Железный крест - Lackberg Camilla

– А ты не любишь сумасшедших? Все – серьезнее меня никого нет… я очень серьезная и в то же время очень веселая… – Она громко засмеялась.

– Да тихо же! – Эрик кивком показал на потолок.

– А могу быть совершенной тихоней, – театрально прошептала Бритта.

Франц, продолжая смеяться, привлек ее к себе и посадил на колени.

– Ну и шуму от вас! – В дверях появился Аксель. Он устало улыбался.

– Извини, мы не хотели тебя будить. – Эрик с обожанием посмотрел на старшего брата.

– Неважно… потом досплю. – Аксель сложил руки на груди. – Значит, пока мама с папой у Аксельссонов, ты тут принимаешь дам.

– Ну уж дам…

– Где ты видишь дам? – Франц не спускал Бритту с колен. – Дам здесь, насколько глаз хватает, не заметно. Две фитюльки…

– Молчать! – Бритта слегка стукнула его кулаком в грудь.

– А Эльси настолько погрузилась в книжки, что даже не здоровается, – укоризненно произнес Аксель.

Эльси вздрогнула и отвела взгляд от полок.

– Ой, прости… Добрый день, Аксель.

– Я шучу. Все в порядке. Эрик ведь сказал тебе, что ты можешь взять почитать, какую захочешь?

– Да. – Эльси быстро повернулась к полкам, чтобы другие не заметили, что она покраснела. – Как все прошло вчера?

Улыбка исчезла с лица Акселя.

– Хорошо, – коротко сказал он. – Все прошло хорошо… Пойду еще поваляюсь. Не шумите так…

Эрик проводил брата взглядом. Он очень любил Акселя, но и втайне ему завидовал.

Франц Акселем откровенно восхищался.

– Брат у тебя что надо! Эх, будь я немного постарше…

– И что? – ехидно спросила Бритта. Она еще не простила Францу «фитюльку». – И что бы ты сделал, будь ты постарше? Да ты бы никогда не решился… А что сказал бы твой отец? Он если кому-то и стал бы помогать, то только немцам.

– Заткнись! – Франц столкнул Бритту с колен. – Люди болтают неизвестно что. Все это сплетни и больше ничего. Охота слушать!

Эрик, которому всегда выпадала в компании роль миротворца, резко встал.

– Слушать – это мысль. Пошли к патефону. У меня новые пластинки Каунта Бейси.

Эрик терпеть не мог ссор.

* * *

Она всегда любила аэропорты. Самолеты взлетают и приземляются, люди с чемоданами, сумками, кто-то улетает в отпуск, кто-то по делам. Полные надежд взгляды, встречи и проводы…

Внезапно пришло воспоминание – тоже аэропорт. Много-много лет назад. Толпа людей, тревожный гомон, краски, запахи. Мать судорожно сжимает ее руку и старается сохранять спокойствие, но Паула не столько видит, сколько угадывает ее волнение. Сумка, которую они упаковывали и распаковывали много раз, – все должно быть правильно. Они улетали, чтобы не возвращаться. Она помнит, как тепло было в аэропорту и как холодно, когда приземлились. Раньше она никогда даже не думала, что может быть настолько холодно. И аэропорт был совсем другой – полупустой, мрачноватые цвета в серой гамме… Никто не говорил громко, не жестикулировал, не смотрел прямо в глаза. Все люди, казалось, спрятались в своих коконах. На контроле служащий, тоже не глядя в глаза, странным голосом на странном языке что-то им сказал, они не поняли, и тогда он жестом велел – проходите, проходите. И мать так и не отпускала ее руку…

– Это, должно быть, он. – Мартин показал на старика, проходящего паспортный контроль: высокий, седой, в светло-бежевом плаще.

Элегантный, машинально отметила Паула.

– Пошли. – Они дождались, пока старик пройдет контроль. – Аксель Франкель?

Тот кивнул.

– А я собирался сразу ехать в отдел… – устало сказал Аксель.

– Мы решили вас подвезти. – Мартин дружелюбно посмотрел на старика. – Чем сидеть там и ждать…

– Спасибо, весьма кстати. Я не очень люблю общественный транспорт.

– У вас есть багаж? – Паула невольно посмотрела на багажный конвейер.

– Нет-нет, ничего, только ручная кладь. – Он катил за собой небольшой чемоданчик на колесах. – Люблю путешествовать налегке.

– Искусство, которым я так и не овладела, – засмеялась Паула так заразительно и дружелюбно, что Аксель, несмотря на очевидную усталость, улыбнулся ей в ответ.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

По дороге к машине они успели обсудить погоду в Фьельбаке и в Париже.

