Царь Давид - Жеральд Мессадье

– Есть ли у тебя сердце теперь, когда ты бросил камень в лоб Голиафу? – снова бесстыдно начала девушка.

Он откровенно рассмеялся, показав свои ослепительные зубы.

– Может быть, нужно, чтобы я положил свое сердце в пращу, чтобы добиться твоего? – спросил он.

Все сидящие за соседним столом услышали реплику, и даже Саул разразился смехом.

– Смотри, Мерова, как бы мне не назвать тебя лейтенантом! – бросил Ионафан.

Она притворно смерила его презрительным взглядом.

– Ты берешь женщин в лейтенанты?

Но вместо того, чтобы рассердиться, он засмеялся громче и протянул ей финик.

Царь решил, что время истекло, и встал. Царское место опустело, лишь несколько лейтенантов задержались на минуту.

Тихо опускалась ночь.

– Мне нужно удалиться, – шепнул Ионафан Давиду. – Будь осторожен.

Давид кивнул в знак согласия и покинул сады. Он устремился на край плоскогорья, которое завершало долину, а на границе переходило в царские сады. Миндаль, яблоки, абрикосы простирались до долины, благоухая в темноте, когда поднимался ветер. Не было нужды оглядываться. Он знал, что за ним кто-то идет. Вскоре она догнала его. Она молча шла рядом.

– Ты откусила язык? – спросил он наконец.

– Я не должна быть здесь, – сказала она недовольно.

– Тогда почему ты здесь?

– Потому что ты красив.

– Но в темноте ты меня не видишь.

– Я увижу тебя завтра, если будет нужно.

– Ведь не взгляды же ты ловить пришла, – сказал он с нежностью. – И не своим глазам пришла ты угождать.

Она не ответила. Он положил ей руку на грудь. Она была развита. Была ли она девственницей? Она его не оттолкнула.

– Уже лето, – сказал он, рука, вздрагивая, скользила от одной груди к другой.

Она напрягла свое тело. Он привлек ее к себе и склонил так низко свое лицо к ее лицу, что волос не прошел бы меж их губами. Она прерывисто дышала, и он вдохнул в себя запах вина, которое она пила. Он ласкал ее груди через ткань платья, пока ее соски не стали твердыми. Тогда, нежно отодвинув ногу Меровы, он медленно поднял платье, потом тунику, и она тихо вскрикнула.

– Ты знаешь, как создан мужчина? – сказал он, взяв ее руку и направляя ее. Она снова вскрикнула.

– Это то, что ты берешь в себя от мужчины, – сказал он, опуская медленно, очень медленно свою руку по животу Меровы, пока не коснулся выпуклости тела. – И так, как ты меня ласкаешь, я тебя ласкаю, – шептал он, вкушая медленное, но несомненное влечение к нему этого женского тела, напряжение перед бурей. Она ждала, что он лишит ее девственности, и он это знал. Она была обещана победителю Голиафа, следовательно, она ему принадлежала. Но Саул хотел, чтобы он ее изнасиловал, чтобы быть обесчещенным, а Давид насиловал только сердце. Он склонился к ней и вспомнил девушку, которую оставил по дороге в Вифлеем.

Она уперлась спиной в руку, которая ее поддерживала.

– Так будет с тобой в том случае, если я возьму тебя в жены, – сказал он, все еще наклоняясь над ней. Он угадал взгляд, который она устремляла на него в темноте. – Но тогда это не будет украдкой. Ты можешь только знать, что почувствуешь, но ты остаешься девственницей. И ты сможешь, если ты осмелишься это сказать, подтвердить, что Давид мужчина.

Она растерялась.

– Ты меня не взял, – сказала она. – Будут говорить, что я уродина.

Он рассмеялся.

– Где скажут это, если это не во дворце? Ни одна царская дочь не уродлива, Мерова, а ты меньше других.

– Но я твоя! Мой отец обещал меня победителю Голиафа.

– Что же он не сказал мне это сам?

– Вот поэтому ты не взял меня? – спросила она.

Он тихо и горько засмеялся. Вот сколько стоила ему слава! Народная слава, любовь царевича, ревность царя, а потом недостойные интриги, инструментом которых была одновременно хитрая и наивная девушка.

– Но ты можешь приходить за удовольствием каждый вечер, – предложил он насмешливо.

Она поднялась и ушла быстрым и раздраженным шагом. Мерова, однако, была упорной. А может быть, действительно влюбленной. Или и то и другое. Она вернулась в следующие вечера, настойчиво добиваясь своей цели, используя для этого все тонкости, которыми она владела инстинктивно или которые были рекомендованы ей сожительницами дворца. Но если он извлекал из этого удовольствие, не уступал и смеялся, неистово избегая главного, то она старалась его то оцарапать, то покрывала поцелуями.

Каждый вечер он рассказывал все Ионафану, которого это забавляло, но и тревожило: сколько дерзости у девственницы, его родной сестры, и настойчивости у отвергнутой девушки, а также интриг, замышляемых Саулом и его людьми. Но в конце всегда взрывы смеха Давида и Ионафана, руки, лежащие на плечах товарища, вся эта интрига только еще больше объединяла их. Хитрость не удалась. Дворцовые сплетники скоро рассказали молодым людям, что повитуха осмотрела Мерову и подтвердила ее невинность. Давид, безусловно, не был равнодушен к женщинам, он не был рохлей, но у него не было и намерения становиться тайно зятем своего возлюбленного.

– Впрочем, это ничего бы не изменило, – сказал как-то Ионафан. – Я хочу сказать – ничего в нашей дружбе.

Давид размышлял над этим: в конце концов, он вышел победителем. Его позабавила царская интрига, а Мерова и правда была в его вкусе. И может быть, если бы Саул ему официально отдал ее руку, он бы с удовольствием женился на ней. Однажды утром Ионафан напомнил своему отцу, что Давид ждет награды, обещанной победителю Голиафа, тем более что это было обещано публично.

Саул выслушал просьбу с невозмутимым лицом и не сделал никакого комментария. Но вечером, в начале трапезы, в присутствии своих сыновей и Давида равнодушным тоном объявил, что решил отдать руку Меровы Адриэлу из Мехолы, знатному человеку, которому он был обязан. Все взгляды были направлены на Давида, ведь именно ему публично была обещана награда. Оскорбление, однако, было встречено улыбкой. Он поднял рог с вином и выпил за успех жениха и невесты. Жест вывел из себя Саула, который, повернувшись к Давиду, бросил:

– Итак, пей!

По лицу Ионафана пробежали судороги. Его отец не только публично обнаружил свое предательство. Но еще свою досаду и, более того, свою зависть. Царь завидовал победившему юноше. Настоящим царем впредь будет Давид. Царство будет разделено между ним и Ионафаном.

– Мерова была обещана победителю Голиафа, – вновь сказал Саул, опустив глаза, – но у меня есть другая дочь, которая достанется этому победителю. Однако при условии…

Он поднял глаза на присутствующих, выждал время, чтобы произнести: «Пусть этот победитель заплатит мне выкуп». У каждого перехватило дыхание. Царь просит выкуп? Царь?

– Я хочу получить крайнюю плоть от ста филистимлян, – сказал Саул. – Мы выезжаем завтра.

Необычность и явная непристойность требования оскорбили слух присутствующих. Даже Малхис, который не любил Давида, выглядел потрясенным. «Он потерял разум! Он обезумел от зависти!» – сказал он своему адъютанту. Авенир следил за происходящим с удрученным видом. Но страннее всего среди этой бури выглядело поведение Давида.

– Ну, так выпьем за этот выкуп! – ответил он, поднимая рог и не прекращая улыбаться.

Иевосфей, до сих пор сидевший тихо и неподвижно, встал и торжественно сел около Давида. Все следили за его действием, а брови Саула нахмурились.

– Я пью за победу Давида, – сказал он проникновенно. – Я пью за сто краеобрезаний, которые достанет мой зять. – И он обнял Давида за плечи. Потом он опустил руку на блюдо, вытащил кусок птицы и протянул его Давиду жестом любовника или раба. Давид взял его, не отводя глаз от взгляда Иевосфея. «Этот юноша пленит нас всех, – прошептал адъютант Малхис. – Всемогущий с ним».

– Подождем, что скажет Самуил, – ответил Малхис зловещим тоном.

Глава 14

ВЫКУП

Филистимляне решили взять Гиву и уже три дня готовились к осаде. Прибывшие шефелы, следуя по реке Сорек, собрали своих, рассеянных по горам Хеброк, в долине Рефаим и устроили лагерь в миле на юг от Села[3].

Иудеи, численностью десять тысяч, вышли на заре, намереваясь разрушить лагерь и прогнать врагов за реку Кезалон. Авенир разделил их на пять отрядов по две тысячи человек, четырьмя командовали сыновья Саула, а пятый, в большинстве своем состоящий из лучников, был под его личной командой. Около тысячи солдат также были разделены на четыре группы, входившие в отряды под командой царевичей. Давид, у которого никакого звания не было, находился в отряде Ионафана и был вооружен одним мечом, который ему вручил Ионафан. Оправдываясь, он говорил, что ему не подошло никакое оружие. Издалека его узнавали по пышной шевелюре, по его обнаженному торсу, который прикрывал только жилет.

План атаки был прост: четыре группы окружали филистимский лагерь, конники брали приступом, а пехотинцы шли следом. Тылы подстраховывали лучники под командованием Авенира.