После третьего звонка - Ирина Лобановская

— Витя, я боюсь!

Крашенинников с трудом удержался от вспышки.

— Ты снова за свое! Таня, ну, давай опять рассуждать! — взмолился он. — Окна забиты, дверь заперта, я исполняю роль цепного кобеля, к счастью, пока без цепи. Ты сильно капризничаешь! Прости, родная, но красивые женщины всегда несколько нервозны. Красота никому еще запросто не давалась. Давай лучше сядем с тобой рядком, приклеимся друг к другу, может, твои страхи окажутся напрасными и лишними. Честное слово, мне и так тяжело, а ты туда же со своей неврастенией!

— Да я не того теперь боюсь! — заявила Танька.

— Не того?! — завопил, потеряв последнее терпение, Виктор. — А чего же еще, родная?! Ты мне совсем заморочила голову!

— И нечего орать! — гордо вскинула подбородок Татьяна. — В конце концов, это ты меня заманил сюда гнусным обманом, и только я имею полное право кричать, но молчу! А ты бесишься! Дать тебе водички для успокоения? Валерьяночки, кажется, нет, но можно поискать на кухне.

Крашенинников выпрямился, сделал несколько глубоких медленных вдохов и постарался взять себя в руки.

— Я весь внимание, — произнес он довольно спокойно и нервно переплел пальцы. — Рассказывай, чего ты теперь боишься, балда!

— Тебя! — заявила Таня.

Так, приехали!

Виктор застонал в голос. Зачем он связался с этой придурочной девкой? На кой она ему сдалась? Плюнуть и забыть!

— Таня, — едва владея собой, сказал Виктор, — ты что, меня за недоумка держишь? Ты сама, по своей воле, пришла на дачу. Не на аркане же я тебя сюда затащил, потрясая пистолетом! Сама заявила о том, что будешь здесь жить. Сама, наконец, поднялась наверх. И теперь косишь под Мальвину. А я у тебя вообще работаю Карабасом Барабасом. Не строй, пожалуйста, из себя идиотки, а из меня — страшилу!

— Я и не строю, — со вздохом отозвалась Таня. — Просто, понимаешь, это очень трудно объяснить, до тебя не дойдет…

— Я еще не совсем законченный дебил, — недобро сообщил Виктор. — И постараюсь осознать твою ценную информацию!

— Ну, постарайся, — Таня снова вздохнула. — Дело в том, что у меня никого еще никогда не было… Вот…

Виктор нервно дернулся и нехорошо засмеялся.

— Ты складно врешь. Очень складно… В отличие от меня. Сразу видно, сценарист из тебя выйдет классный. Для чего только твои фантазии, не понимаю! Сама посуди, разве в это можно поверить?

— Ну вот, я же говорила… — совсем расстроилась Таня. — Уж поверь как-нибудь…

Она смотрела на него доверчиво и открыто, как ребенок. Она была абсолютно искренна и честна, но Крашенинников не желал всматриваться в нее и ее разглядывать — ему дела нет до ее откровений! Его снова понесло. Он проклинал в душе и себя, и свое дурацкое увлечение этой чумовой шалавой, и собственную изобретательность и быстроту — для чего он затеял сыр-бор с дачей, с Таткой, с Герой? Чего ему не хватает? Неужели мало простых и насквозь понятных, родных метелок-мазилок? Вон так и крутятся возле, проходу не дают! Нет, подай ему эту желтоглазую! Короткое замыкание!

— "Ах, оставьте, ах, оставьте, все слова, слова, слова!" — тихо промурлыкал Виктор. — А теперь слушай сюда… У меня бывают минуты, когда я за себя не отвечаю и становлюсь по-настоящему опасен и невменяем. Ты что, пришла в этот теремок исключительно для того, чтобы мне исповедаться? Для роли духовного отца я подхожу меньше всего! Пошевели своей бестолковкой, какого хрена я вообще сюда тащился? Повторяю: ты явилась в дом добровольно и сознательно, заметь. И мне не нужны ни кающиеся Марии Магдалины, ни святые девы Марии! Понемногу доходит? Вот уж никогда не мечтал выяснять с тобой здесь вопросы исповеди, морали и доверия! Вообще ни на какие беседы я не рассчитывал. В данном случае они настоящая подлянка! Сечешь, мадемуазель? Я терпеть не могу слов: это безделки, пустяки, лишняя трата времени! Люди должны общаться на совсем другом уровне или не общаться вовсе. А всю полученную информацию неплохо бы проверять. И выданную тобой тоже. Что элементарно сделать. И немедленно!

— Пожалуйста, — просто сказала Танька и сбросила через голову кофточку. — Ты абсолютно прав и совершенно логичен. Мне нечего тебе возразить. Я вообще не понимаю, почему ты потерял даром столько времени, которым всегда дорожишь.

Нет, она все-таки полоумная!..

