Любимая - Александр Казанцев

«О Немезида![38] — думал смертник. — Я давно считаю Ксантиппу посланницей твоей, а теперь меня гладит та же рука, которая плескала в меня воду и масло, а порой и опускалась в ударе на лысину мою!.. Ну, значит, точно, умру я завтра…»

Ксантиппа словно прочла его мысли:

— Но ведь они убьют тебя несправедливо!

Услыхав в ее голосе опять слезы, Сократ ответил с усмешкой:

— Разве лучше, если б они меня справедливо убили?

— Вечно ты зубоскалишь! — возмутилась жена. — Ты и Аида потешать собрался, да?.. Вот меня ты, точно, никогда не любил и не жалел! Я-то для тебя ковром стелилась, лишь бы угодить, а ты всегда норовил больней меня уколоть!.. Я-то, дура, думала — за мудреца выхожу, за великого мужа, драхмы буду веником сметать, от людей будет почет! А мы из бедности так и не выбирались!.. Все я сама делала, как рабыня: и козу доила, и кур кормила, и на винограднике спину гнула… Все сама!.. Вот что ты со мной сделал: сорока еще нет, а старуха!.. А то, видишь ли, добреньким прикинулся — помощницу мне привел: пусть поживет, мол, у нас, тебе с ней легче будет… Ой, Афина-заступница, ты же знаешь, как я терпелива, но не могла же я в своем доме полюбовницу его терпеть!..

«Ну, теперь крику будет надолго!..» — подумал Сократ. Но Ксантиппа умолкла вдруг, потом выдавила сквозь слезы:

— Узнала я, у кого твоя Мирто приткнулась… Приведу завтра к тебе — пусть простится… Ой, Афина, видала ли ты дуру такую, как я!..

У Сократа вдруг запершило в горле. Он протянул руку, нашел в сумраке лицо Ксантиппы, стал утирать мокрую от слез щеку жены.

— Не надо… — Ксантиппа поднялась. — Спи, Сократ. Я завтра приду…

Не успел он возразить — жена направилась к двери. Уже в дверном проеме догнали ее слова мужа:

— Детей обязательно приведи, младшенького возьми непременно!..

Провизжали бронзовые подпятники дверей. Погрузилась темница во тьму.

Часть вторая

ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ

10

Всю ночь не спал хромоногий Лептин, небогатый вязальщик сетей, проживающий на восточной окраине Пирея. Верней, с вечера стал похрапывать, но разбудили его стоны молодой жены: начались схватки. Долго остававшийся холостяком Лептин заметался в растерянности, не зная, что делать, где повитуху искать.

Лишь об одной повитухе он слыхал — о Фенарете, матери Сократа, ее Афины и Пирей до сих пор добром поминают, — так давным-давно прибрала ее чума, когда Лептин, ею же на свет извлеченный, мальчишкой бегал…

Пошел по ночным улицам, все дома закрыты, никто его впускать не захотел. Сердце Лептина билось, как рыба в сетях. Он клял врожденную хромоногость свою и возрастную одышку: боялся опоздать.

Темень была, как в Тартаре, лишь у одного дома горел фонарь в виде красного яблока, доносились повизгиванья флейты. Лептин знал, что это известный всем в Пирее «Дом услад», бывал здесь раньше не раз, когда припекало. Поковылял к нему.

У входа поймала его за руку немолодая уже, грудастая девица с ярко накрашенными губами.

— А, Лептин, хромоногий наездник! — радостно и удивленно воскликнула она. — Прибрала, видать, тебя женушка к рукам, давно глаз не кажешь… А мои кобылки тебя вспоминали! Идем же скорей к ним!..

Еще не справившись с одышкой, Лептин замычал, мотая головой. Содержательница заведения дала волю возмущению:

— Чего кочевряжишься?! Не ты ли всех девочек моих перебрал?! Не ты ли их до полусмерти вымучивал за вонючие драхмы свои?!. Что, разонравились? И домом моим теперь брезгуешь?!. А знаешь ли ты, мерин хромой, что в этом заведении лишился целомудрия сам Сократ! Да, мне тетушка рассказывала!..

Лептин, услыхав ненавистное имя, поморщился.

— Старые враки!.. Ты мне лучше повитуху помоги найти.

Содержательница сперва выпучила на него глаза, будто оливой подавилась, потом хлопнула себя по крутым бедрам и расхохоталась.

— Уморил!.. — выдавила она, отходя от смеха. — У нас ли повитуху искать?!. А ребенок-то твой ли будет?..

Но видя плачевный облик Лептина, сжалилась:

— Ладно, пойдем — покажу, где повитуха живет… Только пока вожусь с тобой, не одного гостя поди провороню… Заплатишь мне, как за любовь. Понял?

Лептин и последнее готов был отдать…

Повивальная бабка оказалась не бабкой вовсе, а еще молодой статной женщиной, красота которой и в темноте ясна. Но Лептину было не до чужой красоты. Он вел повитуху во мраке к своему домишке, торопился, задыхался, боялся опоздать.

Услыхал крики жены — обрадовался: успели…

Повитуха пожурила Лептина, что не догадался воды согреть, он и занялся этим. А она принялась осматривать роженицу, ощупывать. Бедняжка ненадолго затихла в умелых руках.

— Говоришь, жена, а за дочку сойдет… повернулась повитуха к Лептину. Бедра-то вон какие узкие, тяжело будет рожать…

Сердце Лептина сжалось, лишь прокряхтел в ответ.

— Ступай пока во двор, — велела ему повитуха. Ты мне только мешать сейчас будешь. А понадобишься — позову.

Лептин тяжко вздохнул, вышел из дома, сел на лавку посреди дворика, запрокинул в небо тронутую сединой бороду. Там звезды висели — яркие, крупные. И взмолился им Лептин, всем богам Олимпийским взмолился:

— Не отнимайте любимую!..

Из дома опять донеслись стоны и крики, они стали уже почти непрерывными. Крики и стоны жены рвали сердце Лептина, он зажал уши ладонями, закрыл глаза, хотя в потемках в этом и не было надобности. Чтобы забыться, стал вспоминать…

Больше года назад кончилась его одинокая жизнь. А жил он раньше, как паук, не общался почти ни с кем, плел свои сети, выносил на продажу, норовил взять за них побольше, выручку с друзьями не пропивал, да и друзей-то не было, и вино-то в последний раз пил, когда родителей в одно лето отдал погребальному костру. Считал, что слабнут руки от вина, ловкость теряют — как сети плести? А они, сети, выходили у него что для рыбной ловли, что для ловли птиц, крепкими, легкими, лучше не сыскать. Только прибыли приносили ему немного. Потому и в «Дом услад» наведывался не так часто, как хотел…

Там-то, возле «Дома услад», он и встретил ту, что изменила его жизнь. Вышел из этого вертепа, чуя благостное опустошение, и увидал жмущуюся к стене девушку в бедном, как у рабыни, пеплосе. В свете красного фонаря разглядел, как тонки черты ее лица, будто из благородных она.

— Ты чего здесь?.. — спросил он грубо.

— Может, на работу возьмут?.. — тихо сказала девушка. — Нет у меня никого…

— А ты знаешь, что здесь за «работа»?

— Знаю…

Дрогнуло сердце угрюмого Лептина, когда представил, как будет трепетать, извиваться это хрупкое тельце в цепких объятьях гостей. Схватил девушку за руку и, ни слова не говоря, потащил за собой. Она от растерянности сперва не сопротивлялась, потом уперлась, как ослик, и даже за плечо Лептина укусила. И все — молча.

— Зубы-то побереги, пригодятся… — незло сказал он ей. — Я ж тебя не в кусты тащу и не на ложе свое!.. — усмехнулся даже. — Кабы ты в том доме, при «работе», кого укусила — ох и досталось бы тебе!.. Для тебя я другую работу подыщу.

— Какую?.. — прошептала, еще не веря, девушка.

— Будешь помогать мне вязать сети.

— Я не умею.

— Научу!.. Ну, еще по дому прибраться, ячменную кашу сварить…

— Вот это умею. Я у Сократа служила…

— У того самого, что ли? — Лептин слыхал о Сократе (да кто о нем в Афинах не слыхал!..), даже видел его не раз в окружении учеников на рынке, но философ ему не понравился, как всегда не нравятся говоруны молчунам.

— У того. Меня жена его невзлюбила, прогнала…

— За что?

— Да ни за что! Я Сократа полюбила…

Лептин сперва даже опешил, потом, обычно угрюмый, расхохотался.

— А лет-то тебе сколько? — спросил он сквозь смех.

Девушка смешалась, потом сказала:

— Ладно, тебе врать не буду. Двадцать третий пошел…

Лептин проглотил смех, уставился на нее недоуменно.

— Это я просто такая маленькая, моложе кажусь… Меня Сократ тоже любил…

— О Диоскуры![39] — воскликнул Лептин. — Каких только чудес не бывает!.. А как зовут тебя, кто отец?

— Зовусь Мирто́. Отец мой Синдар ничем не знаменит, давно помер, зато дед мой, хоть тоже умер в бедности, — сам Аристид Справедливый![40] — в голове сиротки прозвучала гордость.

Лептин облегченно вздохнул.

— Понятно, врешь ты все! И про Сократа врешь!..

Только зря он не верил. Все оказалось правдой.

Повитуха звала Лептина, высунувшись из двери, но он не слышал ее, поскольку сидел на лавке, зажав уши ладонями. Тогда она подошла к нему, потрясла за плечо. Он опустил руки. В уши его ворвались стоны жены и голос повитухи.

— Кирпичи нужны. Есть у тебя?.. Неси скорей!

До блеска обожженные кирпичи Лептин заготовил для ремонта очага. Ничего не понимая, притащил в дом, сколько смог унести. Глянул на Мирто — у нее крик в глазах, а руки плетьми лежат. Комок подступил к горлу Лептина.