Наследник Клеопатры - Джиллиан Брэдшоу

– Ясно.

Затем он подошел поближе и встал за ее спиной, наблюдая, как она промывает рану. Цезарион с негодованием подумал о том, что караванщик смотрит на него так, будто оценивает свою покупку.

– Лучше, чем могло быть, – заметил Ани, когда женщина закончила и поднялась, чтобы выплеснуть воду из чаши. – Ты так верещал сегодня утром, что я, грешным делом, подумал: «Все, тебе конец». Наверное, твои крики были слышны даже возле загона для верблюдов.

Цезарион промолчал в ответ, понимая, что речь шла об истошных воплях, которые обычно бывают во время приступа. Он никогда себя не слышан, поскольку терял сознание, но хорошо знал, что все так и было.

– Я отправляюсь примерно через час, – продолжил египтянин. – Но мне кажется, что тебе нужно побыть здесь еще пару дней. Однако я мог бы отвезти письмо на корабль. Ты же умеешь писать?

– Конечно же, я умею писать! – с презрением воскликнул Цезарион. – Но дать тебе письмо я не смогу.

«Потому что я тебе не доверяю», – подумал он. Ани, без сомнения, прочитает письмо перед тем, как передать его, или найдет кого-нибудь, кто сможет ему прочитать, поскольку сам он, вероятнее всего, грамоте не обучен. Если же египтянин узнает, кем на самом деле является Цезарион, он выдаст его без промедления, как и эта шлюха.

– Ты боишься, что твои друзья, узнав о случившемся, не станут дожидаться тебя и уплывут? – вкрадчиво спросил Ани.

– Да, – сдерживая гнев, ответил Цезарион. По сути, это было какое-никакое оправдание, и к тому же именно так поступили бы на корабле, если бы он отправил письмо, подписанное чужим именем.

– Верные и преданные друзья! – подбоченившись, едко заметил Ани. – И все же я думаю, мальчик, что тебе необходимо полежать еще пару деньков. Вчера ночью ты бредил, а под утро, как сказала Сцилла, стал кричать от боли и впал в беспамятство.

– Он метался, а у рта появилась пена, – подтвердила сводница, вернувшаяся в палатку с чистым куском льняной ткани, который стала накладывать на рану. – На него страшно было смотреть.

– Сейчас мне лучше, – мрачно произнес Цезарион. Ани шумно выдохнул через нос.

– Римляне вряд ли придут за тобой, – деловито заявил он, – ведь они взяли пятьдесят талантов золота. Зачем им преследовать какого-то строптивого парнишку, даже если он убил одного-двух легионеров? Они, скорее всего, уже на пути домой.

– Пятьдесят талантов золота? – воскликнула Сцилла, облизнув кончиком языка бледные губы. – Пятьдесят талантов золота... – От алчности у нее заблестели глаза.

– Так он сказал. – Ани кивнул в сторону Цезариона. – Судя по всему, их отряд должен был доставить сокровища на корабль. Но сейчас они в руках римлян. Ты что, думаешь, они сидят и ждут, когда каждый вор в округе узнает о том, что у них появились деньги? Я так не думаю.

Цезарион с ненавистью посмотрел на него. Доверь какому-то вонючему крестьянину секрет – считай, что рассказал это всему миру.

– Я отправлюсь в Беренику сегодня вечером, – непререкаемым тоном заявил он. – Я смогу дойти туда самостоятельно.

Ани пожал плечами.

– Ну, если ты настаиваешь! – Египтянин положил на землю сверток. Это были сандалии Цезариона, связанные поясом. Затем он вынул из складок своей одежды маленькую баночку. – Мирра, – коротко пояснил он и протянул ее Сцилле.

Она со смешком взяла ее, открыла и, понюхав, одобрительно кивнула.

– Когда закончишь, вернешь баночку обратно, – строго предупредил ее Ани. – Вместе с тем, что там останется, поняла? Я пока побуду здесь и понаблюдаю за тобой.

Сцилла фыркнула, взяла баночку и начала втирать драгоценную мазь в кожу Цезариона, прилагая совершенно излишние усилия.

Прошло совсем немного времени, прежде чем они начали собираться в путь. Перед отправлением в палатку снова пришла темнокожая девушка и еще раз накормила Цезариона – на этот раз лепешками с сыром и оливками. Пока он ел, она что-то взволнованно говорила ему. Похоже, ей хотелось убедить его в том, что он, мол, еще нездоров, чтобы пускаться в путь. Затем она помогла ему одеться, застегнула на нем сандалии и обернула вокруг головы платок Ани. При этом она ни на минуту не умолкала, с серьезным видом давая ему непонятные наставления.

Гидревма оказалась не таким уж чудным местом, как он себе вообразил: пыль, горстка палаток, которые служили домами; вокруг колодца – несколько финиковых пальм и иссушенных летней жарой овощных грядок; на окраине – длинный загон для коз и верблюдов, накрытый навесом из сплетенных пальмовых листьев. За спиной Цезариона садилось солнце, а перед ним прямо под гору бледной нитью уходил караванный путь, петляя, словно эту нить небрежно бросили на землю. Вдалеке виднелось Красное море цвета индиго, и там, на изгибе сияющего побережья, как изумруд, зеленела гавань, у кромки которой можно было разглядеть белые и красные пятна – дома Береники. Караван египтянина ждал его на дороге. Сам Ани стоял впереди, держа за поводья осла.

– Я пойду пешком, – сказал Цезарион египтянину, с отвращением глядя на низкорослое животное.

– Мальчик, не стоит, – мягко произнес Ани. – Ты не дойдешь до Береники!

– Я буду идти столько, сколько смогу! – упорствовал Цезарион и, не оглядываясь на остальных, пошел вперед.

– Уташи! – крикнула ему вслед темнокожая девушка.

Он не сразу понял, что она пожелала ему по-гречески «удачи». Юноша остановился и попытался вспомнить одну из немногих фраз на диалекте пещерников, которым научила его мать. Когда он сказал ей «Прощай!», девушка в восторге засмеялась и, подбежав к нему, нежно поцеловала в щеку. Глупо улыбаясь, Цезарион повторил фразу, и она ответила ему еще одним поцелуем. Дойдя до первого поворота, он обернулся и увидел, что она все еще стоит там и машет ему рукой. Он помахал ей в ответ.

– Милая девушка, – сказал Ани и тоже помахал ей рукой. На осле ехал Имутес, и поэтому хозяин каравана шел пешком.

В свете заходящего солнца их тени ложились длинными голубыми полосами на бледную пыльную землю.

– Как получилось, что ты знаешь их язык? – спросил египтянин.

Цезарион недовольно насупился, но все же ответил:

– Я не говорю на этом языке. Знаю только, как сказать «здравствуй» и «прощай». – Эта девушка не выходила у него из головы, и поэтому, неожиданно для себя самого, он спросил: – Она ведь рабыня? А эта мерзкая сводница предлагает ее проходящим караванщикам.

– И хорошо на этом наживается, – согласился Ани, не выказывая возмущения. – Но скоро кто-нибудь наверняка выкупит ее и увезет туда, где ей будет лучше. Такие милые девушки, как она, не остаются шлюхами навсегда.

– Начнем с того, что я не понимаю, как могло произойти, чтобы ее продали в публичный дом?