Семиозис - Сью Бёрк

– И вот это я тоже нашла.

Они замерли от удивления, но Вера сказала:

– Не до того сейчас. Дел слишком много. – Она взяла у меня шар. – Я внесу это в повестку дня следующего собрания.

Но следующее собрание Содружества будет только через четыре дня. Четыре!

Тем не менее люди узнали про шар и захотели на него посмотреть уже вечером, когда мы ужинали в темном погребе.

Рамона сказала:

– Похож на елочную игрушку.

Она запела какую-то рождественскую песню, но Брайен – еще один родитель – пожаловался, что Рождество – это кошмар.

– Спорят о прошлом, – фыркнула Розмари, ребенок чуть старше меня.

А Брайен это услышал и отругал ее за неуважение к родителям. Я читала про Рождество, и мне запомнилось слово «легкомыслие», и легкомыслие казалось интересным. И маловероятным на Мире.

Прежде всего – выживание. Требовалось многое отремонтировать и заново посадить, но это требовалось всегда.

– Неужели это действительно лучше, чем Земля? – как-то прошептала Николетта, когда мы были еще маленькими, а родителей рядом не было.

Сейчас она работала на месте моей матери, выбирая детали от отказавших радиоустановок для ремонта медицинского томографа, а если оставались лишние детали – то на обслуживание пропольщиков. Машины выполняли элементарные работы, чтобы у нас оставалось время ухаживать за больными родителями, или готовиться к очередному урагану, или заготавливать какие-то продукты на зиму.

Николетта родила уже троих детей, и двое выжили. В детстве мы закручивали ее вьющиеся волосы в локоны. Сейчас у нее не было времени на возню с волосами. И порой она плакала без всякой причины.

Даниэль рыбачил, но во время сильной засухи в озере не осталось кислорода, и вся рыба сдохла. Мой брат пытался обогатить почву на полях и жаловался, что снежные лианы забирают питательные вещества, едва он успевает их вносить, однако снежные лианы кормили всех при неурожае или когда посевы выбивало дождем.

Порой Октаво устремлял взгляд в никуда и ворчал:

– Параметры. Здесь фиппокоты. Ури, пошли на прополку.

Ури умер десять лет назад. Октаво был болен и должен был вскоре тоже умереть. Мне будет его не хватать: он всегда был со мной терпелив.

Я сидела на площади и плела основу под временную крышу, когда ко мне прихромал Октаво и попросил образец радужного бамбука – так он его назвал.

– Для собрания, – пояснил он и зашелся лающим кашлем. – Нечто требует объяснения.

Он знал растения лучше всех, и мне стало интересно, что именно требуется объяснить.

Вот только в день собрания к вечеру пришли грозы, и ни одно здание не могло вместить всех жителей сразу, хоть нас и было всего шестьдесят два человека. На моем доме крыша с черепицей из пластиковой коры держалась почти без протечек, так что кое-кто меня с этим поздравил – но не Вера. Она все еще доказывала, что она – модератор, и переназначала нам комнаты, потому что много помещений были повреждены во время сильного урагана, хоть мы уже и сами переселились без ее помощи, и никто не жаловался.

Я ушла в чулан – мою новую комнату, – где была только койка и коробка, вмещавшая все мое имущество. Я была так зла, что чуть не плакала. Мне уже тогда следовало знать то, что я поняла позже, – что мы все равно не проголосовали бы за поиски изготовителей того стекла. Родители проголосовали бы против, а дети – так, как проголосовали их родители, и даже внуки последовали бы за родителями своих родителей. Дети самостоятельно не мыслили. Мы делали то, что нам говорили, потому что нас убедили: на самом деле мы недостаточно хорошо понимаем, что к чему, и не можем сами принимать решения. Именно это нам постоянно повторяли – и разве мы могли с этим спорить? Нам полагалось радоваться тому, что мы точно такие же, как родители, а совместная гармоничная деятельность ставилась выше самостоятельного мышления. Мы все еще считались детьми, хотя большинству из нас было от двадцати до тридцати.

А что будет, когда все родители умрут?

Октаво подошел поговорить со мной на следующий день, когда я работала в углу площади рядом со Снеговиком – большой старой снежной лианой. Я плела корзину для сбора речных личинок: широкую открытую корзину с мягко закрепленными боковыми прутьями. Ей полагалось быть мягкой и гибкой, потому что личинки легко лопаются. Я думала про собрание, которое нам следовало бы созвать. Почему Веру не интересует нечто столь значимое, как соседство с другим разумным видом, и ей так важна такая мелочь, как кто будет спать на восходной стороне дома?

Работая, я слышала ее смех. Она сидела с еще несколькими родителями в дальней части площади, они чистили трилобитов, что было вонючим занятием, и потому они устроились как можно дальше от домов и обеденного места. Слов я не слышала, только смех. Она всегда усердно трудилась, и родителям и кое-кому из детей нравилось ее руководство, и мне по-прежнему хотелось хорошо к ней относиться, но мне не давали покоя сомнения.

Тяжело дыша, Октаво устроился на скамье. Я вытащила немного мотков кои и закрепила ребра сначала с одной стороны кольца, а потом с другой. У Октаво была непереносимость некоторых грибных спор, так что ему уже три раза выращивали новые легкие, но с каждым разом они работали все хуже. Та же проблема убивала и моего отца, Мерла, но стая наземных орлов добралась до него первой. Наши охотники потом выследили эту стаю – последнюю, которая нас донимала, – и мы украсили папину могилу букетом шипастых орлиных перьев.

– Сейчас хорошо бы пошла кола, – сказал наконец Октаво. Кола была каким-то земным напитком. – Знаешь, плоды снежной лианы очень похожи на тот стеклянный шар: когда они незрелые, то их поверхность такая же граненая.

Я оторвалась от работы.

– А это важно?

Он вытащил прут радужного бамбука, который я ему передала.

– Мир на миллиард лет старше Земли. У него было больше времени на эволюцию.

Я закончила переплетать ряд и хотела уже начать следующий, но передумала и взяла кои позеленее, чтобы корзинка получилась полосатой.

– Нам надо найти тот народ, который сделал такой шар.

– Это может быть непросто, девочка. Разумов два. Шар понятен, а вот бамбук… Он относится к семейству снежной лианы. Мы отправили фиппольвов пастись на западной лиане, и восточная ликовала. Наша надежная госпожа…

Он снова замолчал, чтобы отдышаться, и посмотрел вдаль. Я продолжала плетение, не понимая, с чего он снова начал сетовать на снежные лианы.

– Этот бамбук, – сказал он, – несет на