Алекс Бринер. Последний ранг. Том 2 - Анна Кондакова

Я кашлянул, чтобы не поморщиться.

Вот дёрнул же чёрт тогда Виринею сказать про «избранного». Теперь это не остановить.

— Считайте, как хотите, — пожал я плечом.

— Мы хотим избранного, конечно! — с азартом и блеском в глазах ответила журналистка. — Люди всегда хотят, чтобы появился тот, кто освободит мир от нашествия зла и возвеличится, как спаситель.

Услышав её пафосные слова, я нахмурился.

Это была фраза из сказания Феофана — их мне говорила Виринея при первой встрече. Чёртовы предсказания, чёртовы сказители, чёртовы сектанты…

И тут вдруг я подумал, что журналистка может принадлежать Ордену Феофана. В прошлый раз, кстати, она пропустила в эфир слова насчёт избранного. Может, не просто так? Надо спросить у Виринеи насчёт этой Татьяны.

Когда интервью наконец закончилось, я выпроводил журналистов и уселся в кресло.

— Чёртов Феофан, — прошептал я себе под нос, ещё и ругнулся.

Вдруг из-за портьеры выглянула Эсфирь.

— Извини, я подслушивала немножко. А кто такой Феофан? Мне почему-то хочется с ним познакомиться.

— Лучше не надо, — выдавил я, схватившись за голову. — Двух сказителей я не вынесу.

Чтобы сбежать от лишних вопросов Эсфирь и проветриться, я решил прогуляться до профессора Троекурова.

Гостиница «Трувор» была в паре кварталов отсюда, так что идти недалеко. Я схватил пиджак, оставил Абу наблюдать за домом и обещал быть ровно в шесть — к приходу «о-о-очень плохой уборщицы».

* * *

В гостинице мне сказали, что профессор и его внук не спускаются на завтрак вот уже второе утро подряд.

Внутри сразу зародилась тревога.

Когда я жил у профессора в магазине, то часто видел его за завтраком. Это был любимый приём пищи Троекурова. Он никогда не ужинал и не особо жаловал обед.

Но завтрак был для него святым ритуалом: он чинно садился за стол, раскладывал газету, придвигал ближе чашку с кофе и блюдо с жареным беконом, салатом и яйцами, намазывал себе тост грушевым пюре и буквально смаковал каждый кусочек.

Он мог сидеть за завтраком целый час, а то и больше.

А тут… не завтракал два дня?

Это значило, что он вообще не ел два дня!..

— Вы стучали к нему в номер? — нахмурился я.

— Да, но он кричал, чтобы его не беспокоили, — развёл руками портье.

Меня наконец пропустили наверх, в комнату Троекурова.

Я постучал в дверь его люкса — ничего.

Ещё постучал — ничего.

— Профессор! — Я практически забарабанил в дверь. — Профессор, с вами всё в по…

Дверь резко распахнулась, и на пороге комнаты меня встретил Троекуров. Таким мне видеть его ещё не приходилось, даже когда он пил всю ночь от горя из-за смерти профессора Басова.

В прошлый раз он был погружён в скорбь, но сейчас в нём будто что-то надломилось, а ещё он выглядел немного сумасшедшим: взгляд в одну точку, бледность, испарина на лбу, седые волосы взлохмачены, тени под глазами, мятая и несвежая одежда, губы в трещинах и кровоточат, опухшее лицо. Но запаха перегара я не заметил.

Он был напряжён, его руки тряслись, испачканные и обожённые кислотой или чем-то вроде того.

— Алексей… — Он поднял на меня безжизненные глаза, его голос показался мне омертвевшим, потерявшим всю радость.

— Профессор, что случилось? — с тревогой спросил я.

Он посторонился, пропуская меня в комнату, и запер дверь на ключ.

— Ох Алексей… что я натворил… что наделал… — Троекуров прошёл к креслу и буквально рухнул в него, схватился за голову, склонился к коленям и зарыдал.

Я положил руку ему на плечо, совсем худое, костлявое, и ладонью почувствовал, как его трясёт.

— Профессор, чем я могу вам помочь?

Троекуров поднял голову и посмотрел на меня воспалёнными глазами.

— Он просил передать тебе… он говорил… перед смертью, он так просил всё передать тебе… он так хотел жить, так хотел…

И опять профессор заплакал себе в ладони, склонившись к коленям.

Я быстро оглядел его комнату. Постель не заправлена, разбитый графин на полу, рядом разбросаны листы со схемами, формулами и набросками чертежей, стоят колбы, валяются тюбики, провода, паяльник, ножницы, ножи, нитки, трубки, отвёртки, лейкопластыри, скальпели, полотенца, кое-где пол забрызган кровью и измазан алхимической краской.

— Он хотел жить… мой мальчик… — выдохнул профессор и внезапно вскочил с кресла.

Затем ухватил меня за плечо и потащил в сторону ванной. Втолкнул меня туда и выкрикнул дрожащим голосом:

— Вот, что я наделал, Алексей! Вот что!

Сама ванна была закрыта газетами, а посреди комнаты, спиной ко мне, стоял механический голем.

Кажется, тот самый, которого мне показывал Абу, когда шарил по лаборатории Троекурова в его магазине.

Только сейчас он был в более полном виде, не хватало лишь одной руки, части ступни и крышки на затылке, чтобы прикрыть искусственный мозг с трубками и проводами.

— Я нашёл то, что можно было найти, — вдруг произнёс голем металлическим голосом и начал медленно поворачиваться ко мне лицом.

После этой фразы во мне всё оборвалось.

Я отправлял Семёна на поиски того, что можно найти. Отправлял только с одной целью — избавиться от него, чтобы не мешался.

Мороз пронёсся по спине от нехорошей догадки.

Профессор Троекуров… что он сделал, мать его?.. Что это за голем?

Механическое существо наконец повернулось. Его лицо ничего не выражало, но голем смотрел на меня осознанно и проницательно, будто хотел угадать, что же я скрываю.

— Меня засекли и почти убили, — продолжил он. — А мой дедушка… меня спас. Я хотел сказать тебе про Царёва и менталистов… но не успел.

— Царёв мёртв, — выдавил я тихо, а мои мозги пытались до конца осознать и принять, что за существо стоит передо мной и как это чудовищное преображение вообще произошло.

Профессор Троекуров спас умирающего Семёна и создал… вот это?

Наблюдая за моим лицом, голем удовлетворённо хмыкнул и снова посмотрел на меня внимательно и пытливо — точно так же, как посмотрел бы сам Семён.

— Я проанализировал твоё поведение в магазине, — добавил он, — и пришёл к выводу, что ты сидарх. Что ты на это скажешь, уважаемый?..

Я ничего не мог сказать. Слова застряли в глотке.

Но одно я понял точно: именно таких механических людей я и видел в червоточине, в магазине из будущего…

Книга 2

Эпизод 5

— Ты… Семён? — глухим голосом спросил