Хозяйка Валгаллы - Александр Прозоров

– Карцер, – сделала лаконичный вывод Валентина. – Хотя нет, вру! В карцере хотя бы сортир отдельный имеется! А это просто глухая задница! Обитель богов, едрит-мадрит! Если это обитель богов, то какой же должна быть здешняя тюрьма? Не-е-ет, нужно выбираться отсюда! Выбираться как можно скорее!

Она вышла за дверь, оказавшись в совершеннейшей темноте, покрутила головой, от души ругнулась:

– Да хрен моржовый мне под мышку, есть тут кто-нибудь?!

– Чего кричишь, Валя? – из соседней камеры выглянула девочка-припевочка. И у нее, оказывается, имелась глиняная масляная лампа! Светильник не ахти, не ярче экрана смартфона, но хоть что-то вокруг все же различить можно.

– Нужник ищу!

– Воструху спроси.

– Кого?! – не поняла ведьма.

– Хранителей дома… – Светлана запнулась, а потом хлопнула в ладоши. Рядом тут же появилась маленькая старушка. – Воструха, сделай милость, укажи Вале-богине, где тут отхожее место.

– Иди за мной! – Малышка тут же исчезла и появилась снова возле лестницы.

– Дворец властителей мира с удобствами на дворе, – буркнула ведьма себе под нос и поспешила следом.

С друзьями по несчастью Валентина увиделась примерно через полчаса, когда воструха привела ее на обед. Кивнула студенту и девочке-припевочке, с ходу притянула к себе блюдо с копчеными лещами, принялась разделывать самую крупную рыбину, на ходу рассказывая:

– Чего у здешних туземцев не отнять, так это чистоплотности. Я думала, мыть руки после туалета они еще не догадались. Ан нет, бадья с водой висит, и миска с грязью какой-то жирной. Руки потер, ведро наклонил, сполоснул. Цивилизация! Уровень лопуха под кустом славяне уже преодолели.

– Если тебя выбрал сокол Волоса, Валя, значит, эти люди твои предки. Как же у тебя язык поворачивается так о них говорить? – попыталась пристыдить ее девочка-припевочка.

– А ты, Светик, смотрю, с местными уже спелась? – Ведьма сунула в рот кусок с рыбьими ребрами, зубами стянула с них мясо. – С Макошью «вась-вась», вострух вызываешь, обычаи защищаешь, в карцере удобствами обзавелась?

– В каком карцере? – не поняла «припевочка».

– Да в конуре наверху! – подняла палец Валентина. – В тюрьме в такие только убийц перед расстрелом суют, чтобы жизнь медом не казалась.

– Ты хоть знаешь, что в этом мире большинство смертных не имеют не то что такой «конуры», но даже места для сна? – опять стала укорять ее Светлана. – Спят, где свободный угол найдется, живут, как повезет, а из имущества токмо тем владеют, что на теле да на поясе имеется?

– Но я не смертная, – качнулась к ней ведьма. – И мне противен этот клоповник!

Дверь резко распахнулась, в комнату стремительно ворвался Викентий, с ходу отправил в рот кусок мяса, черпнул капусты, громко спросил:

– Чего такие хмурые, славяне? Опять жратва недосолена?

– Хибары наши больше на конуру собачью похожи, – ответила ему Валя. – Четыре стены и ящик с сеном. Это что, жизнь?!

– Телевизора не хватает? – усмехнулся Викентий, жадно сметая снедь со стола. – Так здесь все боевики можно в формате «четыре дэ» смотреть, с полным эффектом присутствия. Так натурально, что, когда в лоб дают, искры из глаз сыплются!

– Смотри, чтобы тебе лоб насквозь не проломили этой «натуральностью»!

– А ты чего, собираешься жить вечно? – Гопник, похоже, пребывал в полном восторге от приключения. – Пей, дерись, люби! И пребудет с тобой счастье!

Он зачерпнул ковшом кваса, заглотил, отер запястьем рот, наклонился к смотрящей в стол Валентине, откинул ей голову и вдруг крепко поцеловал в губы.

– Ты сбрендил?! – Валя влепила ему пощечину быстрее, чем успела этого пожелать. Потом захотела всерьез и замахнулась снова: – Дебил!

Однако в этот раз гопник отбился:

– Одной оплеухи достаточно. Намек понял, больше приставать не буду.

И «великий Один» невозмутимо продолжил трапезу.

– Вы как хотите, а я буду строить склеп! – зло выдохнула Валентина и выскочила из комнаты.

Наверх, в темный тесный карцер, она не пошла – спустилась на крыльцо, сбежала во двор, промчалась мимо кланяющихся аборигенов, вышла в распахнутые ворота, остановилась на берегу широкой полноводной реки, между двумя причалами из тяжелого прочного полутеса – расколотых вдоль половинок бревен. Вдохнула полной грудью влажный воздух, пахнущий тиной, дегтем и смолой. Опустила веки и чуть развела руки, прислушиваясь, призывая… Но…

– Бл…дь! – кратко подвела итог своим стараниям ведьма. – Интересно, хотя бы кладбища тут у горожан имеются?

