«Если», 2007 № 03 - Журнал «Если»

Они были изготовлены из подвергнутых точной высоковольтной обработке европейских металлов, которые теперь охраняли, как драгоценные камни. Эти компоненты заговорщикам ни за что не создать.

Но все-таки два десятка сопел для фабрикатора появилось. Эту любезность им оказала некая иностранная разведка. По слухам — японская.

Однако у них все равно не было гребней для обратной переработки. Это разрушало и обрекало на неудачу все мечты о том, чтобы изготавливать фабрикаты при помощи сопел, без гребенок. Их подпольные фабрикаторы могут изготавливать вещи, но не могут их перерабатывать обратно в порошок. Мир с подобными фабрикаторами превратился бы в кошмар: он медленно, но уверенно заполнился бы ужасным, отравляющим природу мусором — непригодными к использованию, неподдающимися разрушению, твердыми, как камень, кусками черного шлака. Эта мрачная перспектива явно повлияла на решение первых изобретателей.

Прозвучало также много мрачных заявлений о том, что углеродные нанотрубки вредно влияют на здоровье, так как представляют собой неразрушимые волокна, нечто вроде асбеста. И это было правдой: углеродные нанотрубки действительно вызывали рак, но делали это гораздо реже, чем несколько тысяч других веществ, которые уже использовались в повседневной жизни.

Умельцы потратили все лето на то, чтобы состряпать первые подпольные фабрикаторы. Потом мобилизовали фанатиков, чтобы распространить эти устройства. Им приказали отвезти фабрикаторы как можно дальше от фабрики и вручить их сочувствующим.

Четверых из пяти эмиссаров арестовали почти сразу. А потом на лагерь началась вертолетная атака.

Борислав был готов к такому повороту дел. Он перенес лагерь в другое место. В городе поднимались мятежи. Неважно, кто «побеждал» в этих бунтах, потому что они подрывали существующее положение дел. Полиция колошматила студентов неразрушимыми черными дубинками. Ребята резали шины полицейских фургонов неразрушимыми ножами.

В этот момент кому-то пришла в голову потрясающая идея: выпустить в свет десятки ложных черных ящиков, которые бы лишь выглядели как фабрикаторы. Ведь было абсолютно неважно, станет ли их продукция на самом деле работать.

Этот циничный план требовал гораздо меньше труда, чем создание настоящих копировальных устройств, поэтому его быстро приняли. Более того, его повсюду подхватили плагиаторы. Люди следили за этой борьбой: в Бухаресте, Люблине, Тбилиси, Братиславе, Варшаве и Праге. Люди окунали любые предметы в черный лак, чтобы те походили на продукцию фабрикаторов. Люди распространяли руководства к фабрикаторам и файлы для изготовления фабрикаторов. На каждого активного чудака, который действительно хотел делать фабрикаторы, приходилась сотня людей, которые хотели знать, как их делать. Просто на всякий случай.

Некоторые чудаки добились успеха. Те, кто терпел неудачу, превращались в мучеников. Так как сопротивление растекалось, подобно пролитым чернилам, в нем принимало участие слишком много людей, что мешало отнести его к разряду преступной деятельности.

Когда военные подрядчики поняли, что имеются веские причины строить гигантские фабрикаторы размерами с верфь, игра в основном была окончена. Третий переходный период стал новой «реальной политикой», а новая экономика — повседневностью. Старый порядок закончился. Превратился в нечто такое, чего никто не мог вспомнить и даже не хотел вспоминать.

Оставалось сделать несколько спокойных ходов и поставить мат. А потом игра просто остановилась. Кто-то положил на бок белого короля так мягко и незаметно, что почти невозможно было догадаться, существовал ли когда-то белый король…

Борислав отправился в тюрьму. Необходимо было, чтобы кто-то туда отправился. Парни без комплексов быстро нашли теплые места при новом режиме. Фанатики отчаялись поучаствовать в новом распределении благ и убежали лелеять свое горькое разочарование.

В качестве действующего бунтовщика, чья основная задача заключается в том, чтобы выполнять роль подставной фигуры в обществе, Борислав стал подходящим кандидатом на публичное наказание.

Борислав сдался отряду копов. Его арестовали при свете прожекторов. Ему инкриминировали «заговор»: довольно мягкое обвинение, учитывая кучу настоящих преступлений, совершенных его группой. То были необходимые, повседневные преступления любого революционного движения, такие, как рэкет, контрабанда, диверсии и антиправительственная агитация, пиратское производство, отмывание денег, изготовление фальшивых документов, незаконное вселение в захваченные жилища, незаконное ношение оружия и так далее.

Сидя в тюремной камере, которая немногим отличалась от киоска, Борислав открыл истинное значение старого термина «исправительный». Исправляющимся надлежало размышлять и обдумывать способы избавиться от своих пороков. Такова была основная идея.

Конечно, любое современное «исправление» состояло по большей части из оживленных торговых сделок. Никто ничем особенным не владел в этой тюрьме, кроме места на стальной койке и очереди в душ, поэтому такие простые товары, как мыло, высоко ценились среди местных обитателей. Борислав, который досконально освоил уличную торговлю, естественно, преуспел в этом бизнесе.

Борислав много размышлял о сокамерниках. Они тоже были людьми, и многие из них попали в тюрьму по его вине. В любой переходный период люди теряли работу. Они разорялись, утрачивали перспективу. Это толкало их на отчаянные поступки.

Борислав не слишком сожалел о беспорядках, которые устроил в этом мире, но часто думал о людях, ставших их заложниками. Где-то в какой-то тюрьме сидит какой-то неплохой парень, у которого есть жена и дети и который потерял работу, потому что ее отняли фабрикаторы. У парня бритая голова, уродливый оранжевый спортивный костюм и отвратительная еда, как и у самого Борислава. Но у этого парня гораздо меньше причин находиться за решеткой. И гораздо меньше надежды. И неизмеримо больше сожалений.

Мать навещала Борислава в тюрьме. Она приносила распечатки посланий многих сочувствующих. Казалось, мир полон незнакомых иностранцев, которым больше нечем заняться, кроме как отправлять по электронной почте длинные ободряющие послания политическим заключенным. Ивана, его верная соратница в дни настоящей жизни, теперь не объявлялась. Ивана знала, как с наименьшими потерями выйти из ситуации, когда твой мужчина уходит, чтобы совершить какую-нибудь глупость, например, добровольно сдаться властям.

Эти незнакомые иностранцы излагали старые, урезанные, плохо сформулированные мысли о том, чем он занимался раньше. Они были Голосом Истории. У него самого не было голоса, который он мог бы отдать истории.