– Удалось вам… узнали что-нибудь новое? – спросил Аксель, когда машина тронулась. Голос его слегка дрожал.

Паула, устроившаяся рядом на заднем сиденье, покачала головой.

– Нет, к сожалению. Мы надеялись на вашу помощь. Например, может быть, вы знаете кого-то, кто ненавидел Эрика? Хотел отомстить ему за что-то?

Аксель задумался ненадолго.

– Нет… и в самом деле нет. Брат был очень мирным человеком. Даже странно предположить, что кто-то…

– Что вы знаете о его взаимоотношениях с группой под названием «Друзья Швеции»? – Мартин посмотрел в зеркало заднего вида и встретился взглядом с Акселем. – Мы, естественно, просмотрели его корреспонденцию. Франц Рингхольм…

Аксель потер переносицу. Паула и Мартин напряженно ждали ответа.

– Это сложная история… Ее корни в далеком прошлом.

– Время у нас есть, – сказала Паула, давая понять, что они ждут продолжения.

– Мы друзья детства. Знакомы, можно сказать, с пеленок. Но… как бы вам сказать… дороги разошлись. Мы выбрали один путь, Франц – другой.

– Он правоэкстремист? – спросил Мартин, и опять их взгляды встретились. – Я имею в виду, Франц?

Аксель кивнул.

– Не знаю точно, в какой степени, но Франц всю жизнь вращался в этих кругах. Собственно, он и основал это движение – «Друзья Швеции». Конечно, он много вынес из семьи, этого следовало ожидать, но в то время он таких симпатий не выказывал. Во всяком случае, открыто… Люди меняются.

– И почему это общество… или организация… или движение, называйте, как хотите, – почему они считали, что Эрик им чем-то опасен? У меня сложилось впечатление, что он никакой политической активности не проявлял. Занимался историей Второй мировой, научный интерес, не более.

– Это не так легко расставить по полкам. – Аксель вздохнул. – Нельзя изучать нацизм и оставаться совершенно вне политики. Многие сегодняшние нацисты уверены, что концлагерей никогда не было и что каждая попытка доказать обратное – вражеская акция, направленная против них… Я же сказал вам – сложная история.

– А вы сами? – Паула пристально уставилась на старика. – Вы тоже этим занимались? Вам тоже угрожали?

– Конечно… Причем занимался куда интенсивнее, чем Эрик. Я работал с центром Симона Визенталя.

– Центр Симона Визенталя? – полувопросительно произнес Мартин.

– То есть вы принимаете участие в выслеживании бывших нацистов и помогаете предать их суду? – Паула, оказывается, была лучше информирована.

– Среди всего прочего – да. Центр сохраняет все документы. Вы можете поговорить с ними и получить доступ к любым материалам. – Аксель протянул Пауле визитную карточку, которую та сунула в нагрудный карман.

– А «Друзья Швеции»? Вы что-нибудь от них получали?

– Нет… не знаю… Нет, насколько мне помнится – нет. Но проверьте на всякий случай в центре. У них сотни миллионов единиц хранения.

– Франц Рингхольм, как он вписывается в картину? Вы сказали, что дружили с детства?

– Он скорее дружил с Эриком. Я на несколько лет старше, так что и друзья у меня были постарше.

– Но Эрик был с ним близок? – Карие глаза Паулы буквально сверлили старика.

– Да, хотя много лет после этого они не встречались. – Акселю тема разговора была очевидно неприятна. – Подумайте сами – прошло шестьдесят лет! Даже если ты еще не впал в слабоумие, воспоминания становятся все более расплывчатыми. – Он слегка улыбнулся и постучал указательным пальцем по лбу.

– Все-таки не шестьдесят… Письма Франца написаны совсем недавно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Не знаю, не знаю… В конце концов, у меня своя жизнь, у брата – своя. Я же не мог досконально знать, с кем он переписывается и о чем. Не забудьте, что мы поселились в Фьельбаке постоянно всего три года назад. Впрочем, как сказать – постоянно… не совсем. У Эрика есть… была квартира в Гётеборге, а я езжу по всему миру. Но этот дом – он как порт приписки. Если меня спрашивают, где я живу, я отвечаю: в Фьельбаке. Но на лето я поселяюсь в квартире в Париже. Не выношу всей этой связанной с туристами суеты. А все остальное время… Можно сказать, мы живем очень спокойной жизнью, мой брат и я… простите, жили. – Голос его дрогнул. – К нам никто, кроме уборщицы, не приходит.