Пейсбук - Александр Хаминский

Похвально заработать миллион, за 10 % его обналичить, на вырученные деньги купить свою мечту, уплатив 10 % посреднику, а потом закатить по этому поводу званый ужин, не забыв оставить 10 % на чай официанту.

И затем долго разводить руками, вздыхая и сожалея, что на благотворительность ничего не осталось…

Чтобы начать любить других, нужно научиться любить себя.

– Это шутка? – спросите вы.

– Нет, это утверждение, – отвечу я.

Безусловно, большинство из нас искренне и безоговорочно любят свои лицо, волосы, кожу, руки-ноги и прочие части тела. Но больше всего нам удается любить желудок и попу. Причем, слова «больше всего» означают, в первую очередь, именно количественную составляющую, но никак не качественную. Убедиться в этом совсем несложно, достаточно внимательнее присмотреться к соседям по ресторану или пляжу.

Сразу вспоминается бытовавший веками способ определения благосостояния, который имел место у среднеазиатских народов. Все было очень просто: чем больше достаток, тем жирнее плов. В отсутствие таких благ цивилизации, как электричество и водопровод, стирка и мытье посуды считались непростительным излишеством. Так вот, тот самый плов ели руками, руки вытирали о полосатый халат, халат покрывался жирными пятнами и красноречиво сообщал окружающим о числе баранов в отаре своего владельца.

Думаю, что подобные сравнения вряд ли понравятся пассажирам мерседесов и БМВ, не говоря уже об обладателях Бентли, Роллс-Ройсов и прочих Майбахов. Но научившись скрывать свою истинную сущность за лакированными бортами черных лимузинов и отутюженными лацканами итальянских пиджаков, мы почему-то уверовали в верховенство собственной материальной доктрины над остальными категориями этого бренного мира. Да и как может быть иначе, когда так приятно ощущать себя состоятельным и состоявшимся в кругу сытых и довольных чад и домочадцев, с любовью глядящих на тебя и окружающую действительность, закрывшись каменной стеной и крепостным рвом от чужой боли, слез и неустроенности.

Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу. Три обезьянки в характерных позах обычно вызывают у нас однозначные реакции от умиления до безудержного смех а. Но редко кто задумывался о том, какой смысл изначально заложен в этих выражениях. Всякий раз, посещая зоопарк, какое место является обязательным в нашей программе? Правильно, обезьянник. Нас необъяснимо тянет туда! Еще бы, приматы смотрят на приматов, только по разные стороны клетки. Одни гримасничают, другие повторяют. Третьи чешут всякие причинные места, четвертые хохочут в ответ. Все смешалось и уже не поймешь, кто «в», а кто «вне». Финал-апофеоз всего этого действа приходится на раздачу обеда: вот где четкая иерархия и дисциплина. И кажется, что прочная решетка, разделяющая их и нас, нас и их, фантастическим образом растворилась в воздухе, лишний раз подтвердив бессмертную теорию старика Дарвина.

Но где-то совсем рядом, в том же городе и, возможно, на той же улице есть другие клетки, о существовании которых большинство из нас старается даже не догадываться. И абсолютно неважно, какой толщины в них решетки, главное, что они делят мир на реальность и ирреальность, как зеркало отражая наше отношение к другим, живущим рядом, но в чем-то отличным от нас самих.

Представьте себе государственный приют для бездомных собак.

Вернее, даже не так.

Отложите все свои дела и поезжайте в государственный приют для бездомных собак. Их там пятьсот, семьсот, тысяча. Именно так. И такой приют не имеет ничего общего с пасторальными картинками, нарисованными философами-идеалистами, или со слюнявыми роликами рекламы кормов для животных. На тебя смотрят несколько сотен пар недоверчивых глаз и лохматых морд, в сравнении с которыми булгаковский Шариков – просто красавчик. Эти же внешне страшны, недружелюбны и не вызывают никаких симпатий. Да и как же может быть иначе, если, перед тем как попасть сюда, их годами били, травили и загоняли. Спросите, кто же эти злодеи? Да это мы, люди. Мы, которые своим самоназванием обязаны, в том числе, слову «любовь». Благодаря нам ни один из этих четвероногих уже никогда не сможет стать чьим-то другом, потому что все дружеское из них выдавили мы, человеки. И теперь 99,9 % из нас даже не хотят видеть, слышать или говорить о них. Наверное, чтобы не марать свою чистую совесть.

Впрочем, кто мешает добраться до любого из немногочисленных частных приютов? Все то же самое, только собак поменьше, но присутствует ежедневная необходимость покупать за свои кровные корм, оплачивать ветеринаров и слушать угрозы от властей, что землю, мол, отнимем, приют закроем, а собак усыпим. И страх, что угрозы вот-вот реализуются.

Наверное, кто-то на меня обидится, решив, что я пытаюсь измерить человеческую совесть, так сказать проверить на вшивость, через отношение к собакам. Что же, не с собак жизнь начинается и не собаками заканчивается. Может, людские проблемы нам больше по душе?

Когда у нас что-то получается, мы относим это на свое трудолюбие, наличие талантов, в чем-то избранность. А если наоборот, то ищем причину во врагах, кознях, чаще – в несправедливости мира.

Заработал лишний миллион – ах, какой я молодец, защитил диссертацию – просто умница, построил дачу – можно памятник поставить. Не получил повышение – так у тебя не коллеги, а сволочи, не поступил в институт – наверняка евреи виноваты, проявилась хроническая болезнь – Господи, ну как несправедлив мир! Почему, за что со мной так?

А если это происходит не с тобой, что, снова не вижу, не слышу, не скажу? Или, все-таки можно набраться сил и, переступив через себя, заглянуть в глаза ребенку, у которого волею судьбы оказалось на одну хромосому больше? Ни он, ни его родители уж точно в этом не виноваты. Просто так устроен мир. Несправедливо. На одного из тысячи выпадает то, что удается избежать остальным девятьсот девяносто девяти. Но мы ничего не хотим знать, чтобы, не дай Бог, не почувствовать себя обязанным отдавать долги, которые с нас никто не спишет.

Наверное, по тем же причинам для нас не существует детей с психическими отклонениями. А если такие есть, то они чужие и об их болезнях нам знать ничего не хочется, потому что страшно. Страшно осознавать собственное нежелание участвовать в их судьбе. И даже неприятно думать. О себе и о них. «У меня от этого портится аппетит», – сказал некто, называющий себя человеком. И это не выдумка, я слышал лично.

На таком фоне миллионы сирот, беспризорников, одиноких и немощных стариков и инвалидов считаются уже статистикой.

Ровно год назад, все еще надеясь на лучшее, я обратился к руководителям и бенефициарам 49 крупнейших российских компаний с предложением принять участие в программе помощи пациентам, страдающим ранней детской шизофренией. Речь шла о детях, которых еще можно было спасти. В результате получил два отрицательных ответа, остальные скромно отмолчались.

Помните тост-притчу про врагов, про золотой дворец с тридцатью золотыми комнатами, в каждой из которых по три золотых кровати? Вот и мне непонятно, зачем главному покровителю самого инновационного российского фонда аж целых три квартиры в Нью-Йорке. Не иначе, как прятать золотые яйца. Впрочем, у каждого своя голова и свой путь.

Для меня эта тема вечная. Она началась не вчера и закончится не завтра. Всякий раз, переступая порог парадного подъезда, условно разделяющий невеселую жизнь за окном и твою сытую и счастливую, мысленно обращаюсь к Господу с просьбой не стереть в памяти способность помнить, чему и кому мы обязаны в этом мире правом называться людьми.

Для тех, кто не в курсе, кричу: два мешка собачьего корма стоят дешевле одной заправки вашего автомобиля Mercedes, две сотни сладких подарков к Новому году для детей с синдромом Дауна стоят дешевле одной пары ваших ботинок John Lobb, генетические исследования и назначение лечения для двух десятков детей с задержкой психического развития стоят дешевле недельного отдыха вашего ребенка на Ривьере…

И только совесть не стоит ничего. Потому что она бесценна.

Кому нужен холодный мертвый олигарх?

Единственное, что мы не сможем оставить в наследство, это свою жизнь

Что нас всех объединяет, независимо от социального статуса, сбережений в швейцарском банке или дачи на Рублевке? Что открывает нам глаза на саму жизнь или закрывает их, когда поступает соответствующая команда? Что объективно есть вокруг нас всегда, но при этом неощутимо? Что можно потерять, как любовь, но, в отличие от любви, невозможно обрести снова?

Время… Единственное мерило, нивелирующее наши различия, взгляды и привычки. Я никогда не жил в стране, где семейный капитал и семейные традиции передаются из поколения в поколение. Все, что у нас есть, создавалось здесь и сейчас, ну, может быть, в течение последних двадцати лет. Для вечности – миг. Но для жизни – возможно, то самое поколение, которое, как минимум, должно смениться, чтобы прежняя эпоха считалась уже историей.