Журнал «Вокруг Света» №11 за 1988 год - Вокруг Света

«Мало кто из офицеров флота мечтал о службе на подводных лодках,— признавался один из первых выпускников отряда старший лейтенант Василий Меркушев (В годы первой мировой войны капитан 1-го ранга В. А. Меркушев, командир подводной лодки «Окунь», был одним из самых дерзких подводников. Награжден Георгиевским оружием.),— едва двигавшихся, плохо погружавшихся и таящих в технической своей неразработанности массу неприятностей. До 1910 года был случай, когда один офицер командовал двумя и даже тремя лодками, когда на лодке, кроме ее командира, не было ни одного офицера. Тем не менее к началу войны все же мы имели вполне достойный и хорошо подготовленный личный состав».

Немалая заслуга в том была Михаила Николаевича Беклемишева. Вместе с другими подвижниками подводного дела, сломив барьеры рутины и недоверия, он добился, чтобы в судостроительной программе 1909 года было предусмотрено и широкое развитие подводных сил. К 1921 году в подводном флоте России предполагалось иметь 15 адмиралов, 881 офицера, свыше 10 тысяч кондукторов и матросов.

Старая фотография. Среди матросов в лихо заломленных бескозырках и распахнутых бушлатах, радостно и дерзко глядящих на фотографа,— седоватый флотский генерал. Взгляд его слегка растерян.

Этот пожелтевший снимок сохранила внучка Беклемишева — Наталья Владимировна.

По семейному преданию, он был сделан в Кронштадте — в первый день февральской революции. Беклемишеву по делам службы пришлось заночевать на одном из кораблей. Он спокойно проспал всю ночь, а утром, заглянув в кают-компанию, обнаружил, что она пуста. Все офицеры корабля были арестованы, некоторые — расстреляны. Его же, генерала, матросы не просто пощадили, а попросили разрешения сфотографироваться с ним — отцом первой русской боевой подводной лодки.

В ту пору ему было пятьдесят девять лет. В таком возрасте трудно менять убеждения. Да он их и не менял: после Октябрьской революции продолжал делать то, чему посвятил жизнь. Тем более что Красному флоту очень нужны были подводные лодки.

По распоряжению В. И. Ленина две «подводки» — «Минога» и «Макрель» — были переброшены на Волгу в Каспийское море. Одна из них — «Макрель» — была детищем Беклемишева. Чуть позже из Петрограда в Астрахань прибыли еще две бубново-беклемишевских подлодки — «Касатка» и «Окунь». Все вместе они составили дивизион.

«Макрель» — Беклемишев два года командовал ею после «Дельфина» — носила красный флаг и входила в состав военного флота Астраханского края до конца 1925 года. В ноябре вместе с «Касаткой», «Миногой» и «Окунем» она была разобрана на металл.

«Дельфин» же проплавал без малого пятнадцать лет. Знавал он и воды Балтики, и Тихого океана, Белого и Баренцева морей. Судьба побросала его преизрядно... В апреле 17-го года «Дельфин» стоял в Екатерининской гавани, что в Кольском заливе.

Сильный весенний шторм, обрушившийся на обычно тихую гавань, оказался роковым для двух (их и всего-то во флотилии Северного Ледовитого океана было две) подводных лодок — № 1 и «Дельфина».

Запись очевидца: «Доношу Вам,— писал в своем рапорте командир подводной лодки № 1 старший лейтенант Славянский,— что 26 апреля в 6 ч. 30 м. меня разбудил вахтенный и доложил, что лодка как будто тонет. Я приказал сейчас же пустить помпу и все время откачивать, а сам, быстро одевшись, вышел на палубу. Увидел, что лодка погрузилась уже до палубы. Видя ясно, что она уже тонет и что шланги для ее откачки приготовить не успеть, я приказал отдать швартовы и перевести ее ближе к берегу на меньшую глубину, где она и затонула окончательно.

Предполагаю, что течь получилась от ударов на волне при шторме о заграждения горизонтальных рулей подводной лодки «Дельфин», ибо кранцы были выбиты с места волною, и, вероятно, где-нибудь разошелся шов или выбило несколько заклепок».

«Дельфин» тоже пострадал. С него сняли медную арматуру, перископ и сдали в порт на разборку. Серебряную закладную доску снял кто-то из офицеров, вероятно, эмигрировавший за границу. Возможно, бесценная эта реликвия и сейчас хранится в чьей-нибудь частной коллекции.

В первые годы Советской власти отставной генерал по адмиралтейству Беклемишев служил младшим консультантом при Коллегии по военному судостроению: ведал постройкой и ремонтом военных кораблей.

В 1924 году он был назначен капитаном опытного судна «Микула» — плавучей лаборатории волнового управления Остехбюро. Беклемишеву доверили участвовать в работах важнейшего оборонного значения. Речь шла о радиоуправляемых кораблях — торпедных катерах без экипажей.

Запись очевидца: «В 1927 году в Гребном порту Ленинграда председателю ВСНХ В. В. Куйбышеву,— писал контр-адмирал Б. В. Никитин в своих воспоминаниях,— демонстрировалось управление по радио... небольшим катером «Оса». Мы прошли на катер. Странно было наблюдать, как, выполняя радиокоманды, «сами» начинали работать механизмы, запускались двигатели, перекладывался руль».

Беклемишеву было двенадцать лет, когда Жюль Верн пустил в литературное плавание своего «Наутилуса». Ему было далеко за шестьдесят, когда он снова взялся осуществлять идею, достойную еще одного романа великого фантаста.

Если верить справочникам Морского ведомства, то Беклемишев всю жизнь был холост. Но это не так. Дело в том, что составители справочников, как и ближайшие родственники Михаила Николаевича, отказывались признать брак столбового дворянина, морского офицера с... дочерью прачки. Случилось так, что однажды прачка, обстирывавшая Беклемишева, заболела, и блиставшие белизной сорочки принесла ему на квартиру ее дочь Людмила — девушка необыкновенной красоты. Ее-то, презрев сословные обычаи, и назвал Беклемишев своей женой. В 1908 году Людмила Эсперовна подарила ему сына.

Восприемником первенца был старший брат Михаила Николаевича — Николай Беклемишев, замечательный моряк-гидрограф, в честь которого и по сию пору на картах Берингова моря значится «гора Беклемишева». Разумеется, при такой наследственности первонареченному Владимиру дорогу в жизни выбирать не приходилось. На судно он пришел простым матросом. Потом окончил морской техникум, ходил на заграничной линии Ленинград — Гавр — Лондон. Вскоре стал капитаном, водил сухогрузы «Пионер», «Репино». В годы Великой Отечественной войны командовал номерным военным транспортом. Орден Ленина, ордена Красного Знамени, Отечественной войны — его награды. В честь старейшего и заслуженного капитана Балтики назван новейший океанский спасатель — «Капитан Беклемишев».

Сын Владимира Михайловича, названный в честь деда Михаилом, тоже стал моряком. Окончил мореходное училище имени адмирала Макарова, ходил за тридевять морей и в Австралию, и на Кубу. Сейчас капитанит на Балтийском судостроительном заводе, том самом, где на заре века дед его спускал на воду «Дельфина», пращура нынешних атомарин...

Правнук Беклемишева, Кирилл, пока что служит в авиации Московского военного округа.

Славному роду нет переводу.

Любой школьник скажет, кто построил первый в России паровоз или самолет. Но, увы, не каждый моряк назовет имена создателей первой отечественной подводной лодки.

В оценке человеческих дел мы привыкли полагаться на время: оно само все рассудит, потомки рано или поздно оценят и воздадут должное каждому по делам его. Рано или поздно... Чаще всего — поздно, как это видно на судьбе Беклемишева.

И все же с каждым годом облик этого человека все четче проступает из небытия. Вот дотошные архивисты отыскали проектные чертежи «Дельфина», и журнал «Судостроение» опубликовал их. Вот в Таллинском музее мореходства появился портрет М. Н. Беклемишева — и точно такой же (сделанный с одной и той же ветхой фотографии) висит над моделью «Дельфина» в музее Высшего военно-морского училища подводного плавания. Уверен, выйдет на морские просторы корабль с именем Михаила Беклемишева на борту. Может быть, и улица в Ленинграде появится. И мемориальная доска. И стенд в Центральном военно-морском музее. Все это — лишь очень скромная дань памяти «русскому капитану Немо».

Николай Черкашин

Где же ты, Люличан?

Задолго до моей поездки в Пекин знакомые, бывавшие там, настойчиво советовали в первую очередь побывать на этой улице. Описывали крошечные, покосившиеся от времени, полутемные лавочки, заваленные старыми книгами и рукописями, уставленные фарфоровыми вазами, бронзой и серебром. Да и само певучее название — Люличан — притягивало, не давало покоя.

Задолго до моей поездки в Пекин знакомые, бывавшие там, настойчиво советовали в первую очередь побывать на этой улице. Описывали крошечные, покосившиеся от времени, полутемные лавочки, заваленные старыми книгами и рукописями, уставленные фарфоровыми вазами, бронзой и серебром. Да и само певучее название — Люличан — притягивало, не давало покоя.