Зелёная ночь - Решад Гюнтекин

Краткое выступление Зюхтю-эфенди дополнило речь предыдущего оратора.

Почтенный богослов сообщил, что слова уважаемого ответственного секретаря невольно вызвали у него слёзы. Он заверял, что если будет объявлена священная война, то улемы не пожалеют ни души своей, ни головы ради отчизны... Его ученики готовы не только руководить духовной жизнью нации. Нет! Чалмоносцы готовы сформировать армию добровольцев и отправиться на фронт.

Зюхтю-эфенди поклялся, что он сам лично вместе с Джабир-беем составит добровольческий отряд и пойдёт впереди него с зелёным знаменем в одной руке и красным в другой[47]... Зюхтю-эфенди говорил красноречиво, и слова его многих довели до слёз...

На этом банкет закончился. Народ разошёлся, чтобы после вечернего эзана вновь собраться в соседней мечети на чтение «Жития Мухаммеда».

Первая ночь в Сарыова была мучительной. Шахин-эфенди никак не мог заснуть: мысли путались, его охватывал смутный страх, непонятное волнение. Наконец он забылся тяжёлым сном. Ему снились кошмары, и несколько раз он, дрожа, просыпался весь в поту. Сердце в груди отчаянно колотилось, и Шахину слышались то далёкие и трогательные напевы молитв, словно доносившиеся из другого мира, то вдруг зычный голос Джабир-бея.

«Господи, уж не вернулась ли прежняя болезнь?» — испуганно подумал он.

Но с восходом солнца кошмары исчезли, будто растворились в утреннем свете.

«Я не учёный и, конечно, не политик,— рассуждал утром Шахин.— Я обыкновенный учитель начальной школы. Я знаю теперь, чего хочу и что нужно делать... И если здесь я найду пятерых, пусть даже троих единомышленников, если я сумею воспитать хотя бы одно поколение учеников именно так, как я хочу, как подсказывает мне моя совесть, то всё остальное наладится само собой... Правда, потребуется более или менее длительное время, но что поделаешь, будем ждать! Ибо, как известно, не изменив состояния умов, нечего и думать об изменении государственного режима, всей системы управления страной... Сколько трудов мы затрачиваем, чтобы получить хоть какой-нибудь урожай с плохого огорода. А чтобы вырастить и воспитать новое поколение, нужно ждать лет десять.

Не так уж много! Да, я знаю, что должен делать: суметь защитить мою школу от всякой скверны и подготовить достойных товарищей и помощников, свободомыслящих, способных работать и думать так же, как я сам. А ну, вперёд, мулла Шахин! Хоть твой отец и не хотел, чтобы ты вырос врагом зелёной армии, но мать родила тебя именно для этого...»

Весь день Шахин был занят в школе. По вечерам, иногда до поздней ночи, он сидел в кофейне или в учительском клубе, потом шёл спать. Так же, как в институте, он не скучал в Сарыова, не тосковал по прежнему житью-бытью, нет, он быстро привык к окружавшим его людям, ко всему... И за неделю он так освоился, что чувствовал себя уже старожилом, словно лет сорок прожил в этом городке.

Первое время Шахин, чтобы не наделать второпях ошибок, вёл себя весьма осмотрительно: с людьми говорил как можно проще, понятнее, старался всем понравиться.

Городские ходжи, узнав, что бывший питомец медресе променял чалму на феску, отнеслись поначалу к Шахину с недоверием, а некоторые встретили его даже в штыки. Но Шахин слишком хорошо понимал психологию софты, и ему легко удалось сломать стену недоверия. Вчерашние недоброжелатели почувствовали к нему невольное уважение, когда увидели, как умело он употребляет их же собственное оружие. Больше того, они готовы были принять его в свои ряды. И общительный, скромный на вид Шахин, который знал своё место и не лез вперёд старших, очень быстро укрепил свои позиции. Вскоре учитель начальной школы стал в городке лицом уважаемым и даже известным.

К моменту прибытия Шахина-эфенди в Сарыова общественное мнение разделилось, и в городе образовалось два враждующих лагеря. На одной стороне приверженцы всего нового — реформы и революции — во главе с Зюхтю-эфенди, на другой — последователи старины, которые обвиняли своих противников в вероотступничестве, были всем недовольны, ворчали и брюзжали, не осмеливаясь, правда, выступить открыто, ибо не оправились ещё после разгрома тридцать первого марта. Численный перевес сил был, конечно, за ними, но зато их враги имели власть и поддержку партии.

Начиная от начальника округа и председателя городской управы, все правительственные чиновники, жандармерия и полиция, все видные богословы-мюдеррисы, шейхи и учителя, купцы и ремесленники являлись сторонниками преобразований и ратовали за обновление.