Она поворотилась спиной к реке, лицом к городу. Наверное, селение размером с маленький квартал, обнесенное бревенчатой стеной высотой с трехэтажный дом и с красочными хоромами внутри – разноцветными, украшенными шатрами и луковками, – все же можно было назвать настоящим городом, а не деревенским двором… Хотя жил он все-таки явно по-деревенски. Люди, суетящиеся, как в муравейнике, носили через ворота охапки камыша и кипы сена, плетенные из лозы корзины, возили на лосях жерди и бревна, тяжелые мешки из трюмов стоящих у причалов деревянных кораблей, а крепкие бабы в длинных просторных платьях величаво следовали к реке с коромыслами на плечах.

– За водой… – пробормотала Валентина. – Три тысячи лет до появления водопровода! Охренеть, куда я влетела! Похоже, они даже колеса еще не изобрели! Ни одной телеги вокруг…

Мысли ведьмы снова вернулись к возвращению домой, в двадцать первый век. Она по-прежнему была уверена, что сможет остановить жизнь, а потом вернуть ее снова, превратить тридцать веков в стремительное мгновение сна.

Со смертью Валя обращаться умела. Но вот тело… Надежно спрятать тело на несколько тысячелетий и вправду казалось совершенно неразрешимой задачей.

Самая простая идея – выкопать яму поглубже, обложить камнями, чтобы не обвалилась, да и залечь в вековой сон – разбивалась воспоминаниями о том, что где-то здесь уже через десять-пятнадцать веков начнут рыть канавы, еще веков через десять начнут строить водохранилища, целые рукотворные моря! Город будет расти и перестраиваться, в нем станут рыть рвы, колодцы и канализацию, прокладывать метро и сооружать подземные паркинги…

Гопник прав: перспектива очнуться в запаснике музея археологии, мелко разделанной на пробы для анализа возраста и содержимого, или проснуться под водой на глубине нескольких метров – для спрятанной от людей мумии более чем реальна, как склеп ни закапывай и как его ни укрепляй. Дождаться будущего, оставаясь во плоти, пожалуй, более безопасно.

Вот только ожидание в три тысячи лет… К двадцать первому веку и Гену, и Самуила она, скорее всего, позабудет начисто.

Валентина снова выругалась себе под нос и не спеша вошла обратно в город.

Аборигены работали: чистили сеном шкуры лосей и кололи длинные, девушке по пояс, чурбаки, отсыпали ямы песком, крепили калитку к сарайке, месили глину, шлифовали доски – суетились, перекрикивались, хохотали над шутками, даже не подозревая, в каком убожестве пребывают. Ни Интернета, ни музыки, ни тракторов, ни машин, ни даже электричества! Все вручную, все на своем горбу, все в тесноте, поту и грязи.

Особенно своей странностью бросались в глаза женщины. Все они носили сверкающие височные кольца, свисающие с опоясывающих лоб плетеных полосок. Кольца были серебряными, перламутровыми, янтарными, нефритовыми и малахитовыми, из резной кости и даже деревянные с какими-то рунами, размером от пятирублевой полоски и до десертного блюдца. А вот серьги и кольца Валя ни у кого не заметила. Хотя, возможно, скромные украшения терялись на фоне главного сокровища. Ведь сережки или перстенек размером с блюдце не сделаешь.

В мире здешних славян гостья из будущего ощущала еще какую-то странность. В нем не хватало чего-то мелкого, малозаметного, но настолько привычного, что Валентина сжилась с этим, пропуская мимо сознания. И только увидев, как одноногий старик с пышной седой шевелюрой и такой же густой, похожей на облако бородой, деловито вырезает ковшик, выбирая черпак овальной кремневой пластиной, она сообразила:

– Железо!

Вокруг нигде не имелось ничего железного – никаких инструментов, никаких приспособлений или просто вещей. Двери вместо петель ставились на торчащие с краю створки подпятники, ножи были из каменных пластин, вклеенных в деревянные или роговые рукояти, каменными были долота ложкорезов и скребки плотников. Бадьи на коромыслах висели не на железных дугах, а на веревках, а их дощатые бока стягивали не железные кольца, а полоски широкой кожи. Вместо рубанков бочкари пользовались досками с наклеенным на них белым крупнозернистым песком – этакими огромными напильниками, – топоры и молотки у многих мастеров были из гранита. Бревна же плотники раскалывали и вовсе деревянными клиньями.

И все это славян ни капельки не смущало! Работали так, словно все в порядке, словно так все и должно быть.