Война и люди - Никита Демин

— В общем, понюхали «тигры» русского табачку, зачихали, — добавил Козин.

Поздно вечером я побывал в медсанбате. Расположен он был в густом саду под яблонями. Обошел раненых, поговорил с ними, вручил письма и подарки, присланные со всех концов нашей Родины. Командир медсанбата майор Шапошников (накануне боев он был выдвинут на эту должность), усталый, с покрасневшими от бессоницы глазами, указал мне на одного солдата:

— Восемь ранений в голову и плечи. О нем чудеса рассказывают! Герой!

Вся голова, верхняя часть туловища были у солдата забинтованы так, что осталась лишь узкая щель для глаз. Я наклонился к нему, мне послышалось, что он зовет...

— А я Спичкин, — донесся слабый голос. — Вы меня знаете.

Вдруг я увидел торчащую из-под бинта огненно-рыжую прядь волос. Все сразу вспомнилось. Это к нему в пулеметную ячейку спрыгивал генерал Пухов, это с ним, Спичкиным, разговаривали мы на фланге, когда осматривали оборону. Позднее мне рассказали о подвиге комсомольца. Отважный пулеметчик вместе с товарищами отбил несколько атак противника. Окоп у него был узкий, глубокий. Спичкин пропускал танки и бил по пехоте. Немецкий танк дважды утюжил его окоп. Но Спичкин выстоял. Солдат был восемь раз ранен, но продолжал стрелять до тех пор, пока враг не был отброшен.

Вечером комдива вызвал к телефону генерал Пухов. Он заслушал доклад об итогах боя, а потом поинтересовался, как дерутся люди. Дударев передал мне трубку:

— Докладывай...

Я рассказал о первом батальоне 7-го полка, о его героях, о Спичкипе. Командарм помнил этого солдата. За отвагу и мужество он наградил его орденом Красной Звезды. На другой день командир дивизии вручил боевой орден Спичкину, тепло побеседовал с пулеметчиком, поблагодарил его за воинское умение и стойкость, пожелал быстрее выздороветь. Спичкин — один из первых солдат, получивших награду у нас в дивизии за бои на Курской Дуге.

Ночью стало известно, что гитлеровцам удалось лишь вклиниться на десять километров в оборону нашей 13-й армии. Дорого заплатили они за эти километры. Тысячи вражеских трупов, сотни исковерканных боевых машин валялись кругом.

— Завтра нам придется жарко, — сказал Дударев. — Противпик вошел в соприкосновение с пашей дивизией по всей полосе обороны. Думаю, что главный удар придется на 7-й полк.

Под утро я перебрался на наблюдательный пункт этой части. Козин и Журавлев были на ногах. Командир доложил, что полковой резерв переброшен к первому батальону. Кроме того, из дивизии подошло подкрепление — противотанковая «артиллерия.

Медленно занимался рассвет. Вдруг далеко над горизонтом показались черные точки. Ветер донес гул моторов.

— Передайте в батальоны: «Воздух!» — отрывисто бросил связисту подполковник Козин, увидев вдали группы бомбардировщиков. — Всем в щели! — хрипло крикнул он пулеметчикам, что расположились рядом с НП.

Лицо у Михаила Евдокимовича за эти двое суток почернело, осунулось, голос охрип. Но Козип оставался таким же деятельным и подвижным, как и раньше.

Справа и в тылу загрохотали взрывы бомб. Клубы пыли и дыма заволокли позиции. Затем начался сильный артиллерийский и минометный обстрел.

— Не на шутку за нас взялись, — заметил Козин.

Позвонил Дударев, передал:

— Противник у соседей справа прорвался в направлении на Бузулук. Приготовьтесь к отражению удара. Железную дорогу удержать во что бы то ни стало.

Прошло еще минут двадцать, и вдали, на горизонте, показались танки. Впереди шли приземистые «тигры». На флангах и сзади них в клубах пыли маячили силуэты длинноствольных самоходных орудий. Это «фердинапды». Стальная лавина приближалась. А на позициях полка еще бушевал артиллерийский ураган.

Подполковник Козин внешне выглядел спокойным. Но по его отрывистым командам, по появившимся в голосе металлическим ноткам можно было догадаться о его огромном душевном напряжении. Козин позвонил в первый батальон.

— Танки видишь? — спросил комбата. — На тебя идут. Держись! Главное, старайся пехоту отсечь...

Мы все не отрывали взгляда от вражеских танков и самоходок. Их трудно было разглядеть и сосчитать: впереди — сплошная пелена ныли и дыма.

— К минпому полю подошли, — доложил кто-то из саперов.

Головная машина окуталась густым черным дымом: подорвалась. Ударила паша артиллерия. Танки противника отошли назад, скрылись в балке. Вышли они уже совсем в другом месте: искали прохода в минных полях.

