окно заставил вздрогнуть, вынырнуть из глубины себя.
Ник стоял, склонившись, рядом с боковым стеклом, собираясь еще раз постучать костяшками пальцев. Пришлось взяться за ручку стеклоподъёмника. Та чуть заскрипела, и в салон ворвался свежий ветерок ранней осени.
— Опять заглохла? Помочь? — неправильно истолковав мое состояние, спросил Ник.
Ну правильно, что он еще мог подумать при виде меня, в прострации вцепившейся в руль с выражением на лице «Все пропало!».
— Не нужно… — собственный голос показался мне сухим и безжизненным, как осенний лист. — Я уже никуда не тороплюсь.
Вместо ответа Ник обошел машину и плюхнулся на переднее сиденье.
— А теперь рассказывай, что опять стряслось.
— Я думала, ты уже ушел, — невпопад произнесла я, сосредоточившись на главном — сохранении своего хрупкого бесслёзного состояния.
— Почти. Но сначала услышал, как твой мотор пытается изнасиловать себя, чтобы завестись, а потом машина так и не тронулась, а выхлопная труба перестала коптить. Вот я и решил помочь напоследок. Отблагодарить, чем смогу…
— Эта сволочь всех моих клиентов увела! — Я в сердцах ударила о руль, и двор огласился истошным визгом клаксона.
Ворковавшая стая голубей, в которую невдалеке какая — то бабуля метала хлебные корки, от резкого звука захлопала крыльями, взлетая. Когда я смотрела на этих птиц, мне вдруг стало так обидно: почему я не вот этот самый голубь? Или хотя бы воробей. Захотела бы в Париж — слетала, бесит Стас — пометила снарядом. И жила бы, забот не знаючи. А не вот это вот все.
— Какая именно сволочь? — меж тем деловито уточнил Ник.
— Бывший…
— Так, давай подробнее, только отъедем в соседний двор, чтобы не стоять под твоими окнами.
Я кивнула, соглашаясь. И… через пару минут, припарковавшись рядом с вывеской магазинчика, выложила все о мести Стаса. Который при виде Ника возомнил себя рогоносцем и решил отомстить коварной мне.
— Много было заказов? — поинтересовался Ник.
— Понимаешь… Дело даже не в деньгах, — призналась я.
Вот как объяснить Нику, что у меня была возможность стать менеджером в финской компании за евро. И зарплата была бы неплохой, но… гены — не носовой платочек: за пояс не заткнешь. Мой дед успел отработать во многих горячих точках. Он снимал не только ужасы войны, но и мирных людей. И всю жизнь не расставался с камерой. И эта его страсть к фотографии передалась мне.
Я, как и он, люблю камеру, сумку, ремень, что оттягивает плечо. Свет и тень, которые рисуют историю. И неважно, касается ли она лишь одного человека или сотен тысяч людей. Я, нажимая на кнопку, не просто фотографирую, а создаю. Воспоминания, эмоции, ловлю за рукав момент, который ушел навсегда, который уже не повторить. Возможно, из-за этого самого мига, когда щелкает затвор и настоящее превращается в прошлое, я и предпочла камеру карьере менеджера.
Хотя нет, не только из-за него. Были ещё и эмоции. Простые человеческие эмоции. Радость. Задумчивость. Грусть. Счастье. И то особое состояние, которое сродни полету, когда я смотрела в видоискатель и наблюдала, как проявляется душа, а жизненный опыт отражается в глазах, глядящих в объектив.
И это стоило часов обработки снимков, когда сидишь в лайтруме, выравнивая цвета или замазывая лишнее в фотошопе. Именно это, а не деньги. Хотя, не скрою, и последние были важны. И я была по — настоящему счастливым человеком оттого, что мое любимое дело было и моей основной работой, которая кормит. Да, не всегда было легко. И порою я не чувствовала ног от усталости. Иногда снимала, наглотавшись обезболивающих, потому что растянутая лодыжка щедро делилась со своей хозяйкой невыносимой болью, а ты по шестнадцать часов на ногах и не успеваешь даже поесть. Ради снимка ты мокнешь под дождем, мерзнешь зимой, залезаешь по пояс в реку ради хорошего кадра с нужного тебе ракурса… Но все равно я любила свою работу.
Я не знала, смогла ли объяснить так, чтобы сидевший рядом понял: это не просто моя профессия, это — мой образ жизни. И Стас пытался сломать и то и другое!
— У тебя остались ключи от вашей с ним квартиры? — спросил Ник
— Д-да, — ещё не понимая, к чему клонит мой незваный пассажир, подтвердила я.
— Тогда поехали, — как само собой разумеющееся произнес Ник.
— Куда? Зачем?
— Как куда? К твоему бывшему. Минимум — забирать все твои вещи.
— А максимум? — насторожилась я.
— Для начала — как следует ему врезать, — Ник произнес это столь спокойно, что я поняла: он и врежет, и сломает, и…
Черт! За меня никто никогда не заступался. Вот так.
Мама была сторонницей дипломатии, уверенная, что все, абсолютно все можно решить словами. Папа ее молчаливо поддерживал. Только дед, пока был жив, стоял на своем: иногда слова излишни. Даже в воспитании. И есть такие вещи, которые ремень объяснит гораздо доступнее нотаций. Например, как мама меня, малую, ни убеждала, что нельзя залазить на подоконник и пытаться открыть створку с москитной сеткой, я все равно упорно пыталась туда забраться. Ровно до одного дня, пока дедушка не достал свой армейский ремень и не сделал внушение. Всего один раз. И не сильное. Но
