Жестокие игры - Владимир Константинов

— И как же вы это докажите?

— Предлагаю прослушать одну магнитофонную запись.

— Что ж, давайте. Интересно, что у вас там.

Я достал магнитофон. Настроил. В целях экономии времени решил дать Татиеву прослушать последнюю запись. Протянул ему наушники.

— Что это? — спросил он, беря их.

— Наушники. Вставьте их в уши. Иначе ничего не услышите.

Когда Татиев выполнил мою просьбу, я нажал на кнопку воспроизведения записи. Все время, пока он слушал, на его лице не дрогнул ни один мускул. Я подивился его выдержки и самообладанию. Наконец, он снял наушники. Спокойно спросил:

— Кто это?

— Правая рука Бахметова — Реваз Салигеев.

— Да. Это его голос, — кивнул Татиев.

— Как видите, если бы не Павел Иванович, то Бахметов бы исполнил задуманное.

Татиев указал на магнитофон. Спросил:

— Как вам это удалось?

— После покушения у Кольцова возникла версия, что исполнителем вашего убийства должен был быть русский и обратился ко мне с просьбой помочь его найти...

— А почему именно к вам? — перебил меня Татиев. — Вы раньше были знакомы?

— Нет. Но я однажды просил его оказать воздействие на вас и Бахметова по отмене казни.

— Значит тот негодяй обязан вам жизнью?

— Лишь отчасти.

— Хорошо. Продолжайте.

— Я сказал Кольцову, что это может быть Первенцев.

— Отчего?

— С полгода назад он здесь убил одного чеченца. Убийство было очевидным. Об их вражде знали многие. Но Бахметов закрыл на это глаза. Более того, — приблизил к себе Первенцева. Вот я и подумал, что лучшей кандидатуры, чем Первенцев, трудно придумать.

— Согласен. Очень логично. Продолжайте.

— Кольцов попросил меня доставить Первенцева к нему. Что мы с моим помощником Задорожным и сделали. В разговоре с Кольцовым Первенцев был вынужден во всем признаться. После чего Павел Иванович пошел к Бахметову. Остальное вы знаете.

— Все это более или менее ясно. Не ясно лишь одно обстоятельство — почему Павел Иванович сразу не сообщил обо все мне, а пошел к Бахметову?

Это был самый трудный вопрос. но я к нему был готов.

— Он хотел предупредить возможное кровопролитие и убедить Бахметова сдаться.

— Глупо, — пожал плечами Татиев. — Весьма глупо. Подобного я от подполковника не ожидал.

— Здесь, — я указал на магнитофон, — есть ещё запись разговора с Первенцевым. Но, я думаю, пора действовать, Руслан Мансурович.

— Да, вы правы. Серик, — громко позвал Татиев.

На пороге выросла фигура телохранителя.

— Слушаю, Руслан Мансурович.

— Собери всех парней, немедленно отправляйтесь в штаб и арестуйте Бахметова.

— Кого?! — Глаза батиева округлились от удивления.

— Я что, неясно сказал? — раздраженно проговорил Татиев. — Бехметова. Если кто попытается оказать сопротивление — не церемонтесь. Понятно?

— Так точно, — по военному ответил Серик. — Разрешите выполнять?

— Выполняйте. Я подъеду чуть позже.

Телохранитель вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Татиев взглянул на меня и впервые улыбнулся.

— Спасибо за оказанную помощь, Игорь Сергеевич. Надеюсь, что скоро обо всем мы услышим из первых, так сказать, уст.

Глава восьмая. Беспокойные мысли.

Виктор Ильич Сосновский жил последнее время ожиданиями. Было такое ощущение, что вот-вот что-то. Ага. И даже непонятно — радостное для него, или совсем даже того... Совсем наоборот. Ночами даже стал, ага... Плохо стал спать, что раньше никогда, ни того. Измучился. Трудно держать все эти в одних руках, все нити. Столько задействовано людей, средств. Попробуй все вот так вот. Кого там. Одни бездари кругом. Ни кому ничего нельзя. Испортят только. Сколько можно. Почему он за всех, а они на готовенькое. И главное — ни за что. За все он. Давно бы плюнул и уехал из этой дурацкой. Нельзя. Придут к власти эти. Эти и оттуда достанут. Да и хотели уже. Едва успел... Принять меры успел. Прокурора того и все такое. Но нет душе... покоя, ага. Чувствовал — продолжают копать. Все сужается вокруг... Раньше Кавказ выручал. Сейчас и на него ни того. Большую волю взяли. Вон Татиев, янычар этот, за грудки, дурак. Но ничего. Это ничего. Он ещё пожалеет. Но почему молчит Бахметов? Договорились же. Ни на кого нельзя того...

Сосновский встал с кровати, накинул на плечи халат.

— Виктор Ильич, куда же вы? — раздался сонный голос жены. — Рано еще.

— Пойду малость ага. Что-то ни того... не спится.

— Что-нибудь случилось?

— Ну что ты... Зачем. Ты спи, Ира. Спи.

Жена поначалу называла его Витей. Потом — Виктором. Сейчас — Виктором Ильичем и на вы. Уважает. Живут они вроде ничего, но пресно как-то... И детей ни того... И вообще... В смысле секса. Куда только не обращался. Одних денег сколько. Как в воду. Бестолку. Ничего не умеют. Ни здесь, ни там. Болтают только. Трепачи!. Может быть ту гейшу из Японии того... выписать? Она и мертвого ага. От одного только воспоминания о ней того. Чем этим дармоедам. Лучше ей.

