Безутешный счастливчик - Ерофеев Венедикт

(А 24-го больше под знаком северянинского «Иногда, но это редко, в соблазнительном вуале, карменситная брюнетка посетит мой уголок. И качнет (но это редко). Вы при качке не бывали, И качнет мечты каюту, пол вздымая в потолок».)

24 июля – Просыпаюсь в каюте от холода перед рассветом, между 4-мя и 4:30. Шли всю ночь. Вольдемар у руля. Оказывается, только что проехали Верхн. Тойму (455). Вместе у руля: сгущенные туманы перед восходом и, как накануне вечером, совершеннейшая тишь. В тумане пристань Севтра, при впадении справа р. Севтры. С восходом и расс. тумана становлюсь у штурвала (около 5 утра). Промерзаю в пяти одеждах, окоченение членов. Я один, все спят.

Деревня. Монастырек. Нижняя Тойма в 7 утра (40 км). Причаливаем за спичками в деревне Борисовская. Проплываем столб 400 км и спустя км 10 в Прилухов располагаемся на 2-хчасовой бивуак напротив пристани Пучуга… Песок, жарища, сухой валежник, костер.

В полдень снимаемся с места напротив начавшимся ветрам.

24 июля – Уснуть не удается. Двина все шире и бурнее, встречные ветры. Бешеные стихии у Херполья. Океаническая Двина с дождем и громадными валами (360 км), хлещет в каюту. То же самое у Рочегды (345), только без дождей. Ширина и бесноватость. В 5 вечера становлюсь за штурвал. Конецгорье (330 км). Иду по узкой системе протоков и перекатов, садимся на мель. Впервые в узкой протоке меня обгоняют 2 бурных судна.

Усть-Вага. Причаливаем к Двинскому Березнику, райцентру. За продовольствием. От Березняка, сквозь бревна, в поисках берега для ночлега и ужина. Запани слева, запани справа. После Березника – столб 300 км. Наконец устанавливаемся у рыбачьего причала в районе Усть-Ваеньги и бесконечно рабочих поселков (приблизительно 2580 км).

Ночь на 25-е уже не движемся. Намерение прицепиться к плотовозу для экономии топлива и усилий провалилось: сломалась рукоятка мотора. Ночь на корабле. Костер.

Утро 25-го, воскресенье. Просыпаемся от холодных ветров и дождей. И все с севера. Прогулка в одиночку по прибрежному лесу. Это, оказывается, конец Усть-Ваеньги. Зеленая земляника, голубика, зеленая малина. Комары, иван-чай.

Весь день я в праздности и соглядатайстве, Ко плетет сети и ремонтирует мотор. Только в 11 часов вечера снимаемся с якоря.

‹Нрзб.›, ночь на 26-е. В полночь: Усть-Морж (265 км), и пока еще ничто не предвещает шторма. Около часа ночи начинаются качки и прыжки: а полвторого ночи до 2-х (Коля у руля) – шторм немыслимый. Все вверх дном в воде. «Идем ко дну» (Вольдемар). «Жаль, нет спасательных жилетов» (Ник.). Невмоготу. И еще как.

В 3-м часу стихает чуть-чуть, но почти то же. Наконец с трудом причаливаем к малой пристани Липники. Часа 3–4 спим в каюте, в мокротах.

26-е. После ночного шторма. Пробуждаемся в 9 утра у причала Липник (227 км). Выбираемся из каюты на берег, костер, солнце и дикий ветер с северо-запада, строго против течения. Волны все те же. Отвратительно глядеть. Проезжаем еще 3 км до пос. Двинское. Мраморные берега, но мне на все наплевать. Решение: больше не еду, сажусь на что-нибудь и отправляюсь в Архангельск. Предварительно послав в Москву телеграмму.

Все так и делается. Отправляю телеграмму и прощаюсь со спутниками. Пешком иду из Двинского в Липовик 3 км. Сплошь лесозаготовления. На берегу Двины бреюсь, моюсь, стираюсь. Сплю в каюте липов. пристани. Чуть не просыпаю теплоход. Благо с опозданием «Олекма». 2:30 ночи.

27-е. Проснувшись в 7 часов, наблюдаю: верстовой столб 100 км. (Я их обогнал.) Тут же Усть-Пинега, наблюдаю впадение Пинеги справа. Дальше на крутом берегу поселок с обеих сторон обнесен церквами соловецкого типа. «Это непременно Чухчерма». И точно – Чухчерма. Теперь можно спокойно вернуться к мемуарам Брежнева.

(Чухчерма – 75 км.)

