Утраченный символ - Дэн Браун

Кто-то похлопал Лэнгдона по плечу. Он обернулся, опустил глаза… и увидел миниатюрную японку: озлобленное лицо, нездоровая кожа, редеющие волосы, желтые от табака зубы и страшный белый шрам во всю шею. Узловатой рукой женщина прижимала к уху телефон. Лэнгдон услышал в трубке хриплый голос:

– Что мне надо, профессор? – Она спокойно захлопнула телефон и уставилась на Лэнгдона. – Для начала перестаньте называть меня «сэр».

Лэнгдон потрясенно воззрился на Сато:

– Мэм… примите мои извинения. Связь здесь плохая, и…

– Связь нормальная, профессор, – осадила его Сато. – А вот вранья я не потерплю.

Глава 17

Директор Иноуэ Сато была кошмарным созданием: худющая свирепая бестия ростом с большую куклу – четыре фута десять дюймов, – с кожей, похожей на покрытый лишайником гранит: директор страдала витилиго, нарушением пигментации. Мятый синий костюм висел на ней как на вешалке, а расстегнутый воротник ничуть не скрывал жуткого шрама во всю шею. Сослуживцы шутили, что забота Сато о своем внешнем виде проявлялась лишь в регулярном выщипывании густых усов.

Иноуэ Сато возглавляла Службу безопасности ЦРУ больше десяти лет. Комбинация необычайного интеллекта и поразительно тонкой интуиции придавала ей такую самонадеянность, что любой, кто не умел творить чудеса, в ее присутствии поджимал хвост. Даже рак гортани не вышиб Сато из седла. Битва с болезнью стоила ей месяца отсутствия на службе, половины голосового аппарата и трети от общей массы тела, но в офис она вернулась как ни в чем не бывало.

Иноуэ Сато была непобедима.

Роберт Лэнгдон предположил, что не он первый принял ее голос за мужской, однако директор по-прежнему буравила его злым взглядом.

– Еще раз прошу меня простить, мэм, – сказал Лэнгдон. – Я еще не разобрался, что к чему. Меня заманил в Вашингтон какой-то человек, якобы похитивший Питера Соломона. – Он достал из кармана факс. – Вот что мне прислали утром. Я записал номер самолета, на котором летел. Если позвонить в федеральное управление авиации, можно выйти на хозяина…

Сато выхватила у Лэнгдона листок и, не читая, сунула в карман.

– Профессор, это расследование веду я, поэтому прошу вас молчать, если не спрашивают.

Сато развернулась к начальнику полиции.

– Андерсон, – сказала она, сверля его крошечными черными глазками, – объясните мне, что здесь происходит. Охранник у восточных ворот сказал, что вы нашли на полу ампутированную кисть руки. Это правда?

Андерсон отступил и показал директору Сато обнаруженный предмет.

– Да, мэм, буквально несколько минут назад.

Она посмотрела на руку как на ненужную тряпку.

– Почему вы не доложили об этом, когда я позвонила?

– Я… думал, вы в курсе.

– Не лгите.

Андерсон сник под ее взглядом, но его голос прозвучал уверенно:

– Мэм, все под контролем.

– Сомневаюсь, – столь же уверенно возразила Сато.

– Криминалисты уже едут. Преступник мог оставить отпечатки пальцев.

Сато недоверчиво поджала губы.

– Раз ему хватило ума пройти мимо вашей охраны, спрятав человеческую руку, то вряд ли он оставил отпечатки.

– Да, но я обязан провести расследование.

– Я освобождаю вас от этой обязанности и беру ее на себя.

Андерсон оцепенел.

– Разве это прерогатива СБ?

– Конечно. Под угрозой национальная безопасность.

«Рука Питера и национальная безопасность?» – подумал Лэнгдон, ошарашенно следя за их разговором. Он понял, что его главная цель – найти Питера – не совпадает с целью Сато. Директора СБ ЦРУ заботило совсем другое.

Андерсон тоже растерялся.

– Национальная безопасность, говорите? При всем уважении, мэм…

– Насколько мне известно, – перебила его Сато, – я выше вас по званию. Предлагаю вам делать то, что велено, – и без лишних вопросов.

Андерсон кивнул и судорожно сглотнул.

– Хорошо, но не стоит ли снять отпечатки хотя бы с самой руки – подтвердить, что это рука Питера Соломона?

– Я это подтверждаю, – вмешался Лэнгдон, чувствуя тошнотворную уверенность в своей правоте. – Я узнаю перстень… и руку. – Он умолк. – А вот татуировок раньше не было. Полагаю, их накололи недавно.

– Что? – Впервые с минуты своего прибытия Сато выглядела растерянной. – Рука татуирована?

Лэнгдон кивнул:

– На большом пальце венец, на указательном – звезда.

Сато вынула из кармана очки и, точно акула, стала кругами приближаться к руке.

– Хотя подушечки остальных пальцев не видны, – добавил Лэнгдон, – на них тоже есть изображения.

Директор СБ подозвала к себе начальника полиции Капитолия:

– Андерсон, посмотрите.

Он осторожно опустился на колени рядом с рукой и приник щекой к полу, заглядывая под прижатые к ладони пальцы.

– Он прав, мэм. На всех пальцах имеются татуировки, но я не вижу…

– Солнце, фонарь и ключ, – выдавил Лэнгдон.

Сато окинула его оценивающим взглядом.

– И откуда вам это известно?

Лэнгдон бросил на нее ответный взгляд.

– Изображение человеческой руки с отметками на кончиках пальцев – очень древний символ. Его называют «Рука мистерий».

Андерсон поднялся на ноги.

– У этой штуки есть название?!

Лэнгдон кивнул.

– Да, это один из самых тайных знаков древности.

Сато вскинула голову.

– Тогда позвольте спросить, что он делает посреди Капитолия?

«Кошмар продолжается…» – подумал Лэнгдон.

– По традиции, мэм, это приглашение.

– Приглашение… куда? – вопросила директор СБ.

Лэнгдон еще раз взглянул на татуированные символы.

– Вот уже много веков Рука мистерий служит своеобразной повесткой. По сути, это приглашение узнать тайную мудрость, известную лишь избранным.

Сато скрестила на груди тощие руки и черными как уголь глазами впилась в Лэнгдона.

– Что ж, профессор, для человека, который якобы понятия не имеет, зачем он тут… вы неплохо справляетесь.

Глава 18

Кэтрин Соломон накинула белый халат и начала свой обычный «обход», как называл это Питер. Словно заботливая мать, проверяющая, уснул ли ребенок, она заглянула в технический отсек: водородная энергетическая установка спокойно работала, на подставках покоились запасные резервуары.

Кэтрин прошла по коридору в хранилище данных. В кондиционируемой камере безмятежно гудели два резервных голографических накопителя. «Вся моя работа», – подумала Кэтрин, глядя на них сквозь трехдюймовое ударопрочное стекло. Голографические накопители (в отличие от своих предшественников размером с холодильник) больше походили на две аудиоколонки – каждая на своем пьедестале. Они содержали одинаковую информацию и постоянно синхронизировались. Как правило, такую систему резервного хранения данных рекомендуют устанавливать вне рабочего места – на случай землетрясения, пожара или кражи, – однако Кэтрин и Питер сошлись на том, что секретность превыше всего. За пределами этих стен информация могла попасть в чужие руки.

Убедившись, что все функционирует как надо, Кэтрин вернулась к началу коридора и вдруг увидела нечто странное: в противоположном конце лаборатории что-то светилось. Она поспешила туда и с удивлением заметила сияние, исходившее из-за плексигласовой стены аппаратной комнаты.

«Он здесь!»

Кэтрин подлетела к двери и распахнула ее.

– Питер! – крикнула она, вбегая в аппаратную.

Сидевшая за терминалом пухленькая женщина резко подскочила.

– Господи, Кэтрин! Вы меня напугали!

Триш Данн – единственная, кому позволяли здесь находиться, – была специалистом по анализу метасистем и редко работала по выходным. Перед выходом на работу двадцатишестилетняя рыжеволосая девушка подписала документ о неразглашении, достойный КГБ. Сегодня она анализировала данные, сидя перед плазменной стеной – огромным плоским монитором, который будто бы привезли из центра управления полетами НАСА.

– Простите, – сказала Триш, – я не знала, что вы так рано. Думала закончить до вашего с Питером приезда.

– Вы с ним говорили? Он опаздывает и не берет трубку.

Триш покачала головой.

– Наверное, еще не разобрался с новым айфоном.

«Хорошо, хоть кто-то из нас еще может шутить».

Тут Кэтрин на ум пришла новая мысль.

– Вообще-то хорошо, что вы здесь. Поможете мне в одном деле?

– Видно, это поважнее футбола.

Кэтрин сделала глубокий вдох.

– Не знаю, как это объяснить, но сегодня днем мне рассказали странную историю…

Эта история явно выбила Кэтрин из колеи. В обычно спокойных серых глазах читалась тревога, и она уже трижды заправила волосы за уши – «тревожный маячок», как говорила Триш.