Сосновский спустился вниз. В холле в кресле сидел один из его телохранителей и смотрел какой-то парнографический журнал. Заметив босса вскочил, вытянулся, подобострасно улыбнулся. Виктор Ильич с неувдовольствием рассматривал стоящего перед ним телохранителя. Новенький. Никогда раньше его... не видел раньше. Какой однако... Великан какой. Виктор Ильич патологически не любил высоких. А этот — вон какой... Детинушка. Каланча. Что же он на него смотреть... Шея заболит. Начальник охраны своего того... родственника. Не иначе. Надо будет ему сделать... Внушение сделать, ага.

У выхода Сосновскому встретился ещё один телохранитель. Этот был старый... В смысле — давний. Этого он знал. Этакий крепыш. Приятно ага... Смотреть приятно. Юрием, кажется. Этого он любил. Подошел, протянул тому руку.

— Здравствуй, Юра!

— Здравствуйте, Виктор Ильич! — задохнулся телохранитель радостью, почтительно пожимая боссу руку. Он никак не ожидал, что такой человек помнит его по имени. В сердце парня вспыхнула надежда — а вдруг! Так бывает. Сегодня ты никто, а завтра уже у самого телохранители.

— Как поживаешь, Юра?

— Все хорошо, Виктор Ильич! Спасибо! — вдохновенно, будто читал на сцене стихи, выпалил телохранитель.

— Это ты правильно. Молодец, ага... У тебя сигаретки ни того?

Юра выхватил из кармана пачку «Кэмэл», протянул боссу.

— Пожалуйста, Виктор Ильич! — Телохранитель был на седьмом небе от счастья. Нет, недаром босс к нему подошел. Честное слово, недаром! Эх, елки! Утрет он кое кому нос!

— Дорогие сигареты... Куришь дорогие. А я раньше... Как ее?... «Приму» раньше, ага.

— Вы?! «Приму»?!! — От удивления охранник даже поперхнулся и закашлялся. Чтобы босс курил такие сигареты?! Быть такого не может!

— Ага. В студентах еще... Потом бросил. А сейчас так... Иногда. Накатит иногда. — Сосновский выудил из пачки сигарету, сунул в рот. Юра тотчас чиркнул зажигалкой.

Виктор Ильич прикурил. Похлопал телохранителя по плечу.

— Спасибо, дружок! Ты это... Молодец!

Он вышел на большую открытую веранду, сел в плетеное кресло. Светало. Было удивительно тихо. Над самой землей слоился туман. Пахло спелой зеленью и ещё чем-то горьковатым, приятным. Хорошо! Виктор Ильич любил ее... Природу, ага. У костра там и все такое... Любил. В турпоходы бывало любил. А теперь из ограды вон ни того... На воротах стражник. Не выпустит. Вот жизнь! Хоромы вон какие... Денег ага и все такое. Но нет душе этого... Веселья нет. Нет, приятно, конечно, когда машина с мигалкой и милиционеры навытяжку, и честь. Приятно. Когда по телевизору и личный самолет. Без этого уже не того... Не сможет без этого. Ага. Только слишком хлопотно и веселья ни того... Все есть, а жить скучно. Скажи кому — не поверят. Вот он студентом... Был он студентом. Ведь ничего же не было, а жить было интересно. Еще как того... Он тогда в Ленинградском университете ага. От сессии до сессии на пирожках с ливером... И ничего. Купит три пирожка с ливером и стакан мясного бульона и того... порядок. Сколько же они — эти пирожки? Четыре или пять копеек ага. Сейчас всякие там эти... Деликатесы всякие. А он эти пирожки... Аж слюнки текут. Так порой бы того. Но нельзя. Не поймут... Вон даже телохранитель не поймет. Скучно.

Он щелчком выбросил окурок. Тот, прочертив в воздухе большую дугу, упал в сочную траву, дымясь. Вот так и жизнь. Промелькнет и того. А зачем и почему — попробуй пойми. Пресно все как-то. Скучно.

Да, но почему Бахметов ни того... Молчит почему? Странно. Должен был уже. Может что случилось? Вот этого бы не надо. Очень ему сейчас Кавказ... Нужен. Очень. А то сожрут и этих... Косточек не оставят. А Татиевы ему сейчас ни к чему. А что в этом... В Дагестане этом... Горцы, называются ага!... Их долбят, долбят, а они ни того... Сколько же можно. Надо что-то придумать. С Басаевым надо... Переговорить надо. Нужно что-нибудь такое, что б проняло. Этот придумает. Пусть подерутся ага. Надо с замминистра этим... Как его? С милиционером этим съездить в Чечню. «Освободить» нескольких заложников и перетолковать я этим янычаром, ага. Раньше хоть надежда на этого дурака была... На этого всенародноизбранного... Фу, ну и слово!... Длинное какое. Раньше на него надежда была. А сейчас никакой. Как трухлявый пень стал — вот-вот того-этого. Все самому ага. Но ничего, он им ещё того... Покажет, как под него копать. Они ещё все запомнят.