Холод, пиво, дробовик - Андрей Круз

— Ирин, ты куда собралась? — спросил я, кутаясь в одеяло.

— Домой, — прозвучало в ответ.

— А что такое?

— Хмелев, совсем память пропил? — фыркнула Ирина.

— Блин, чего ты опять начинаешь?

— Да ничего я не начинаю. Я же тебя предупреждала — мы с коллегами идем на обед.

— Точно! — прищелкнул я пальцами и осторожно опустился на подушку. — Просто поход в гости первого числа кажется мне столь дикой затеей, что она просто не укладывается в голове…

— Поэтому я пойду одна. Так?

— Ох, уж эти непьющие медработники, — выдохнул я и вновь сел. — Давай отвезу.

— Разбиться хочешь? На себя посмотри!

Определенный резон в этих словах был, поэтому настаивать я не стал. Просто поднялся и начал одеваться.

— Тогда провожу. Заодно и проветрюсь.

— Проводи, — улыбнулась Ирина. — Проветриться тебе точно не помешает. И комнату проветри, дышать нечем.

— Проветрю, — пообещал я, отдергивая шторы. — Потом.

Наскоро выпил традиционный набор пилюль — чуть не вывернуло под конец, — прицепил на пояс кобуру с револьвером, сунул в карман штанов выкидной нож, заодно прихватил телескопическую дубинку, усиленную парой хитрых заклинаний. Народ у нас с похмелья совсем дурной, так не стрелять же хулиганов направо и налево. Некоторым и дубинки хватит.

Дверь в гостевую комнату, где отсыпались Платон и Дмитрий, была закрыта, мы спустились на первый этаж и прошли в бар. В углу мигала огнями магическая елка, от ее неровного мельтешения сразу заломило затылок. Особого беспорядка в зале не оказалось — не иначе, Ваня успел прибраться. Впрочем, и публика подобралась проверенная. Абы кого вообще на Новый год лучше не пускать. Пожарные команды в эту ночь нарасхват, да и поножовщина между собутыльниками не столь уж редкое дело.

— Ты идешь? — поторопила меня Ирина.

— Иду, — отозвался я, отпер входную дверь и выпустил девушку на улицу.

Сам вышел следом, запер бар и сразу заметил перед домом здоровенное пятно закопченного снега и обгорелые обрывки картонной коробки. Сильно пахло кислой пороховой вонью. В памяти мелькнуло смазанное воспоминание об уносящихся в небо огнях, грохоте и вспышках. Фейерверк. Обычный, не магический. Не иначе, кто-то из гостей притащил.

— Вот черт! — выругался я, шагнул с тропинки на газон и принялся закидывать гарь и обрывки картона чистым снегом.

Колдовские иллюзии — это одно, а за настоящий фейерверк можно и по шапке получить. Ракеты у нас под запретом. Слишком часто от них пожары случаются.

— А я еще думала, что за грохот заснуть не дает! — понимающе протянула Ирина. — Ну вы молодцы!

— Это не мы, — поспешил я откреститься от фейерверка.

— Оно само, да? — подколола меня девушка.

— Вроде того.

Я вернулся на тропинку, выгреб набившийся в ботинки снег и протянул спутнице руку.

— Идем?

— Идем.

Мы прошли мимо темных окон оружейного магазина «Большая Охота» и свернули на Красный бульвар. Морозный воздух прочистил голову, и я уже нисколько не жалел, что выбрался из дома в столь раннее для первого января время.

Большинство витрин и вывесок были погашены, серые здания темными пятнами замерли в утренней хмари, всюду валялись пустые бутылки, мятые жестянки, непонятные обрывки бумаги и пластика. Какое-то время мусор в сугробах будет прибывать и копиться, затем на уборку выгонят задержанных в праздники правонарушителей, и появление на улицах этой оравы станет первым сигналом окончания новогодних каникул.

Людей с утра навстречу попадалось совсем немного, лишь болтали у колонки с питьевой водой три тетушки да каталась с возведенной у блошиного рынка горки крикливая ребятня. Сам рынок пустовал.

Медленно проехала по проспекту «газель» с синей полосой на боку, на перекрестке повернула к Центральному участку. Мы свернули в другую сторону и вскоре вышли к госпиталю. Район этот был очень спокойным и по-хорошему зажиточным, следившие здесь за порядком Сестры Холода бродягам и прочему деклассированному элементу давали от ворот поворот, и все же я не стал лениться и проводил Ирину до дверей квартиры.

Потом спустился на первый этаж, встал на крыльце, вытер с лица испарину.

Насчет хорошего самочувствия я все же изрядно погорячился — просто проснулся, не успев толком протрезветь, похмелье еще даже не началось. И вряд ли вообще позволю ему начаться — как ни крути, сегодня выходной.

Медленно шаркая ногами, мимо крыльца прошел скособоченный урод с белой повязкой на рукаве замызганной фуфайки — общепринятым знаком, что не заразен и покинул «Черный квадрат» на законных основаниях. Смысла в этой повязке было немного, служила она скорее напоминанием уроду о собственной второсортности.

Этот, впрочем, был при деле. За собой он катил тележку с забитой мусором картонной коробкой, оттуда же торчал черенок лопаты и ломик.

Меня передернуло. Людям с повышенной восприимчивостью магической энергии за стенами делать него. Начнутся осложнения — и здравствуй гетто, никакие таблетки не помогут. Понятно, в общем-то, с чего Ирина так вызверилась: она каждый рабочий день пациентов с подобными проблемами принимает. Каково ей будет мне направление в «Черный квадрат» выписывать?

Передернув плечами, я сбежал с крыльца и отправился в обратный путь. По дороге напился водой из колонки, такой холодной, что заломило зубы. Заодно умылся в тщетной попытке прогнать похмелье и, разумеется, ничуть в этом не преуспел. Тут вариантов немного: либо выпить аспирина и завалиться спать, либо пивом здоровье поправлять.

Я выбрал аспирин и здоровый сон.

Не угадал.

К моему возвращению Платон уже проснулся, спустился в бар и накачал кувшин светлого. И попивал он его не один, а в компании Николая и Сани, которые заглянули на огонек.

— Ну вы даете! — только и развел я руками, заперев входную дверь.

— А мы че? Мы ниче! — рассмеялся кондуктор и удивился: — Совсем не будешь сегодня открываться?

— Не в состоянии, — признался я, расстегивая куртку. — А Митя где?

— Тоже не в состоянии, — со смешком сообщил Платон. — Ему же пить нельзя. С его таблетками алкоголь никак не сочетается.

— Понятно, — вздохнул я, накачал себе бокал пива и задумчиво посмотрел на пенную шапку.

У нас всегда так: если нельзя, но очень хочется, то вроде как и можно.

Впрочем, Дмитрий был случаем особым; в Приграничье он перебрался сознательно по причине запущенного ракового заболевания. Здесь болезнь получилось заморозить, но на таблетках он сидел плотно, и на его печени это сказывалось вовсе не лучшим образом. Но зато живой. И даже иногда мог позволить себе выпить лишнего.