Марш одиноких - Сергей Довлатов

Мне хотелось знать правду. Я желал навсегда покончить с иллюзиями.

Многое из того, что я узнавал, внушало ощущение страха. Я боялся одиночества и немоты. Меня ужасала перспектива второго рождения. Пугала неизбежная языковая изоляция.

Я не был уверен, что смогу писать. А тогда все остальное не имело бы значения.

Кроме того, я опасался ностальгии. Я так много слышал об этом. Я читал письма Бунина, Цветаевой, Куприна. Я не мог сомневаться в искренности этих писем...

Конечно, мне и раньше случалось надолго покидать Ленинград. Но тогда я знал, что могу вернуться. И все равно умирал от тоски...

В армии у нас было такое печальное развлечение. Собирались бывшие ленинградцы и начинали вспоминать... дома. По улице Ракова, скажем. Один за другим. Какого цвета, сколько этажей?.. Что там было внизу- закусочная, ателье проката?..

Заканчивалось это дело мрачной попойкой, слезами, бессонницей...

И вот мы приехали. Испытали соответствующий шок. И многие наши страхи подтвердились.

Действительно, грабят. Действительно, работу найти трудно. Действительно, тиражи ничтожные.

А вот ностальгия отсутствует.

Есть рестораны для собак. Брачные агентства для попугаев. Резиновые барышни для любовных утех. Съедобные дамские штанишки. Все есть. Только ностальгия отсутствует. Единственный фрукт, который здесь не растет...

Лишь иногда, среди ночи... В самую неподходящую минуту... Без причины... Ты вдруг задыхаешься от любви и горя. Боже, за что мне такое наказание?!

Но это так, иногда... И говорить не стоит... Да и газета наша принципиально оптимистическая...

С ДЕТСТВА НАС УБЕЖДАЛИ...

С детства нас убеждали, что мы - лучше всех. Внушали нам ощущение полного и безграничного совершенства.

Советское - значит, отличное! Наше учение - самое верное! Наши луга-самые заливные! Наши морозы - самые трескучие! Наша колбаса - самая отдельная! И так далее...

Самовлюбленный человек производит жалкое впечатление. "Я-умный, добрый и хороший!"-звучит неприлично.

Коллективное самолюбование выглядит не менее глупо, чем персональное. "Мы - умные, добрые и хорошие!" - тоже не звучит.

Видимо, многие думают иначе. Кричать о себе: "Я - хороший!"-не решаются. А вот утверждать: "Мы- хорошие!" - считается нормальным...

Народ - есть совокупность человеческих личностей. История народа совокупность человеческих биографий. Культура, религия - необозримая совокупность человеческих деяний и помыслов.

Повышенное расположение к себе - есть нескромность. Повышенное расположение к своему народу - шовинизм.

Заниматься самовосхвалением - непристойно. Восхвалять свой народ, принижая другие, - так же глупо и стыдно.

Прославить человека могут лишь его дела. Так и слава народа - в его деяниях. В его истории, религии, культуре...

Мы создали первую в Америке еврейскую газету на русском языке. Не потому, что мы - лучше. И не потому, что мы - хуже. А потому, что мы есть. И будем...

В Ленинграде у меня был знакомый - Гриша Певзнер. При слове "еврей" лез драться. Гриша считал, что "еврей" - оскорбление.

Например, его спрашивали:

- Вы - еврей?

И Гриша становился в позицию. На его лице вспыхивали багровые пятна. На скулах появлялись желваки. Он говорил:

- Что ты хочешь этим сказать?!.

Гриша был уверен, что защищает свое национальное достоинство. Расписываясь при этом в своей неполноценности.

У мировых знаменитостей Гриша выискивал наличие еврейской крови. Считал евреями Пушкина и Блока. Но при этом утверждал, что марксизм выдумал Энгельс - гой и забулдыга...

Гришу можно понять. Гриша настрадался от антисемитизма.

Но ведь мы-то уехали. (Кстати, Гриша тоже.) Так давайте чуточку расслабимся. Давайте при слове "еврей" не размахивать кулаками.

Любовь к своему народу - естественное чувство. Да и любовь к себе естественна. Люби на здоровье. Люби, но помалкивай...

Чтобы не получилось - "Еврейское - значит, отличное!"...

Я ДУМАЮ, РЭЙГЕН...

Я думаю, Рэйген очень популярен среди новых эмигрантов. Я не имею специальных данных, просто мне так кажется.

Мы знаем, что на коммунистических лидеров оказывает воздействие только сила. Что любые мирные переговоры они используют в корыстных и неблаговидных целях. Что любое соглашение может быть нарушено в удобной для большевиков позиции.

