Широки врата - Эптон Синклер

В такой местности причудливая спортивная машина будет необыкновенным явлением. Ланни, учитывая свой опыт в Германии, заметил дом и поставил машину за углом. На его стук в дверь вышла неряшливая старуха, своим видом и голосом походившая на кокни. Когда он попросил мистера Монка, она сказала, коверкая слова: «Ой, да», и, когда она привела его к узкой лестнице, то пожелала приятного дня. Он был совершенно уверен, что, независимо от нацистского или анти-нацистского заговора, который может здесь происходить, эта леди из этого дома не может иметь ничего общего с ним. Ланни не отвергал возможности того, что он мог иметь дело с гестапо. Они могли схватить Труди Шульц и использовать её рисунки, как средство выявления её друзей и получения информации. Он читал о похищении гестапо лиц из Австрии и Швейцарии. Последней жертвой был брат Грегора Штрассера. Но он не думал, что они зайдут так далеко в Лондоне!

Женщина, ворча о своём ревматизме, на самом деле не должна подниматься по лестнице и постучала в дверь задней комнате. Ланни догадался, что ей был интересен ее иностранный постоялец и «франт», который к нему пришел. Человек внутри ответил на стук, глянул и быстро сказал: «Bitte, keinen Namen![17]» Ланни не сказал ни слова и вошел. Жилец закрыл дверь перед лицом хозяйки и тщательно повесил пальто на ручке таким образом, чтобы закрыть замочную скважину. Он предложил Ланни единственный стул в небольшом и грязном помещении, и сказал, понизив голос: «Besser wir sprechen Deutsch[18]».

Ланни шел на встречу с «интеллигентом», но одного взгляда ему было достаточно, чтобы понять, что перед ним был человек, проводивший много времени вне помещений и занимавшийся тяжёлым ручным трудом. У него была коренастая фигура, плотная, как у боксера, и его сильная шея переходила прямо в спину. Его лицо было обветренно, а руки огрубели. Он был одет, как чернорабочий. Его темные волосы были коротко острижены в прусском стиле. Ланни подумал: «моряк или, возможно, грузчик». Он встречал такой тип среди социалистов в Бремене, а также на Ривьере: человек, который трудился днём, а читал ночью. Его образование было узким, но он превратил его в острый меч для своих целей. Он знает, что хочет, и его речь непосредственна. Если он средних лет, то он, вероятно, социалист. Если молод, то, скорее всего, коммунист.

Незнакомец уселся на краю узкой кровати, не более, чем в метре от Ланни, и, глядя ему прямо в лицо, начал голосом с сильным северогерманским акцентом: «Имя, которое я вам дал, это не моё настоящее имя, так что и не надо его произносить, и я попытаюсь не произносить ваше имя, и давайте не будем называть по имени наших друзей или любые места. Вы понимаете, что на это есть чрезвычайно важные причины».

«У вас основания полагать, что за вами здесь следят?» — спросил посетитель, говоря тихо, как и его собеседник.

— Я всегда предполагаю это. Это единственный способ выжить. Я послал вам кое-что вроде верительной грамоты. Вы признали её?

«Полагаю, что да», — ответил Ланни.

— Назовём женщину, о которой идёт речь, фрау Мюллер. Пусть так будет для устного и письменного общения в будущем.

Ланни кивнул и подумал: «А мельник вместо судьи», что означало слово Шульц на немецком[19].

Незнакомец продолжал: «Фрау Мюллер и я связаны с другими по работе первостепенного значения. Мы должны соблюдать одно правило, ничего о ней не говорить, за исключением крайних случаев. Я надеюсь, что вы не будете задавать мне слишком много вопросов и не обидитесь, если я вам скажу: Я не могу ответить на этот вопрос, потому что на кону стоят не просто наши собственные жизни».

«Я понимаю», — ответил Ланни.

— Мы не ни при каких обстоятельствах не должны называть любое другое лицо. Я знаю имена только тех, с кем имею дело, она знает имена тех, с кем имеет дело она, но я не знаю ее коллег, и так далее. Мы не держим ничего в письменном виде. Если нас захватят наши враги, у них будем только мы, и даже если они будут пытать нас, и мы сломаемся, то всё равно от нас многое не узнаешь.

«Я понимаю», — снова ответил Ланни.

— Я надеюсь, что вы будете доверять мне на основании того, что вы знаете о фрау Мюллер, которая дала мне ваше имя и послала меня к вам. Она рассказала мне о вас, и заверила меня, что вы товарищ и человек чести. Также, что вы имели опыт, который позволил вам знать, что представляют наши враги, и какими серьезными последствиями дело обернётся для нас, если мы будем преданы, или даже если неосторожно упомянуть о нас. Я прошу не упоминать об этой встрече ни при каких обстоятельствах. Могу ли я рассчитывать на это?

