Стекляный лабиринт - Евгений Сартинов

   - Вовка где? - неожиданно тихим голосом спросил Мазуров.

   Несколько секунд дама соображала, а потом слабым жестом показала куда-то вперед, и сразу стало ясно, что хозяйка дома абсолютно пьяна. Но майор понял главное - Рваный действительно здесь, в доме, и, шепнув напарнику:

   - Вперед, - он первым ворвался в зал.

   На ходу он выдернул из кобуры пистолет, но пускать его в ход не пришлось. Жесткин, он же Рваный, спал мертвецким сном. Он лежал в одних трусах на тахте, лицом вниз, свесив руку до полу. Остатки трапезы на столе и три пустые бутылки на полу в полной мере объясняли причину столь глубокой нирваны. Мазуров осторожно приблизился к "телу", зашел с другой стороны, посмотрел в лицо спящего, и, удовлетворенно, кивнул. Основная примета - багровый шрам поперек щеки - была на месте.

   - Ну, давай будить беглеца, - предложил майор, засовывая в кобуру свой табельный "макаров". - Э, друг, вставай, собирайся!

   Мазуров перевернул Рваного и начал трясти его.

   Астафьев поморщился. Из всех и без того не очень приятных профессиональных обязанностей возня с пьяницами была для него просто как нож в горло. Липкие от пота, рыхлые от пьяной расслабленности тела вызывали в нем чувство глубокого омерзения. Окончательно убивал жуткий запах столетнего перегара, а частенько и мочи. Ей-богу, лейтенант был готов освидетельствовать десяток трупов, нежели возиться с одним пьяницей, чем сейчас и занимался Мазуров.

   Но помогать майору ему не пришлось. Неожиданно Юрий получил сильный удар по затылку и, отлетев на середину комнаты, ошалело оглянулся назад, автоматически хватаясь за пистолет. Но применение оружия лейтенанту пришлось отставить. В комнате ожившей статуей командора входила хозяйка дома. Все такая же прямая, как столб, и такая же немая, как укор судьбы, она с методичностью механической молотилки махала перед собой пудовыми кулачищами. Астафьев еле успевал уворачиваться от ее ударов, и так, постепенно отступая, он спиной наткнулся на Мазурова.

   - Чего ты там толкаешься, - недовольно сказал майор и оглянулся. Увидев эту душещипательную сцену, он мгновенно оценил происходящее и приказал: - Уводи ее из дома.

   "Легко сказать - уводи! Уведешь ее, как же! - подумал лейтенант, в очередной раз, отклоняясь от кулака великанши. - Сейчас я тебе, майор, предоставлю эту возможность. Покажи пример молодым".

   После очередного удара он поднырнул под мышку "гвардейца в юбке" и рванул к выходу. Но, обернувшись у порога, Юрий с изумлением увидел, что "мадам" не заинтересовалась майором, а развернулась и последовала за ним.

   - Вот привязалась! - в сердцах выругался лейтенант и машинально отступил в сени, а потом и на крыльцо. Он искренне надеялся, что "девушка" Рваного на свежем воздухе протрезвеет и остановится, но не тут-то было! На улице дама действительно пришла в себя, в ее глазах появилось даже осмысленное выражение, но ярости от этого не убавилось. Удары она теперь наносила с еще большей силой, при этом утробно порыкивая. Астафьев решил перейти в наступление, но, не рассчитав, споткнулся о корыто и тотчас же получил удар в ухо, перелетел через корыто и приземлился на многочисленные кучки куриного помета, в изобилии покрывавшие землю, и тут же попал в зубы дворового шакала.

   В голове лейтенанта зазвенели колокольчики и загудели колокола, но отлеживаться было некогда: потомок Му-му с неистовым рычанием рвал куртку Астафьева. Невероятная злость охватила лейтенанта, и он, вскочив, ловким пинком послал жалобно взвизгнувшую псину за забор. С грохотом натянулась цепь, и из-за забора послышался жуткий вой, а Юрий развернулся к хозяйке мини-волкодава. Теперь он ее хорошо рассмотрел: Машка Глухня оказалась гораздо старше, чем ему показалась вначале, - по оплывшему, в морщинах, лицу, полуседым космам было очевидно, что Глухня давно переступила пятидесятилетний рубеж. Тем не менее, она вновь надвигалась на лейтенанта.

   - Ну, держись, - пробормотал вконец разозлившийся Юрий. Разогнавшись, он толкнул обеими руками мощный торс атакующей Артемиды. Сначала ему показалось, что он ударился о скалу. Но, отлетев назад, он с изумлением увидел, что баба, начала пятиться, потом, быстро набирая скорость, заваливалась назад и, в конце концов, прямиком угодила во врытую в землю бочку для дождевой воды и мощным задом намертво закупорила ее.