Кремлевские правители уважают только силу. Рэйген производит впечатление сильного человека. Недаром ему так хорошо удавались роли ковбоев.

Рэйген тверд и практичен. Он последовательно внедряет свои идеи. Уверенно навязывает свою волю конгрессу. На международном уровне высказывается твердо и жестко.

И вдруг - неожиданная отмена зернового эмбарго. Признаюсь, меня несколько озадачило это решение.

Рэйген мотивирует его следующим образом:

"Эмбарго затрагивает интересы американских фермеров. Желая наказать большевиков, мы наказываем себя, И наконец, коммунисты покупают зерно в других странах. То есть эмбарго не достигает своей цели".

Мне кажется, в этом случае здравомыслие Рэйгена граничит с цинизмом.

Да, американские фермеры заинтересованы в том, чтобы продавать излишки своего хлеба. Эмбарго действительно причиняет им некоторый материальный ущерб.

Но ведь существует и этическая сторона дела. Существует понятие гражданского и нравственного долга.

Американское зерно в данном случае - понятие условное. Это вовсе не блины и пампушки для советских людей.

Обеспечив себя зерном, большевики увеличат военные расходы. Высвободят средства для осуществления новых милитаристских планов.

Зачем же укреплять позиции врага, не скрывающего своих глобальных экспансионистских целей.

Возможно, Рэйген считает эмбарго не принципиальной мерой. Рассматривает его как побочный и несколько женственный дипломатический ход в манере господина Картера. Собирается противопоставить ему какие-то более жесткие и недвусмысленные методы давления. Компенсировать отмену зернового эмбарго более действенными политическими акциями.

Возможно, это так. Будем надеяться, что это так.

И все-таки остается чувство досады. Этика и мораль начинаются с готовности жертвовать личными интересами ради достойной цели. А государственные принципы требуют определенных и неизменных критериев.

Не всякое дело может быть предметом компромисса.

В СОЮЗЕ НАМ КАЗАЛОСЬ...

В Союзе нам казалось, что мы - демократы. Еще бы! Ведь здоровались с уборщицами. Пили с электромонтерами. И как положено-тихо ненавидели руководство...

Тоталитарный строй нам претил. Мы ощущали себя демократами.

И наконец сделали окончательный выбор. Подали документы на выезд.

Приехали. Осмотрелись.

И оказалось, что выбрать демократию - недостаточно. Как недостаточно выбрать хорошую творческую профессию.

Профессией надо овладеть. То есть-учиться. Осваивать навыки. Постигать законы мастерства.

Мы учимся демократии подобно тому, как учились ходить. Робко и неуверенно делаем первые шаги. Естественно, не обходится без падений и ушибов...

Скоро мы будем отмечать юбилей "Нового американца". За это время газета изменилась самым радикальным образом.

Я говорю не о количестве страниц. Не о принципах верстки. И даже не о качестве публикуемых материалов.

Произошло нечто более важное. Изменились мы сами.

Чего только не происходило за эти месяцы в редакции! То делались попытки установить непререкаемое единовластие. То, наоборот-увести газету в дебри анархии и безответственности.

Часы напряженных дискуссий сменялись периодами расслабленного умиротворения. Турниры уязвленных амбиций чередовались с припадками взаимного обожания.

Шаг за шагом мы избавлялись от пережитков тоталитаризма. И процесс этот далеко не завершен. Но уже сейчас можно говорить о торжестве демократических принципов.

Есть обязанности у президента корпорации. И есть обязанности у наборщицы. Спорные вопросы обсуждаются на редакционных летучках. Если не удается прийти к общему мнению - голосуем. Последняя статья Глезера обсуждалась четыре раза. И все-таки была отвергнута. Большинство голосовало против. За-только двое. Президент и главный редактор...

Разумеется, количественный принцип - не идеален. Истина далеко не всегда принадлежит большинству. Но меньшинству она принадлежит еще реже...

Любое учреждение представляет собой крошечную модель государства. У тоталитарной модели есть свои преимущества - оперативность, дисциплина, безоговорочная исполнительность. Но во имя этого приходится жертвовать главным - человеческим достоинством.

И потому мы - убежденные демократы...

Конечно, мы - не только сослуживцы. Не только - единомышленники. Есть у меня в редакции близкие друзья. Люди, которыми я восхищаюсь. Мнением которых чрезвычайно дорожу.

Стоит ли выделять их фамилии? Пожалуй-нет. Ведь это будет не демократично...