Ошеломленный Виктор разом остыл и притих, чувствуя, как в Танькиной детской безоглядности и открытости тают без следа его гнев и ненависть. Ему захотелось прижаться к ее щеке щекой и нежно потереться. Словно угадав его желание, Таня с готовностью вытянула вперед острый подбородок. Она была очень смешная, — как он сразу этого не увидел! — запутавшаяся в своей решимости и ребяческих страхах и вдруг безотчетно тотчас доверившаяся Виктору. Таких глупых, неподдельных и неопытных он совсем не знал. Ему постоянно попадались хитренькие, ловкие, умелые… Они напоминали детскую игрушку, калейдоскоп, от которого невозможно оторваться, цветной и яркий, беспрерывно меняющийся, но неизвестно для чего предназначенный, лишенный всякого смысла существования. Фуфло!

Таня сидела в позе лотоса — как ей удавалось так долго и легко? — и выжидательно смотрела на Виктора. Глаза цвета подсолнечного масла… На ней была хлопчатобумажная маечка, похоже, мужская, тоже очень смешная, и вся Танька была забавная, милая, неразумная…

— Ну что мне с тобой делать? — искренне вырвалось у Виктора. — Ты ведь совсем ничего еще не соображаешь! Зачем ты со мной поехала?!

— Не нужно было? — удивленно и растерянно спросила Танька. — Мне уйти?

И тут же сообразила что-то своей бестолковкой.

— Ага, значит, теперь уже ты меня боишься? — уличила она его. — Или ты действительно дурак и впрямь не понимаешь, почему я с тобой поехала?

Наступила долгая напряженная тишина. Стало слышно, как монотонно долбит по крыше упорный дождь и стонут под ветром деревья. Таня непроизвольно втянула голову в плечи, представив себе, как плохо сейчас за окнами.

— Родинку нарочно нарисовала? — тихо спросил Виктор, осторожно прикасаясь пальцем к впадинке между ключиц: здесь удивительно точно, прямо в самой серединке, притаилось круглое коричневое родимое пятнышко.

— Написала, художник! — важно ответила Танька. — Рисуют дети. А родинки пишут…

— Родинки не пишут, балда! Их целуют — и больше ничего! Ничего больше… Понимаешь, писательница?.. Ты абсолютно ничего не понимаешь… Вообще-то я тоже… Нет, все-таки это замечательно, что у Татки оказалась такая роскошная пустая дача…

7

Виктор проснулся очень рано, неожиданно, словно от удара. Он всегда просыпался ни свет ни заря, особенно после выпивки.

Внизу по-прежнему горел свет — они забыли его вчера погасить. Дождь перестал, и только ветер изредка пробовал постучаться в дом, но делал это достаточно тактично и осторожно, видимо, боясь разбудить Таню. Она спала без подушки — заявила, что очень полезно! — у самой стенки, прижавшись к ней спиной и подтянув колени к животу, розовощекая и тихая. Во сне она даже ни разу не пошевелилась. Во всяком случае, Виктор ночью этого не почувствовал. Он встал и осторожно спустился вниз. Спать больше не хотелось. Где же тут выключатель? Наконец нашел…

Виктор закурил и побродил босиком по комнате от стола к окну и обратно. Огромная в темноте, комната уходила в бесконечность, потолки казались невероятно высокими. Теплый деревянный пол чуть слышно поскрипывал под ступнями и издавал великолепный непередаваемый запах: так необыкновенно может пахнуть только дерево. Оно всегда живое и теплое, и его нельзя убить, даже срубив. Вот металл, тот всегда пахнет отвратительно, после него хочется поскорее вымыть руки с мылом.

Виктор включил радио. Он без него просто не мог жить — у каждого свои дурные пристрастия. Для начала ему тихонько сообщили, что в Москве шесть тридцать утра и идет дождь, а потом затосковал голос певицы, уверяющей, "что надо только выучиться ждать, надо быть спокойным и упрямым". Его сменил другой, не менее нежный и мелодичный, утверждающий, что "сердце не проведешь, его нельзя провести". Суть дела они усматривали довольно правильно.

Итак, необходимо немедленно кое-что выяснить для себя. Почему Таня с ним осталась? Неужели только из-за проклятого детского любопытства, которое в определенном возрасте ох как хочется удовлетворить? И разве до Виктора было не с кем? Уж во ВГИКе-то?! Почему Таня с ним переспала? Все из той же оперы… Тьфу, привязалось! Почему же Таня, в конце концов… Нет, это невозможно!

Виктор встал и снова прогулялся до окна. Радио актуально проинформировало о том, что "за окном то дождь, то снег". Крашенинников с досадой выключил любимую развлекалочку и пошел наверх. Таня лежала так же тихо у стенки, но, услышав его шаги, легко открыла глаза, словно и не спала вовсе.

— Петушок пропел давно, — сообщил Виктор, садясь рядом и сцепляя на коленях пальцы. — И у меня вдруг возник серьезный вопрос, на который необходимо срочно ответить, а без тебя ничего не получается. Как ты думаешь, почему любовь чаще всего застает нас во ржи? Например, то "расступись ты, рожь высокая, тайну свято сохрани", то "рожь шумит, качается, не видать следа". Настоящая песенная дилогия о сохранении тайны, как зерновые и просили. Но почему в столь интимное и святое дело не замешаны кукуруза или гречиха? Мало посевных площадей, что ли? Или еще, например, овсы! В овсах, по-моему, тоже неплохо. Надо попробовать. Ты ничего не имеешь против?