   Она сидела там так же прочно, как пробка в шампанском. Суча ногами и руками, спутница Рваного пыталась выбраться, но безрезультатно. Довольно хмыкнув, Астафьев сказал:

   - Посиди там, подумай о своем недостойном истиной леди поведении.

   Сняв куртку, и матерясь, он начал очищать ее от куриного помета, а попутно обнаружил и несколько мелких дырок от зубов четвероногого сторожа, пострадали от них и брюки лейтенанта. Исследуя руки и ноги, Юрий вздохнул с облегчением, не увидев следов зубов кровожадной дворняги.

   - Хорошо хоть уколы от бешенства не придется делать, - пробормотал он.

   Вскоре Мазуров вывел на крыльцо Рваного. Тот хоть и пошатывался, но ноги переставлял сам. Астафьев внимательно рассмотрел "клиента". Признаться, он его разочаровал - высокий, худой старик с впалой грудью и седыми волосами. Юрий знал, что Жесткину пятьдесят лет, но выглядел тот гораздо старше.

   Увидев хозяйку дома в столь странном положении, Мазуров укоризненно взглянул на молодого напарника и сказал:

   - Ну что ты делаешь, а? Юрий, ты как ребенок! А я еще представление на старшего лейтенанта ему подписал. Вытащи ее, счас же!

   Не очень охотно Юрий пришел на помощь даме. Взяв ее за руку, он с силой дернул, но Машка Глухня даже не сдвинулась с места.

   - Бесполезно. Крепко сидит, без штопора тут не обойтись, - пошутил он.

   Мазуров покачал головой.

   - А потом про нас говорят, черт знает что, - недовольно процедил он. - Берись!

   Вызволить хозяйку из бочки им удалось только с третьей попытки.

   - Тяжела же ты, матушка, - сказал, отдуваясь, майор. Юрий побаивался, что, очутившись на свободе, дама продолжит прерванный поединок, но мысли о битве оставили ее. Странно подвывая и вскидывая вверх руки, она заковыляла вслед за покидающей ее двор троицей.

   - Слушай, а она что, немая? - наконец-то догадался Астафьев.

   - Конечно. Ты разве не знал?

   - Нет.

   - Ну, Глухня же, зря у нас клички не дают. Давняя подруга Рваного. После каждой отсидки он к ней возвращается, а ведь раньше у него семья была...

   За воротами милиционеров ждало еще одно, довольно неприятное зрелище. На заборе, на собственной цепи, висел, чуть-чуть не доставая до земли лапами, доблестный страж немой хозяйки, - из раскрытой пасти торчал синий язык. Осуждающий взгляд Мазурова в сторону лейтенанта был преддверием очередной взбучки.

   - Как ребенок, ей-богу, - только и сказал майор, впрочем, и самому Астафьеву было несколько не по себе, ведь собака с честью исполняла свой служебный долг. "Он, как и мы, выполнял свой долг..." - подумалось почему-то лейтенанту.

   Подъехал "уазик". А Машка Глухня все старалась им что-то объяснить, эмоционально жестикулируя. По лицу ее текли слезы, и Юрий окончательно расстроился, настолько безысходным было горе этой ущербной бабы.   

   К приезду в отдел Рваный достаточно протрезвел - его уже можно было допрашивать.   

   - Давай оформлять, садись, пиши протокол, - сказал Юрию Мазуров, вытаскивая из кармана сверток. В нем оказались два ножа: старый складник - "белочка" и новенький выкидной нож с узким лезвием и накладными черными эбонитовыми "щечками".

   - Вот все его хозяйство, что было в карманах, - пояснил Мазуров. - Ну и каким из них ты запорол Витю Благинина? - обратился майор уже к Рваному.

   - Белочкой, - прохрипел Рваный. - Дай закурить.

   Раскурив сигарету, старый уголовник раскололся:

   - Витька сам виноват, чуть что и сразу понтовать начинал: я не я!.. А я этого не люблю! Если был он шестеркой на зоне, он и на воле шестерка. А то понтовать: да я на пересылке смотрящим был! Какой к х... смотрящий, спасибо, что не опустили, я за него тогда слово замолвил, все же земляк Витька был.

   - А что это ты с собой целый арсенал таскаешь? - спросил Астафьев, разглядывая второй, более хитроумный нож. Это оружие абсолютно не сочеталось с обликом Рваного, помятого и самой жизнью, и годами, проведенными в тюрьме. Ему больше соответствовал потертый, изготовленный в шестидесятые годы складник, "белочка", с тонким от постоянной заточки лезвием. Рваный не сразу, но ответил:

   - Это вообще не мой кнопарь.

   - А чей?

   - Да один чудак на днях у меня в шалаше ночевал, там и выронил.

   - И как его зовут?

   - Да не знаю я! Валеркой назвался.

   Мазурову показалось, что Рваный несколько переиграл, ответ прозвучал неестественно.

   "Знает он его, но говорить не хочет", - предположил майор.