Самой злободневной проблемой в Сарыова был вопрос о реформе медресе. Почти в каждом номере газеты «Сарыова», выходившей два раза в неделю, печатались передовые, написанные Зюхтю-эфенди на эту тему. Уважаемый мюдеррис обвинял в измене государству, нации и религии всех, кто ратовал за сохранение в медресе старых порядков. Он считал, что совершенно недостаточно ввести в медресе лишь преподавание современных наук, необходима полная реорганизация по принципам светских школ,— таково было его основное предложение.

В свой первый вечер в Сарыова Шахин-эфенди сказал директору гимназии, что союз между мюдеррисом-эфенди и господином ответственным секретарем страшит его ещё больше, чем единство старых реакционных ходжей. Эту мысль, в несколько иной форме, он повторил однажды в разговоре со своим коллегой, с молодым учителем Расимом-эфенди.

— Идеи обновленчества и вся эта любовь к новшествам, которые проповедует достопочтенный Зюхтю-эфенди, пугают меня гораздо более, чем слепой фанатизм его противников. Когда я слышу о реформах в медресе, меня охватывает страх.

Расим был юношей умным и горячим. Во время Балканской войны он пошёл добровольцем на фронт, получил ранение в ногу и стал хромать, после этого пришлось уйти из армии и вернуться к профессии учителя. Он успел горячо привязаться к Шахин-эфенди, всегда прислушивался к его словам. Но на этот раз высказывание старшего учителя вызвало страстный протест Расима:

— Я считал вас верным, преданным сторонником нового... А вы?.. Просто удивляюсь, в таком важном вопросе, как реорганизация медресе, вы оказываетесь единомышленником реакционеров.

Шахин-эфенди взял молодого товарища за руку и внимательно посмотрел на него. За стёклами очков светились умные глаза, их добрый и ласковый взляд делал рябое лицо Шахина даже красивым.

Если мы оставим в покое медресе,— сказал он, улыбаясь,— они в самом ближайшем будущем развалятся сами собой. А вот если мы начнём их ремонтировать, то они ещё долго будут приносить бедствия нашему несчастному народу.

Старший учитель давно уже присматривался к Расиму. Он понял, что перед ним не только самый умный, самый способный и преданный учитель школы, но в то же время самый честный и достойный доверия человек в Сарыова. Поэтому он счёл излишней всякую осторожность и стал открыто излагать Расиму свои взгляды:

— Весь этот спор между новым и старым — не что иное, как сплошное пустословие. Больше того, говорить о реформе медресе — значит укреплять позиции софт, которые уже не могут существовать по-старому, это значит вооружать их более новым оружием! Не так ли? Я вижу, что софты в Сарыова действительно всем заправляют... Когда я был жалким чемезом, я мечтал о так называемой зелёной армии, которая под сенью своего знамени соберёт весь мир... Есть ли какая-нибудь разница между зелёной армией моей мечты и армией добровольцев полумесяца, которую хочет сформировать обновленец и националист господин ответственный секретарь. Он собирается создавать новую армию, уповая на божью помощь и на поддержку воинов ислама, которые должны сбежаться из Азии, Африки, Океании и бог весть из каких ещё мест... Ты ведь сам видел, как люди вопили и рыдали, когда Джабир-бей и Зюхтю-эфенди разглагольствовали об единения всех приверженцев ислама. Я недостаточно хорошо знаком со всеми теориями и идеями этого движения, но как можно деятелей, разделяющих мир на мусульман и немусульман, называть обновленцами и националистами? Когда ответственный секретарь бьёт себя в грудь и уверяет, что он, видите ли, националист, он обманывает либо других, либо самого себя, так как всё, в конечном счёте, дает один результат... Какая разница между мюдеррисом Зюхтю-эфенди и так называемым националистом — ответственным секретарём, который от имени своей партии заявляет, что цель их — объединение на основе ислама... Боюсь, что все, кто имеет хоть какое-нибудь влияние в Сарыова — крупные и мелкие чиновники, люди образованные,— в общем, все только так и понимают обновление и национализм. И все они лишь марионетки, которые слепо следуют указаниям Зюхтю-эфенди и служат орудием для достижения его целей...

Ведь в действительности городом управляет именно он, он и софты... Ты сам, Расим, два дня назад, был тому свидетелем. Только за то, что программу занятий по родному языку я назвал программой «турецкого языка», заведующий отделом народного образования чуть не вышвырнул меня из школы. Если в этом краю самый высокий чиновник, ведающий просвещением, запрещает наш родной язык называть так, как он называется, и считает преступлением, когда мы говорим «турецкий язык» вместо «османского», как можем мы называть власть, правящую в этом городе, национальной и патриотической? Вот почему бессильных, выживших из ума стариков софт я считаю безвредными и так боюсь обновленцев. А если мы станем подпирать готовые рухнуть от собственной ветхости медресе подпорками модернизации и ремонтировать их, они ещё долгие годы будут висеть камнем на нашей шее...