Ивановская горка. Роман о московском холме. - Пётр Георгиевич Паламарчук

же касается до жизнеописания населявших его людей, начиная от нищей юроденки и вплоть до лиц царского корени, в том числе занимавших некогда всероссийский трон, а также подземных ходов, какими холм источён на много уровней вдоль да наперекрест, и истинного происшествия с чортом на Куличках, — эту часть повести мы продолжим на следующих остановках, поднявшись повыше, куда я приглашаю не только постоянных наших членов, но и тех, кто доброхотно присоединился только сейчас...

Почувствовав себя пойманным с поличным, Ваня-Володя вздрогнул и не нашёлся, что отвечать, — но тут его выручила одна старожилка из среды слушающих, нетерпеливо спросившая:

— Скажите, а подземными ходами мы тоже сегодня пройдём?..

Ведущий несколько замялся, смущённый подобною прямотой.

— Нет, это уж придется отложить до следующего раза...

— Почему? — разочарованно не отступала та.

— Ну, видите ли, во-первых, не всем туда удобно и способно пролезть. Да вдобавок большинство ходов позаложено, давно не используется. Некоторые же из них и вовсе легендарны.

— А есть-таки где-нибудь свободный спуск? — никак не хотела отцепиться любопытствующая вопрошательница.

— Насколько мне ведомо, самый просторный находится внутри того самого серого огромного дома на месте Соляного двора, о котором я, уже поминал, Там идёт вниз такая широкая дорога для автомашин в расположённый в подвале гараж... и далее. Однако, повторяю, нам туда нынче никак не поспеть...

Покуда же мы ещё не удалились от Николы-на-Подкопае, я расскажу на прощание одно связанное с ним лично доброе московское предание. Однажды в день большого праздника шла мимо храма ветхая совсем старушка. Народу было битком, и вот она передала вперёд здоровенному купчине копейку с просьбою купить на неё самую дешёвую свечку. Тот сперва взял, а потом застыдился, что ему, человеку степенному и всеми знаемому, придётся позориться копеечною покупкой — да и бросил жалкую ту монетку потихоньку под колокольнею на траву.

А как служба-то отошла, стали люди выходить наружу и смотрят — чудо чудное: теплится прямо посереди травы неведомо кем поставленная свеча. Собралась толпа, дивуются, никто понять ничего не может, — а тут и купец идёт стороною, да как увидал, сразу понял. Стал на колени и всё, как было, рассказал, повинился...

Но прежде чем возобновить повесть о насельницах Ивана Постного, мы с вами двинемся сейчас мимо ГАИ к палатам Шуйских на углу Малого Вузовского и далее осмотрим ещё трое памятников гражданской архитектуры средневековья, сохранившихся здесь досель: дома дьяка Украинцева, гетмана Мазепы и Долгоруких, а заодно, несколько нарушив жёсткие границы поиска, перейдём на другую сторону Покровки, чтобы заглянуть во двор на Сверчковом переулке, где недавно восстановлены палаты именитого гостя Сверчкова. В конце восемнадцатого столетья в них находился Каменный приказ, ведавший всем зодчеством на Москве, а с восемьсот двенадцатого года четверть века помещалась его наследница — Комиссия для строений, в коей сосредоточились дела по воссозданию первопрестольного града после пожара. Но ещё прежде, в самой середине осьмнадцатого века, в подвале том, по преданию, сиживал любопытнейший вор-перевертень Ванька Каин, о чьих невероятных похождениях тоже большой разговор впереди —

Глава четвертая

ИВАН ОСИПОВ СЛАВНЫЙ ВОР

1

Ей усы, усы проявились на Руси!

Проявилися усы за Москвой за рекой,

За Москвою за рекою за Смородиною,

У них усики малы, колпачки на них белы,

На них шапочки собольи, верхи бархатные,

Ой! смурые кафтаны, полы стёганые,

Пестрядинные рубашки, золотиы воротники,

С напуском чулки, с раструбами сапоги,

Ой! шильцом пятки, вострые носки.

Собиралися усы во единой братцы круг;

Ой, один из них усище атаманище,

Атаманище — он в озямище,

Ещё крикнул громким голосом своим:

Ох! нутет-ка, усы, за свои промыслы,

Вы берите топоры, вы рубите вереи;

За Москвою за рекою, что богат мужик живёт,

Он хлеба не сеет, завсегда рожь продаёт,

Он пшеницы не пашет, всё калачики ест,

Он солоду не растит, завсегда пиво варит,

Он денежки сбирает да в кубышечку кладёт,

Мы пойдёмте, усы, разобьём мужика,

А уж этова крестьянина умеючи взять:

И вы по полю идите, не гаркайте,

По широкому идите, не шумаркайте,

На заборы вы лезьте, не стукайте,

По соломушке идите, не хрястайте,

Вы во сенички идите, не скрыпайте,

Во избушку идите, всё молитовку творите,

Ой! тот ли усище-атаманище,

Он входит в избу сам, садится в переду,

Ничего не говорит, только усом шевелит,

По сторонушкам усище посматривает:

Напырялась-нашвырялась полна вся изба усов —

Ой! на печке усы и под печью усы,

На полатях усы, на кроватушке усы.

Ой! крикнул ус громким голосом своим:

Ой! ну-ка, хозяин, поворачивайся,

Поворачивайся, раскошеливайся,

Мы не в гости пришли, не к тебе ночевать,

Не жены смотреть, не дочек любить, —

Ты давай нам хозяин позавтракати,

Ой! хозяин тут несёт пять пуд толокна,

А хозяюшка несёт пять вёдр молока, —

И мы попили-поели, мы позавтракали,

Ой! ну-ка, хозяин, поворачивайся,

Поворачивайся, раскошеливайся, —

Ты давай нам, хозяин, деньжоночки свои!

Ай! хозяин божится, денег нету у меня,

А хозяюшка ротится, нет ни денежки у нас,

Одна девка за квашнёй, нет полушки за душой;

А дурак-сын на печи, он своё говорит:

Ужо батька врёт, будто денег нет —

На сарае сундук во пшеничной во муке.

Ой! крикнул ус громким голосом своим,

Ой! нуте-ка, усы, за свои промыслы,

Кому стало кручинно, нащепайте-ка лучины,

Вы берите уголёк, раскладайте огонёк,

Вы кладите хозяина со хозяюшкою.

Ой! хозяин на огне изгибается,

А огонь коло него увивается;

Хозяин-то дрожит — за кубышечкой бежит,

Хозяюшка трясётся — да с яндовочкой несётся,

Ой! мы денежки взяли и спасибо не сказали,

Мы мошоночки пошили, кошельки поплели,

Сами вниз поплыли, воровать ещё пошли...

2

— Ловко, Иванец, пущено, — откликнулся вдруг снаружи дворянин Лёвшин, подслушивавший песню под высоким окном каморы. — Сам собою разве складал?

— Где сам, Фёдор свет Фомич, где чужое — поди теперь разгреби!..

— Да ты, молодец, я чай, и