Обвал - Николай Камбулов

Она раскрыла все три комода. И чего только в этих ящиках не было! И меховые шубы, и дорогие платья, и шляпы любого фасона, и белья женского пропасть! А под одеждой, на самом дне комода, таились шкатулки с золотыми и серебряными изделиями. Полина Алексеевна не вытерпела, открыла одну шкатулку — свет рубиновой подковки ударил в глаза:

— Гос-по-ди-и! — Радость перехватила у нее дух. — Приколю на грудь для Ахметика… «Папашка»! — вспомнила она о Токареве. — Тебя, старичок, отвергаю навсегда…

Токарев подкатился к ней с любовью в трудную для нее пору — ее отца, работавшего в Новороссийском порту, посадили в тюрьму за торговлю наркотиками, и она, девятнадцатилетняя повариха с рыболовецкого судна, сильно пала духом. Токарев приютил, обласкал, нарядил, признался под клятву-молитву, что он промышлял наркотиками вместе с ее отцом, Алексеем, и поднакопил на черный день и золота, и дорогих вещей. Под ту же клятву-молитву чуть позже признался, что он в 1918 году был назначен немецким оккупационным командованием головой горуправы Керчи и тоже тогда хорошо погрел руки, припрятал на черный день. «Ах, Поленька, для кого война — кровь и смерть, а для кого, как говорится, мать родная. Какая бы ни была война, надо иметь свой ум, свои глаза». Ну она, Поленька-то, и схватила тогда обеими руками «папашку», бывшего штабс-капитана царской армии.

«Так что мне делать, папа? — вспомнила она своего отца, уже давно забытого ею. — Что-то мне не верится, чтобы германцы удержались в Керчи… А Ахметика я люблю. И он дело предлагает: в Турции мы с Ахметиком свое гнездышко совьем и будем ворковать, и Советская власть не достанет…»

Кто-то поскреб в окно. Полина Алексеевна побежала, подняла занавеску — Ахмет! Подает знак открыть дверь.

— Турок ты мой! — Полина Алексеевна повисла на шее у Зиякова.

— Спасибо тебе!..

— Ой, как богом посланный! — радовалась Полина Алексеевна. — Ахметик, возьми эту рубиновую подковку для начала. А как переедем, переплывем — так все тебе и я твоя.

— Поленька, я приколю ее на твою грудь. Моя царица, поднимись на скамейку. Лодка наша готова…

Она поднялась, дразняще выпятила высокую грудь, спросила:

— А тебя не убьют, Ахметик? Все же подковка не моя…

— Пока ты жива, Поленька, меня не убьют. — Он припал губами к ее груди. — Твоя любовь ко мне крепче брони…

— Неужто так любишь? — сказала Полина, когда он приколол подковку и отошел к столу, поставил на него бутылку. — Неужто так любишь? — возрадовалась Полина Алексеевна, все еще держа руку на рубиновой подковке.

— Неси бокалы, шампань будем пить…

Она ушла за бокалами. Пока она гремела посудой на кухне, Зияков окончательно решил избавиться от ханум Полины во что бы то ни стало, а дом ее спалить… Чтобы никаких следов о его связях, могущих всплыть ненароком…

Полина Алексеевна выпила первой, и глаза ее засветились, помолодели. Блеск подковки и сияние ее лица привели Зиякова в еще большую ярость. «Падкая на подарки, определенно продаст… Тут-то я ее прикончу… Ишь, стерва, в Турцию захотела. В лодке переплывем… А это не хочешь?»

Зияков выхватил из кармана пистолет, направил ствол в междубровье Полины.

— Застрелишь? — она похолодела.

Зияков молча нажал на спуск, и Полина упала…

Подожженный Зияковым дом горел почти целый день. К вечеру сильно завьюжило, замело белым-бело — дома и самой Полины как не бывало!..

26 декабря ранним морозным утром на небольшую возвышенность, расположенную в непосредственной близости от Багеровского рва, поднялся автофургон экзекуционной команды капитана Неймана. Из его окон широко просматривались отбеленная снегом окрестность и часть рва, виднелись вооруженные наряды, охранявшие подходы ко рву, возле которого, у самого его края, истоптанного ногами и обагренного кровью людей, толпились согнанные керченцы. Охрана с виду — обыкновенные вооруженные солдаты, унтер-офицеры и офицеры, одетые в полевую форму вермахта. Среди них, в одной группе, находился ефрейтор Ганс Вульф. Он держался подальше от края рва, все посматривал в сторону автофургона, окна которого пылали в лучах показавшегося зимнего солнца.

В самом же автофургоне находились Фельдман, Нейман и майор Грабе с радистом. В салоне уютно, тепло.

Нейман пристроился у широкого окна, на откидной скамейке, читал письмо от Теодора, переданное ему приезжавшим из Симферополя в Керчь на один день майором Носбауэром, как понял он, чем-то связанным с Теодором. В письме Теодор похвалялся, что он завязал крепкую дружбу с инженером-изобретателем Вальтером Рауфом[1], обладающим «большим капиталом». И что «газовые компрессики дают большой эффект». И что надо бы «постараться хорошо опробовать эти машины в Крыму. Рауф обещал большой гонорар. Не будь набитым дураком, постарайся, Иохим».

Нейман скомкал письмо, порвал на мелкие кусочки и выбросил их в окно, подумав: «Карман тугой — так и власть с тобой».

— Иохим, перестань думать! — сказал Фельдман, сидевший за столиком над раскрытым блокнотом с фломастером в руке. — Дай мне точную цифру… Какое количество сегодня примет ров?

«О, видимо, и ты, Фельдман, связан с Рауфом!» — подумал Нейман и вслух ответил:

— На сегодня примерно две тысячи пятьсот восемьдесят единиц…

— Хорошо! — сказал Фельдман и, выпив рюмку слабого вина, воззрился на антресоли, забитые ящиками, принадлежащими Нейману. В одном ящике была щель, и в нее просматривался золотой подсвечник.

— Это ваша вещь, Иохим? — спросил Фельдман.

— Нравится? — откликнулся Нейман. — Все мы люди, господин капитан, и имеем слабости…

— Ну что ты, что ты, Иохим! Этой вещи цены нет…

— Так возьми! Я сейчас упакую…

— Нет! Нет! Не сейчас, после… — Фельдман вытянулся во весь свой длинный рост. — Что, у тебя нет шоколада и русской водки?!

— Есть.

— Ну так чего ж?..

Водку Фельдман заедал французским шоколадом и ничуть не кривился, вел речь об опытных грузовиках с газовыми компрессорными установками.

— Инженер Рауф в личном контакте с господином Гиммлером. Сколько у тебя таких машин?

— Пока две, — насторожился Нейман.

— Пока… Это верно, что пока… Инженер Рауф доказал большую их экономичность по отношению к обычному оружию. Обыкновенные выхлопные газы значительно дешевле, чем традиционная пуля или снаряд. Металла не хватает. А тут бросовый выхлопной газ! Какая разница для убитого, чем его убили — пулей или же выхлопным газом!..

Машины подходили двумя колоннами и, не доезжая до штабного автобуса метров пятидесяти, расходились вправо и влево, следуя вдоль рва. Когда каждый из грузовиков занял отведенную ему площадку, сидевший у рации в полном молчании ефрейтор толкнул в бок дремавшего майора Грабе: