Дориан Дарроу: Заговор кукол - Екатерина Лесина

Ворон издал звук, отдаленно напоминающий смех.

— Слезь с нее… от беда-беда, а я ему говорил, что надо приглядывать! — карлик, выбравшийся из зарослей, принялся отряхиваться. — И вообще погодить. Конструкция несовершенна! Не-со-вер-шен-на! Нет же, вечно спешат, вечно торопят…

Ворон снова каркнул и взлетел. Устроившись на ветке сливы, он притворился обыкновенной птицей и даже принялся долбить клювом серую шишку-нарост на коре.

Карлик же, воровато оглядываясь, подобрался к мисс Эмили, достал из складок синих шаровар лупу и пинцет, которым подцепил верхнее веко. Заглянув сначала в один, потом во второй глаз, карлик тяжко вздохнул. Его пальцы сомкнулись на тонких запястьях, а губы зашевелились, отсчитывая пульс.

— Живая. Скажи ему, что до ночи дотянет. И пусть все инструменты возьмет! Все!

Хлопнули черные крылья, и ворон тяжело поднялся в воздух. Карлик же, заботливо поправив сбившееся платье, забормотал:

— Ненадежные. Как есть ненадежные. А если и другие сломаются, что тогда? А ничего! Говорил же я, ждать надо… надо ждать… неймется ему…

Он скрылся в кустах, вспугнув с гнезда желтогрудую коноплянку, и улегшись на траву, принялся наблюдать.

Вот появилась служанка, завертелась у кресла бестолковой собачонкой, наконец, додумалась побежать в дом за помощью. Вернулась она не одна. Возглавлял процессию дворецкий. Шел он быстро, вместе с тем движения его казались неспешными и преисполненными чувства собственного достоинства. За ним семенила экономка, женщина квадратная и неуклюжая, чем-то напоминающая тюк соломы, обернутый несколькими слоями темного хлопка. Личная горничная неслась прямо по траве, не решаясь, однако, обогнать миссис Хоудж. Сзади уныло брели два лакея с неким подобием носилок.

— Сборище идиотов, — пробурчал карлик, глубже зарываясь в сухой мох.

— Мисс Эмили! Мисс Эмили! — взвизгивала горничная, картинно заламывая руки.

— Мэри, замолчи. Где ты была? — короткий пальчик экономки уперся в конопатый нос девицы. — А? Где? Опять с этим миловалась? Вот погоди, узнает миссис Беата…

— Газетчики виноватые! Такого понаписывают, что прямо ужас! И я как прочла, так едва не сомлела…

— Гуляешь, гуляешь, а потом невесть кого в дом приведешь? Нет, милочка, теперь-то тебе не…

— Обе умолкните, — велел дворецкий. — С ней все в порядке, просто…

— Слабость!

— Девичья, — залившись краской пробормотала горничная. — Бывает. Нужно врача и…

— А миссис Беате я все равно доложу. Где это видано, чтоб…

Бухтение смолкало, сад снова наполнялся звуками привычными и уютными. Только коноплянка все не решалась вернуться в гнездо и металась в ветвях, чирикала, прогоняя пришельца.

Карлику и самому надоело лежать. Некоторое время он ворочался, силясь найти положение удобное для тела, после застонал и, выбравшись, принялся мять спину.

— Что я ему? Чучело, чтоб в кустах сидеть? Нет, чучело, да?

Коноплянка метнулась к гнезду, распластавшись поверх мелких горошинок-яиц комом бурого пуха. Глупая птаха.

— Сам бы и сидел, коли так надо… я свой долг выплатил! Выплатил! Idiota senza cervello! — ударив себя кулачком в грудь, он быстро пошел по дорожке, ведущей к дому. Крохотная дверца в стене была почти незаметна, но несмотря на кажущуюся заброшенность и ржавые вроде бы петли, открылась легко и беззвучно. И закрылась также.

Карлик же с неожиданной живостью заковылял по узкой лесенке, которая пряталась в толстой стене дома. Добравшись до окошка, крохотного, словно бойница, он прильнул к стеклу.

— Явился… конечно, куда тебе деваться-то.

В руке уродца появилась круглая шкатулочка, которая после нескольких ловких манипуляций, превратилась в подзорную трубу. Карлик не стал трогать окно, но вытащил один из кирпичей рядом. И тотчас отпрянул — в дыру скользнуло гибкое птичье тело в броне угольно-черных перьев.

— Брысь пошел! Зар-р-раза! Приехал, значит? Конечно… куда ему теперь. И что там?

Ворон протянул лапу, на которой болталось послание. Но стоило карлику протянуть руку, как твердый клюв ударил в ладонь, а ворон, юркнув меж ног человека, поскакал по лестнице. При этом он хрипло каркал, словно смеялся.

— Еще один… вот брошу. Ей Богу брошу! Расхлебывайте сами. Ввязался на свою голову.

Плюнув вслед проклятой птице, которая не думала пугаться угроз, карлик вернулся к прерванному занятию. Высунув трубу в отверстие, он приник к стеклу.

Место для обзора было выбрано весьма удачно. Вот и улица. И ворота. И экипаж у них, простой и неприметный, как человек, из экипажа выбравшийся. Строгое черное одеяние, длинноносая веницианская маска и характерной формы кофр выдавали в приезжем врача, а некоторая торопливость свидетельствовала, что визит его отнюдь не случаен.

— Явился, не запылился… Посмотрим, как ты теперь выпутаешься. Это тебе не Лиззи мозги поправлять. Ир-р-родово племя!

Ворон, подкравшись, ущипнул карлика за шею. Но отбегать не стал — ласково потерся клювом о занесенный кулак и снова протянул послание.

На сей раз и снять позволил.

— Дурак ты. Хоть ворон, а дурак. Ну сиди, сиди.

Пара строк на тончайшей бумаге. Минута раздумий и, наконец, вердикт:

— Ладно. Пусть пробует. Только скажи, что матрица нестабильна. И если что-то случится, то я ответственность с себя снимаю…

Доктор отсутствовал больше часа. И дом покидал еще в большей спешке. Однако, запрыгнув в экипаж, он некоторое время стоял, глядя куда-то на башенку из красного кирпича, а после и вовсе поднял руку, сложив пальцы буквой "V".

— Получилось, значит. Ну и ладненько.

Карлик сложил трубу и свистнул, но ворон не отозвался: он медленно и с удовольствием разорял гнездо коноплянки. Расклеванное тельце излишне суетливой пичуги валялось на траве.

— Глава 9. В которой Дориан Дарроу заключает сделку, пытается проникнуть в чужой дом и спасается бегством

Краснокожий чародей —

Крошка Бобс,

Только рослых лошадей

Любит Бобс.

Для этого голоса стены не были преградой. Он пролетал сквозь кирпич, метался по мастерской, плодил эхо, неожиданно живучее для столь скромного помещения, и заставлял сидящую передо мной женщину вздрагивать.

Она была бледна и угловата, смотрела исподлобья с опаской и вместе с тем с надеждой, но заговорить все не решалась. Я не торопил.

В конце концов, посетителей в мастерской было не так и много.

Точнее говоря, всего четверо за прошедшую неделю. Она — пятая. От нее пахнет улицей в худшем ее обличье. Вонь сточных вод, яд дыма, пропитавшего ее одежду, смрад немытого тела, вина и еще чего-то, невольно вгонявшего меня в краску.