— Да. Конечно, но я не могу сказать, насколько далеко я мог бы пойти с вами.

— Нам нужны друзья за пределами нашей страны, и мы надеемся, что вы поможете нам и, возможно, найдёте других, чтобы помочь нам. Мы сможем выполнить очень важную работу, если мы получим помощь. Мы представляем народное движение по освобождению нашего народа от рабства, которое невыносимо для него и в то же время является смертельной опасностью для внешнего мира. Я полагаю, что вы согласны с этим, и это не требует каких-либо доказательств или обсуждения.

— Совершенно верно, герр Монк.

— Вы знаете, кем была фрау Мюллер раньше, я был таким же и остаюсь до сих пор. Секретность и тайные происки не наш выбор. Они навязаны нам жестокой тиранией. Наша работа просветительная. Мы не террористы, и ими не станем ни при каких обстоятельствах. У крупных цивилизованных стран в настоящее время завязаны глаза, и мы пытаемся снять повязки с их глаз. Мы считаем это нашим долгом, и готовы в случае необходимости отдать за это жизнь и рисковать подвергнуться пыткам. Какие методы мы используем для распространения информации это наш секрет, и мы уверены, что вы поймёте, что мы об этом не говорим.

— Я понимаю, все, что вы говорите.

— Вы знаете фрау Мюллер и доверяете ей, как товарищу. Есть причины, почему она не могла приехать. У меня другая ситуация, я могу въезжать и покидать страну, и поэтому я выступаю в качестве ее посланника. Я надеюсь, что вы примете меня, как Вы бы приняли ее. Ланни изучал лицо, находившееся так близко от него, взвешивал каждую интонацию голоса и пытался создать представление о личности, находящейся перед ним. Он сказал: «Мы должны говорить со всей откровенностью, сейчас и в наших будущих отношениях, если они у нас будут».

Совершенно верно, герр — как вас называть?

«Шмидт», — предложил Ланни, добавляя ещё одну профессию[20] к мельнику и судье.

— Согласен. Герр Шмидт?

— Женщине, о которой вы говорите, я бы мог доверять безоговорочно. Но я не могу игнорировать возможность того, что хитрые враги, возможно, захватили ее и документы, и послали одного из своих хорошо подготовленных агентов ко мне, зная точно, как выдать себя за члена ее группы.

— Вы совершенно правы, и я ожидаю, что вы меня будете расспрашивать и делать все, что вы найдете нужным, чтобы убедиться. Но если я предпочту не отвечать на некоторые вопросы, не принимайте это как знак вины. Если бы я был агентом врага, я бы ответил свободно.

Ланни не мог не улыбнуться. «Враг должен быть более субтильным», — заметил он.

Внук Бэддов не смог не понять, что наступил важный момент в его жизни. Он ожидал нечто подобное, как покинул Германию. И долго размышлял, как это случится. Теперь он сказал: «Я достаточно хорошо знаю фрау Мюллер, и если вы её тоже знаете, попробуйте убедить меня в этом, и в том, что вы её друг».

«Я расскажу вам все, что я знаю», — ответил незнакомец. Он начал говорить медленно и осторожно, как будто роясь в своей памяти: «Фрау Мюллер, как говорят, арийская блондинка. Ей лет под тридцать, она для женщины довольно высокого роста. У неё глубокий низкий голос. Я знаю ее только около года, и не знаю, как она выглядела раньше, но теперь она худая и бледная, у неё тонкие черты лица. И вы чувствуете, что она воздействует на вас облагораживающе. У неё сильное чувство долга, и для неё личные качества имеют большее значение, чем для большинства марксистов. У неё светлые волнистые от природы волосы, Она мало уделяет внимания своей внешности. Она быстро и точно рисует. Я не разбираюсь в искусстве, и могу только восхищаться ее рисунками. Кроме того, я мог бы упомянуть, что чуть выше правого колена у неё красноватое родимое пятно».

«Я сожалею, но я не знаю её достаточно хорошо, чтобы подтвердить это». — Опять Ланни не мог удержаться от улыбки.

Но собеседник серьезно ответил: «Прошлым летом ее друзья поняли, что она слишком много работает, и убедили ее поехать на озера на несколько дней поплавать, так я увидел эту родинку. Она полностью посвятила себя памяти мужа и упрямо верит, что он все еще жив, и что она когда-нибудь найдёт возможность освободить его».