Стальная лавина быстро накатилась на наши позиции и стала утюжить первую траншею. Бойцы пропускали танки, а затем забрасывали их гранатами и бутылками с зажигательной смесью. А вражеская пехота, не выдержав огня, залегла метрах в четырехстах, и гвардейцы расстреливали ее из пулеметов, хотя на их позициях были танки врага.

Михаил Евдокимович что-то говорил, но за шумом боя трудно было разобрать слова. Я наклонился к нему:

— Что?

— Выстоят, выстоят наши...

А танки врага уже на второй траншее. Вся артиллерия прямой наводкой била теперь по прорвавшимся «тиграм». Телефонист подал мне трубку. Я сразу узнал голос Журавлева (он с утра ушел на левый фланг).

— Одиннадцать сожгли, а восемнадцать прорвались. Никто не ушел с места. Сейчас только на НП батальона «тигра» подожгли. Горит, как свеча, наверное, видите.

— Не видим, все в дыму. Где танки сейчас?

— Отходить начали. Артиллеристы их не пустили. Что у Ходырева?

Он интересовался правым флангом. Там было тише. Я сообщил ему об этом.

Уже после боя, когда отошли немецкие танки и остатки пехоты, Журавлев рассказал, как героически дрались люди. Бронебойщик сержант Лозовой подбил два «тигра». На пулеметчика Гусева вышел тяжелый танк, остановился над окопом и разверпулся. Гусева засыпало. Но солдат, как только «тигр» отошел, поднялся на ноги и швырнул противотанковую гранату прямо в моторное отделение. Танк остановился. Гранат у Гусева больше не оказалось: все засыпало, и воин пополз в соседпий окоп за бутылками с горючей смесью, вернулся и поджег «тигра».

Вечером я возвратился на НП дивизии.

Начальник оперативного отделения обрисовал общую обстановку. Ожесточенная борьба разгорелась и на участке 1-е Поныри. Здесь как раз проходил наш левый фланг. Он примыкал непосредственно к станции Поныри, шел вдоль железной дороги.

Ночью я побывал в полку у Дружинина. Роты закреплялись на насыпи вдоль железной дороги. Замполит подполковник Баканов коротко рассказал о прошедшем бое:

— Утром на наш полк с фланга вышла группа фашистских танков. Смотрю, загорелись машины: одна, вторая! Первую подбил сержант Акулов из противотанкового ружья. Она стала взбираться на бруствер, днище обнажила, сержант ее в упор и стукнул.

Здесь, в части, я узнал о необычайном мужестве подносчика патронов Николая Александровича Устинова. Это был уже немолодой солдат. Его рота несколько часов отбивала атаки гитлеровцев. К полудню фашисты подтянули свежие силы, изготовились для нового броска. Устинова в это время послали за боеприпасами (они были на исходе). На обратном пути воин попал под артиллерийский обстрел. Осколком снаряда ему раздробило кисть левой руки. Устинов туго перевязал руку, снял брючный ремень, привязал его к ящику с патронами и под огнем доставил его в роту.

Началась атака. Впереди цепей наступающей пехоты двигались тяжелые самоходные установки. Устинов стрелять не мог. Он стал помогать расчетам артиллерийских орудий, командовали которыми старший сержант Петренко и младший сержант Дряхлов. Меткими выстрелами артиллеристы подбили три самоходки врага. А пехоту встретил ливень пулеметного огня. Николай Устинов сначала подтаскивал снаряды, а потом вернулся к пункту боепитания и принес еще два ящика патронов. Лишь когда атака была отбита, Устинов пошел в медпункт.

Дряхлову и Петренко на поле боя вручили медали «За боевые заслуги», а Устинова представили к ордену.

— Есть у вас солдат Окунев Григорий Сидорович, — обратился я к замполиту. — Помнишь его, жив?

— Это усатый такой, старый фронтовик? Как же, в полку его знают. Командовал взводом в бою. Молодец. Сейчас он у нас в санроте. Царапнуло его. Вернется — в разведку пойдет старшиной. Мы уже решили.

— А мне сказали, что его пока ничем не отметили.

— Наградим солдата. Представление уже готовится...

Разъяренные неудачами, гитлеровцы вымещали свою злобу на попавших в плен раненых бойцах. На одной из высот, которую позднее отбили гвардейцы, мы обнаружили два обезображенных трупа советских воинов. Фашисты подвергли раненых страшным истязаниям. У них были отрезаны уши, носы, выколоты глаза. А у одного снята кожа с правой кисти руки, а на левой — обрублены пальцы. Зверскую расправу учинили гитлеровцы в деревне 1-я Ивань, Малоархангельского района. Отступая, фашистские изверги расстреляли всех жителей этой деревни. Случайпо уцелел лишь А. Г. Ефремов, старик инвалид. Фашисты ворвались и к нему в дом, дали и по старику очередь из автомата. Ефремов, раненный, упал. Он чудом остался жив.