И тут же, следом, окраины Холмогор по левому берегу с ослепительно-зелеными, даже под серыми небесами, холмами, параллелепипедными холмами. В 40 км, вдали, видны трубы Новодвинска. Новодвинск – в дыму, слева Архангельск. Сормово. В полдень – Архангельск.

27 июля. Архангельск. Проезжая вдоль берега, все-таки взволнован. Впереди – почтамт. Все оказалось не так, как я думал: письма о Г. Нос. нет. Два письма: от Я. Щедриной и Ю. Рун. Не знаю, с которого прежде начать. Все-таки начинаю с Я. Щедриной.

Удар: Г. Нос в Москве отсутствует. Наилучшее из писем (вечером, получаю и третье от Г. Нос.) – руновское. Она, оказывается, целую неделю жила ожиданием письма «не обещанного, но ожидаемого».

И Г. Нос.: «Дорогой мой, Ерофеев… Считаю тебя своим, несмотря ни на какие превратности судьбы».

По Архангельску. Неприкаянно, бесчувственно. Здесь еще пух с тополей – что мне до того? Каменный гость без поступи. Убогий странник без песни. Вдоль улиц и по скверам – клевер, репейник и иван-чай.

И нищета, со слабой надеждою на завтра. Не могу позволить себе воду с сиропом, газету, белый хлеб. Сдать в камеру хранения свой сак. – уже убийство в 15 коп.

28 июля – Архангельск, весь день. В верхнем и нижнем залах ожидания. С черным хлебом и С. Черным. Периодически то всматриваюсь вверх по Двине – нет ли нашего корабля, то бегаю вниз по Двине, к почтамту – не присланы ли деньги.

И вот в 5-м часу вечера наша шлюпка причаливает. Обед из собачьей миски, собачье варево. Я часто помнить буду этот беспрецедентный аппетит. И – на почтамте – деньги. Еду на железнодорожный вокзал, с маху покупаю билет, возвращаюсь на речной вокзал, прощаюсь с экипажем. В 22 с чем-то отъезжаю из Архангельска. Превосходно. Почти пустой вагон. Немножко угощают соседи, проворонившие свою станцию.

17 августа – Вот и звонок от Ю. Р. Приехала в Москву для отправки в Среднюю Азию. Долгая и экстремальная беседа, окончательное решение разъединиться с Г. Нос, обменять квартиру на две, иначе нельзя, клятвенные заверения о невозможности жить друг без друга и пр.

Больница, 4 сентября. Разговор утром двоих: сидят, курят: «Сегодня какое? 27-е?» – «27-е». – «Июля?» – «Июля».

Ночь со 2 сентября на 3 сентября. Бреды сразу четырех или пяти связанных. Примитивность и беспикантность бредов. «Полбутылки пролил, ебаный по голове!», «Проолифить надо было сначала, дура!», «Ноги поотрываю!», «Аферисты! Стрелять их мало!».

Сколько же, сколько крыс в пищеблоке больницы им. Кащенко.

Вот, например, что ввели в вену В. Ерофееву за один только день 30 августа (30-я реанимационная палата):

1. Гидрокарбонат натрия 4 %, 200 г.

2. Глюкоза 5 %, 400 г.

3. Новокаин, 400 г.

4. Инсулин 4 ед.

5. КСЛ 10 % – 10 г.

6. Кокарбоксилаза, 150 мг.

7. Гемодез, 400 г.

(Это внутривенно, остальное внутримышечно.)

Развлечения этих дней:

31 августа – «Укротительница тигров».

2 сентября – эстонский «Ультиматум Матильды, или Кто написал „Домового“».

Начало сентября. Все еще отвлеченность. Нет того просветленного, веселого и всепоглощающего взгляда на вещи.

29 августа – У меня с утра две Анапы[12]. Лучше: бритье, ванна и пр. И днем – врасплох: коварно вызванные врачи. Снова карета «скорой помощи», снова приемный покой. Знающая меня и болтливая врач. В 30-е реанимационное. Донага и в постель. Капельницы – всю ночь до утра. Не сплю всю ночь. Самая неслыханная из всех гроз минувшего лета. Не до нее.

30 августа – Малый утренний сон. Совершенно солнечно. Коротко Мазурский. Беда с судном и уткой. Весь день опять под капельницами. Зав. отделением Наталья Викторовна, сцена узнавания меня как автора – и резкая перемена в обращении. Н. В. вся лучится, бегает достает сигареты, бег. за спичками. Весь персонал пухл, ласков и миловиден. Визит (познакомиться) врача из соседнего (нереанимационного) отделения. Визит (познакомиться) врача из реанимационного отделения. Крайняя благосклонность. Тягостная память о прошлом (июньском) светлом сидении в больнице. Я. И пр. Тогда было празднично, теперь и бессонницы затхлы и угнетены.